Читать книгу Истории о деде, дедах и других - Виталя Олпорт - Страница 13

Солнце стало клониться к закату, накатались все, решили напоследок снежных баб да мужиков лепить.

– Хочу кота… Трёхголового, – вкрадчиво прошептала Алёнка.

Оскар кивнул и принялся лепить кота.

– Сначала ноги. Вот такие, – девочка валенком нарисовала на снегу пример. – И такого размера.

– Лапы, – поправил Оскар и стал лепить первую.

Алёнка кивнула, внимательно смотря за процессом и раздавая указания.

Дашенька уговаривала уже хмельного мужа полепить с ней снежную бабу.

– Солнце моё ясное, отрада души моей, ну прошу, ну пожалуйста…

– Я околел, – буркнул Олежа и снова приложился к бутылке.

Тут подошли родители Дашеньки. Стёпушка вырвал бутылку прямо из рук зятя.

– Уже согрелся, – гаркнул отец. – Слухай, чего я тебе накажу, а иначе будешь горемыкой по жизни. Ещё глотнёшь, я сделаю так, что худоба твою кровь глотать будет.

– Ой, батюшка, не надо! Матушка, что же э…

– Тише-тише, – погладила Гастасья дочь по плечу. – Всё будет хорошо. Эх, и за что ж полюбился тебе такой чёрт окаянный…

– И вот ещё чего! Живо пошёл с жинкой лепить то, чего она хочет! А хоть слово супротив ей скажешь – выпорю!

Олежа от испуга тут же протрезвел, пролепетал: «К-конечно», схватил Дашеньку за руку и мигом куда-то с ней удрал.

– Эх, – вздохнул Стёпушка, – ненадолго.

– Ну на пару дней точно. А так будет продолжаться, пока она характер не покажет. А будет лепетать пред ним, так и промучается до конца дней.

– Может, она боится?

– Чего?

– Того, что останется одна, как Юленька…

– Да уж, но Юленька ведь и не жалуется.

– Потому что ей и так хорошо. У неё одна забота – дочь. Причём забота благодарная и не хлопотная. А Дашенька… Эх, ну чего уж тут. Пошли лепить?

– Пошли.

Феофан подошёл к отцу, потирая красный от холода нос, вкрадчиво спросил:

– Может, слепим деда Артёма?

– А что, – потёр бородку Игнат Атёмыч, – можно. Бать, а ну-ка сюда.

– Чогось тебе? – вылез из снежной крепости дед Артём. Как раз в этот момент ему в лицо прилетел внушительного вида снежок от деда Бо. – Тьфу ты, окаянный! И не скажешь, что после древнего деда второй… Ну я тебе задам!

– Бать, бросай, тут внук тебя слепить хочет.

– Ага, – улыбнулся дед Бо, – ты иди, мы тут без тебя. Как раз Надежду твою застреляю, – и старик подмигнул.

Баба Надежда показала язык:

– Ещё не нашёлся тот, кто меня застрелять может. Из этой битвы победителем выйду Я!

И принялись старики, каждый из своей снежной крепости, обкидывать друг друга снежками, пока дед Артём подбежал к сыну и внуку, встав в позу…

– Это что? – почесал затылок Игнат Атёмыч.

– Это, – стоявший на четвереньках дед Артём гордо вскинул голову, – осёл.

– А я думала – козёл, – сокрушённо покачала головой проходившая мимо баба Рая, за которой, как хвостик, следовал довольный дед Нетет. – Хотя тебе шо козёл, шо осёл, шо свин заморский – всё к лицу.

– Ух ты, курица общипанная, – скривил рожицу дед Артём, а баба Рая, задорно посмеиваясь, пошла дальше.

– У меня вопрос, – поравнялся с ней дед Нетет.

– Задавай.

– Почему Атёмыч? Ну, я про Игната. Не Артёмович, а…

– Да поняла я тебя, – махнула рукой баба Рая. – В детстве звали все его Тёмыч. Прабабка его не могла запомнить, что Игнатом величать, и всё по имени отца. Только отец Тёма у неё был, а сын вот Тёмычом прозван. Так вот, прабабка Игната нашего любила до одури. Сядем за стол, пойдём куда, сядем чаёвничать, пойдём почивать на перинках, и постоянно слышишь от неё: «А Тёмыч?». Вот и получился он у нас Игнат Атёмыч.

– А где его жена?

– А её у него нет, – хихикнула баба Рая.

– Как так? А сын откуда?

– А ты не знаешь? – прищурилась баба Рая, что невольно бросило деда Нетета в жар. – Ладно, была девица, но они женаты не были. Ну вот появился Феофан, а у неё карьера, да и любовь другая тоже. Ну и забрал Игнат наш сына, иногда мать навещает его, а так у неё муж, работа. Детей нет, не хочет она. Ей и так хорошо. Но её никто не осуждает, она не виновата, всякое бывает. Да и Игнату хорошо, родители помогают, он не горюет.

– Вот как, – задумчиво проронил дед Нетет. Каждый раз он открывал для себя новые стороны этой огромной семьи и вникал в их такие сложные и странные для него взаимоотношения.

Тем временем Игнат Атёмыч с Феофаном пытались слепить деда Артёма в позе осла, но что-то у них не очень это выходило. Наконец мальчика осенило.

– Деда, я знаю!

– Ну раз знаешь, то дерзай, – уже стучал зубами от холода дед Артём.

– Ща!

Игнат Атёмыч зябко передёрнул плечами:

– Сына, может ты сам пока? А я пойду погреюсь, тебе чего-нибудь принесу.

– Я не хочу, а ты иди, – отмахнулся маленький Феофан.

Отец ушёл, напился чаю, наелся пирогов, весело наболтался с другими, тут и сумерки наступили. Пришло время собираться, торжествующая баба Надежда пришла, подтрунивая над продувшим дедом Бо, все собрались. Олежа суетился вокруг Дашеньки:

– Голубушка, мож чайку? Аль ватрунечку?

– Не хочу, – вяло отнекивалась Дашенька.

– Голубушка, ну возьми ещё пирожочек. С капусточкой, любимый твой, – не унимался Олежа.

– Божечки-коврижки, – Гуленька закатила глаза. – Из крайности в крайность.

– Мне уже тошно, я их переела, – слабым голосом отказалась Дашенька.

– Ну ещё один, одну штучечку, и сразу полегчает! – голос мужчины стал масляным, он заискивающе глядел в глаза жены.

– Да дурно мне, – наконец не выдержала и захныкала Дашенька.

Обе старшие сестры, Юленька и Гуленька, видя, что Олежа не унимался, решили вмешаться.

– Ну ещё кусоче-чек, – Олежа ткнул пирожок прямо в лицо Дашеньки, и тут произошло то, чего никто никак не ожидал.

– Ещё раз сунешь мне свой пирожок в лицо, я тебе его в глотку затолкаю.

Все остолбенели. Это было сказано холодно и громко. И это было как гром среди ясного неба.

– Дашенька? – Олежа оторопело смотрел на жену.

Показалось?

– Ой, бельчонок мой, может, морсика?

– ДА ТЫ ЧЕГО, ТУПОЙ?

Баба Груша схватила пробегавшую мимо Дарёну и закрыла ей уши.

– ДА КАК ЖЕ ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛ, ПРИДУРЕНЬ ТЫ ОКАЯННЫЙ! Я НЕ ХОЧУ! МНЕ ПЛОХО! ОТЧЕПИСЬ, РЕПЕЙ ПРОКЛЯТЫЙ! ЕЩЁ ХОТЬ ЗВУК ОТ ТЕБЯ УСЛЫШУ – В СНЕГУ НАВЕКИ ЗАКОПАЮ! – от крика голос Дашеньки сорвался, она закашлялась, хотела было сказать что ещё, но не вышло. В итоге она со злостью пнула Олежу в колено, сердито развернулась и пошла в сани.

Иван коротко хохотнул, чем поверг многих в ужас не меньший, чем от взрыва Дашеньки.

– Что это, – забормотал Борька, – Дашенька наконец суженому своему показала, где раки зимуют, вечно молчаливый и угрюмый Иван вроде как засмеялся…

Тётя Саша зааплодировала, многие довольно загудели, Гастасья и Стёпушка лукаво переглянулись, а Кристинка подошла к Дашеньке, села рядом с ней и стала гладить по спине, пока ты не откашлялась.

– Ты молодец, давно пора.

– Да он достал уже, сколько можно, – заливалась слезами Дашенька. – Мочи больше нет терпеть. Только и делает, что пьёт да валяется. Толку от него никакого. Обувь он, конечно, добротную делает, но пьёт больше! Обо мне не думает, не заботится. Ему что с того, что мне плохо? Он же пьёт! А как батюшка иль матушка его встряхнут, то пару дней и не отлипнет. Но тошно от этого его внимания. Вон у Стаськи муж как муж, хоть и угрюм, ни с кем не говорит, но хороший, а мой…

– А тебе и не надо терпеть. Я бы на твоём месте давно его. А не исправится – в шею гони. Не боись, одна не останешься. Знаешь же, мы – семья, никого в беде не бросим.

Тут подошёл, прихрамывая, с опущенной головой, Олежа.

– Прости, – виновато выдавил он. – Кристинка, можешь нас оставить, а? Поговорить нам с ней надо, по-человечески прошу.

– По-человечески? – вспыхнула Кристинка. – А ты себя по-человечески с женой своей вёл?

– Кристинка, спасибо, но дай нам поговорить, – тронула за плечо девушку Дашенька.

– Как знаешь, – Кристинка вернулась ко всем, а там был переполох.

– Дед Артём пропал, – шепнул матери Денис.

– Чёрти что, нигде нет. Вот уснувший в снегу Феофан есть, а деда Артёма нет, – дядя Лёва бережно уложил в сани и укутал в плед крепко уснувшего мальчика.

– Так он с отцом был, – сказал Игнат Атёмыч.

– Был, лепили что-то. А потом как сквозь землю провалились. Мы с дедом Бо заигрались, я победила и глядь – никого нет. Ну мы подумали, что ушли, и сами пошли.

– Где ты его нашёл, – спросил Игнат Атёмыч дядю Лёву.

– Да там, где ты его и оставил. Недалеко от поля битвы бабы Надежды и деда Бо. Он в снегу спал, а рядом ком какой-то бесформенный.

– Это он деда Артёма в виде осла слепить пытался, – вздохнул Игнат Атёмыч.

– Мне что его, будить? – посмотрел на спящего мальчика с жалостью дядя Лёва. – Хотя погодите-ка…

– Ты куда? – Стёпушка чуть не был сбит с ног внезапно кинувшимся куда-то дядей Лёвой. – Тьфу ты, лентяй лентяем, а какой прыткий. – И понёсся следом.

Половина недоумевающих взрослых и детей направилась следом. Подбежал дядя Лёва к огромному снежному кому.

– Ну вот скажите, как он может быть таким большим? – и тут же кинулся его раскапывать. – Его ведь ребёнок лепил!

Старый дед мигом смекнул и бросился помогать дяде Лёве.

– Эх, хоть и лентяй, а котёлок не чугунный – варит.

Тут и другие присоединились и откопали полуживого деда Артёма.

– Я… Я… Он меня слепить хотел… В-внучек… А я осликом… Осликом, говорю, деда своего лепи, – тут же принялся оправдываться дед Артём.

– Деда-ослика, – не удержалась и хихикнула баба Рая.

А баба Надежда, тоже не удержалась, и ляпнула:

– Ну что тут скажешь? Всё правильно: первый дед – комом.