Читать книгу Истории о деде, дедах и других - Виталя Олпорт - Страница 1

Как-то собрался дед Назар с сыном Стёпушкой да женой его Гастасьей, да дочерьми их Юленькой и Гуленькой, да… Короче, собралось полдома в гости на крестины в соседнее село, а у деда нога захворала, кости старые заныли.       – Видать, дождик будет, – крякнул дед на печи и перевернулся с одного бока на другой, лицом к стенке, спиной к домочадцам. – Ступайте без меня.        – Да как же так, древний? – заголосила баба Груша. – Мы и без тебя? Ни-ни, мы дома лучше с тобой останемся, за тобой присмотрим!

Гастасья, Юленька, Гуленька и четырёхлетняя Дарёна выпучили свои глазёнки на бабу Грушу и злобно зашипели. Первые три хотели наряды свои да румяна новые соседям на зависть показать, а последняя просто от скуки, подражая взрослым.

– Бабуль, – лысоватый детина сорока лет подхватил бабу Грушу под руку (напиться ох как ему хотелось, а дома не давали, так хоть у чужих людей), – ну чого ты, древний сказал идти, значит, идёмте-с.

– Н-но, н-но… – баба Груша опять было хотела начать вопить, все домочадцы приготовились закрывать уши кто чем может, безрукая Алёнка уже пихала свою голову в мышиную нору в полу, но дед лишь отмахнулся.   – Цыц, мелочь. Идите, лоно… Гхм, х-хм, телеса свои проветрите, уже плесенью от вас несёт, – с печи донёсся храп.

Семья постояла некоторое время ради приличия, помялась, попереступала с ног на ноги, попереглядывалась… да и заторопилась на крестины. Остались дома лишь дед да заснувшая Алёнка, да… остальные, кто немощен, кто стар, кто необщителен, да кто ленив. Ну или же уставший после тяжёлой работы.

Тишинааааааа.

Дед хитро приоткрыл свой зелёный глаз. И понеслась.

Вскочил он с печи, аки олень молодой, споткнулся об Алёнку, крякнул, та что-то промычала, а дед уже в погреб понёсся. Открывает погреб, а там яств и напитков всяких-разных-не-заразных видимо-невидимо.

– Та-а-ак, – протянул дед, – всё есть.

И выбежал старик из дома, словно гончая, погреб не закрыв. Тут проснулся Олежа, принюхался и почуял аромат самогонки, который из погреба доносился. Усмехнулся, слез с постели и пошёл вразвалочку на запах.

А дед тем времени по соседям, знакомых дедов и баб созывать в гости.   – Мои в соседку чухнули, ай-да пировать!

Приятели его и приятельницы тоже с печей повскакивали и вдогонку за дедом понеслись от одной хате к другой, а их домочадцам только и оставалось, что ахать да всплескивать руками, причитая. Вот вереница почтенных сего села по всем домам прошлась и вернулась в дом, где дед живёт, а там уже Олежа пол бутыля самогонки вылакал да огромный круг сыра на закуску почти съел.

– О, тут без нас большая крыса начала пировать. Негоже начинать без гостей. Ну, раз пир уже начат, стыдно и нам отставать. А ну сестрицы и братцы, на-ва-лись!

И начался пир горой. Тут проснулся тощий дед Прохор и принялся ворчать:

– Ух, подлецы! Хоть бы кости мои пощадили, кости-то как ноют, и никто медку-то живительного не поднесёт немощному старику, тунеядцы!

В другой комнате Стаська вздохнула, оторвалась от пряжи и видит, муж её встал с постели сердитый.

– Ну-ну, солнце моё ясное, не серчай, лучше обратно ложись, отдыхай. День тяжёлый был, а завтра и подавно труднее станет. Силушки тебе много понадобится.

– А ты?

– А я тут пряду-попряду и лягу.

– Не ляжешь, уснуть не сможешь.

Стаська усмехнулась, не переубедить мужа.

– Ну ладно, давай Кирюшу тёти Сашиного пошлём, наших позовём, чтобы древнего угомонили?

Супруг кивнул и пошёл тяжёлым шагом в другую комнату. Нашёл Кирюшу, тот спал непробудным сном после работы, начал в бок его толкать – не просыпается. Недолго думая, схватил он юношу и поволок в свою комнату. А там уже дети попросыпались от шума и галдеть начали, мать их и так и эдак успокаивает. И Кирюша как раз проснулся.

– Э, Иван, ты чего это? – глаза протирает.

– Кирюша, миленький, тут древний наш решил попировать да малость расшумелся, и поздно уже. Ты это, милый, не серчай, что разбудили, да не мог бы ты сбегать в соседнее село на крестины и наших позвать, хоть-кого? Бог видит, неудобно и тебя ото сна отделять, да и наших от пира отдирать…       – Ой, Стаська, я понял-понял-понял! – затараторил Кирюша, резво вскочив с пола, на который его опустил Иван. – Сейчас, бегу-бегу! – и пустился наутёк, только и видели, как пятки засверкали.

– Э как невесту увидеть захотел, – улыбнулась Стаська.

– Ну вот раз невеста она ему, так пусть сватается и женится, – сердито бросил Иван, забирая дочь Лидочку, которая успела забраться на колени матери. – А ты матушке не мешай, спать она хочет. Давай в кровать, я тебе про седого коня расскажу. Хочешь?

– Хочу! Хочу! А можно к Сёмушке?

Отец бросил взгляд на зевающего сына, который силился вновь не рухнуть в постель.

– Нет, Сёме тоже спать надо. А ты не будь вредной кобылкой.

Дети у Стаськи и Ивана хорошие были, понятливые, знали, что родителям трудно, нужно и отдых дать, где-то подсобить, чем могут. Улеглись Лидочка с Сёмой в свои кроватки, которые рядом стояли, укрыл их отец, а сам подошёл к креслу жены, взял её на руки, отнёс на постель и тоже укрыл. Вернулся, сел на табуретку, которая между детскими кроватями стояла, и полился его тихий хрипловатый голос в рассказе об удивительном седом коне с гривой, которая была словно река под луной… Заснули дети, он осторожно поцеловал каждого в круглую щёчку. Подошёл к супружеской постели, там жена уже спала, слегка хмурясь во сне.

Видимо, ноги расхворались, – подумал Иван, осторожно укутав ступни Стаськи ватным одеялом, а сам лёг рядом и ждал, когда же утихнет шум от дедовской попойки, готовый в любой момент вновь укачать жену и детей волшебными сказками, если пир вновь потревожит их сон.

А тем временем Кирюша нёсся во весь опор, всё приговаривая:       – Увижу иль не увижу?

На прошлую масленицу пошёл он с Прошей, старшим сыном Стаськи и Ивана, в соседнее село и повстречал там Надюшу. С тех пор сердце жжёт ему она. И жениться хочет парень, но боится…

Наконец прибежал запыханный Кирюша в село, услыхал шум пира и смех в середине деревни, понёсся туда и влетел в дом.

– Э-гей, хозяева, мир и пир вашему дому, прошу меня извинить, но нельзя ли кого из моих сородичей? Дело срочное!

Проша тут же спрятался под стол. Улизнул он вместе со всеми на гулянку и напился до отвала. Подумал, что отец за ним послал. Подошла баба Груша.       – Что такое, унучек мой леденцовый?

Кирюша схватил её под локоток и уволок в уголок, а сам по сторонам смотрит, Надюшу выискивает.

– Да нет твоей голубушки, спит она в кроватке своей на перинке мягонькой. Отец её спину сорвал, вот она в поле и уморилася за двоих работать.

Кирюша надулся, словно индюк.

– Да не поэтому я! Меня Стаська позвала сказать, что древний пирушку со своими закатил.

Баба Груша так и ахнула.

– Да они же погреб со всеми запасами опустошат!

А дело всё в том, что дед вкусно покушать и попить любил, а больше этого любил своих друзей закадычных. Особенно он их ценил, так как жил долго, а они всё умирали и умирали. В общем, больше всего любил дед попировать со всеми своими приятелями и приятельницами. Естественно, часто страдали семьи, в чьих домах дед устраивал пиры. Семья деда была большая, много родни в ней жило, а иногда и далёкие родственники приезжали, а от пирушек деда обычно ничего не оставалось. Решили деда в узде держать, из дому помногу не отлучаться, сторожить и деда, и погреб. Да вот проворонили, поверили деду на слово, что не станет он больше балагурить, и что прихворал… Ну, что поделать.

– Так, ты в тот конец дома собирать всех наших, а я в этот.

И разбежались баба Груша с Кирюшей, хватая своих родичей под рукава и шепча страшные слова.

– Дед, того, пирует.

Собралась вся родня, кланяются хозяевам, говорят, мол, пора им.

Не перевалило и за полночь, как все дома были и пир стали разгонять. Дед охает и причитает, а родня решила, что всё, больше не спускать попойки, и повыволокла всех, развела по домам, а деда на печку и пригрозили сыру не давать неделю, если слезет без их ведома. Дед заохал, заворчал, а делать нечего.

Пьяный Проша ввалился потихонечку в комнату, задел материно кресло ногой и чуть не упал, да тут его Иван подхватил. Стало совестно сыну таким перед отцом предстать, да тот и слова не сказал. Молча раздел старшего, умыл и в кровать уложил. Всё к его приходу подготовил. А после и сам спать пошёл. И всё – молча.

Проша понял, что отец сердится. Он ни с кем, кроме своей жены, детей, да лошадей не разговаривает вообще, а уж если так замолчал на сына, значит, точно осерчал на него. Вздохнул четырнадцатилетний отрок, повернулся на бок и заснул. Всё же, как бы отец не серчал, всё равно о сыне позаботился.       И в доме воцарилась тишина, а кое-где в комнатах слышался пьяный храп, посапывание да болезненные охи и стоны во сне.

Лишь одна Алёнка сидела молча на пороге, скрестив ноги и смотря на ночное небо. Тут из кузницы пришёл Оскар, только работу закончил.       – Что, вернулись все? – удивился кузнец, тяжело сев рядом с девочкой.       – Ага. А всё потому, что в гостях хорошо, а дома – дед.