Читать книгу Истории о деде, дедах и других - Виталя Олпорт - Страница 39

Тымофэй с самого утра был сам не свой. Всё бродил по двору туда да сюда, прям как неприкаянный.

– Чёй это с ним? – сидела на крылечке баба Груша и вздыхала, наблюдая за Тымофэем.

– Что случилось? – спросила Надюша, нёсшая таз с постиранной одеждой на улицу. Следом тащился, помогая, Ваня, у которого руки тряслись от нежданно-негаданно тяжёлой и огромной ноши, полной мокрого белья.

– Да вот, – вновь вздохнула баба Груша, – Тымофэй-то наш что-то невесел. С самого утреца ходит-бродит, головушку свою гладкую, как яйцо, повесив. – И снова вздохнула баба Груша, сокрушённо качая головой.

– Так его это, – поставил на крыльцо таз, чуть его не уронив, Ваня, – надо типо, как его, спросить, да?

– Чего это? О чём спрашивать надумали? – вынырнул, аки сам чёрт из табакерки, дед Назар.

– А, – махнула рукой баба Груша, – Тымофэй наш угрюм, як туча, с утреца самого ходит.

– Это Тымофэй-то наш? – всплеснул руками от удивления дед Назар. – Та не верю я!

– А ты сам посмотри, – кивнула в сторону слонявшегося по двору Тымофэя баба Груша.

Дед Назар обернулся в сторону Тымофэя, смотрит, а тот бредёт, согнувшись в три погибели, низко головушку опустив, еле ноги переставляя, и тяжко вздыхает время от времени.

– Мда, – почесал свою седую голову дед Назар, – дела…

– Беда, а не дела, – вздохнула, вслед за Тымофэем, баба Груша.

– Так делать же что-то надо, – сказала обеспокоенная Надюша, решительно поставила свой таз на крыльцо и, косулей быстроногой соскочив на землю, подбежала к Тэмофею.

Схватила она его за рукав и заглянула в огромные печальные глаза.

– Тымофэюшка, – начала ласково Надюша, – что твоё сердешко безутешно так терзает?

Тымофэй ещё сильнее головушку свою огромную, размеров с две головушки Надюши, опустил, да вправо чуток повернул, взгляда пытливых добрых глаз избегая. Молодец весь сгорбился, а свободной рукой он начал край засаленной рубахи теребить. Промямлил что-то Тымофэй, да отстраниться попытался, но Надюша, хоть и была хрупкой косулей пред огромным медведем, всё же смогла удержать молодца. Она решительно дёрнула его за рукав и твёрдым голосом потребовала:

– Рассказывай!

Но Тымофэй, словно испугавшись, ещё сильнее сжался, зажмурил глаза и замолк, став как истукан.

– Э, шо творится, – обомлел дед Назар.

Ну, делать нечего, оставили Тымофэя в покое. Стоял тот ещё какое-то время во дворе столбом, пока Алёнка вокруг него лисой виться не стала, да меж ног не начала протискиваться, кусая за босые пятки. Отошёл Тымофэй и пошёл в сенник.

Прибежала Алёнка к Оскару и начала скакать вокруг него, а тот ножи ковал.

– Чего тебе? – хмуро спросил он, бросив недовольный взгляд на шуструю девчонку, под руку лезущую. – Зашибу.

– Там Тымофэй не тот, – просто ответила Алёнка, подпрыгивая на одной ноге.

– То есть?

– Подменили.

– Как?

– Подкинули.

– Кто?

– А я чего, – пожала плечами Алёнка, – знаю шоль? Лешие, наверное.

Оскар сплюнул и отогнал от себя Алёнку. Та побежала в угол кузницы, залезла в бочку с сеном, которую для неё Оскар сделал, как она хотела, свернулась в неё клубком и сладко уснула до самого вечера под стук молота по металлу. Наконец выковал Оскар нож, отложил в сторону и вздохнул. Беспокойно ему за Тымофэя стало, пошёл проведать. А тут как раз Проша вышел, на гульки собрался.

– Проша, – окликнул Оскар мальчугана.

– Ась? – удивлённо отозвался Проша.

– Тымофэя не видал? Чего там с ним?

– Детвора говорила, вроде в сеннике как забился, так не вылезает. Даже в лапту играть с ними не хочет, хотя очень это дело любит.

Оскар молча кивнул и пошёл в сенник. Зашёл, огляделся, видит, что и правда там в уголку среди сена забился, в клубочек свернулся и лежит, еле дышит. Подошёл к нему Оскар, склонился и спрашивает:

– Ты чого?

Тэмофэй что-то мукнул и ещё сильнее свернулся.

Делать нечего, Оскар оставил его и вошёл в дом.

– Чего с Тымофэем? – спросил он с порога бабу Зою.

– А я почём знаю? – удивилась баба Зоя. – Я пол дня дурно себя чувствовала, с постели не вставала, другую половину из кухни не вылазила.

– Да как всегда, вот и вся твоя жизнь, – ворчливо-шутливо заметила баба Рая. – Только я слыхала, что с утра раннего наш Тымофэй потрёпанный да удручённый. А ты эт шо, волнуешься?

Оскар ничего не сказал, развернулся и пошёл в кузницу дальше ножи ковать. Не его дело, помочь ничем не может, а в душу лезть ни за какие коврижки не будет. Его дело кузнечным молотом махать, а с остальным пусть другие мастаки разбираются, которые умеючи делают это.

Вечор уже, собралась семья за столом, и Тымофэя еле приволокли. Попросила Гастасья Оскара да Ивана с Борькой, как самых могучих богатырей в семье, после Тымофэя, того под «белы ручки взять, в баньку отвести, шею… То есть, спинку ему намылить, одеть, расчесать да за стол усадить». Делать нечего, только они трое и могли с могучим телом Тымофэя совладать.

Собрались все наконец за стол, а старый дед уже навеселе был. Сидел, икал, шутки-прибаутки всем рассказывал.

– Ты чого это у нас такой довольный? – принюхался Олежа. – Пил небось?

– А тебе завидно шоль? – подмигнул старый дед и вновь икнул. – Мне Р-ра-раюшка, дай хлеба кра-а-аюшку разрешеньице дала, прочим между! – пьяный дед поднял палец вверх и покачал им. – Да-а, у друга моего, с которого труха сыплется уж давно, торфяника-пряника, Николюшки, именины сёдня, значит. На пиру там Проша бывал, а я не бывал. Но через Прошу он мне наливочку свою кизиловую на водочке-е-е, ик-ик, передавал. – Старый дед замолк было, задумался, пошмакал губами, да продолжил. – Ну вот Раюшка-вертушка… Ай! – в этот момент дед получил затрещину от бабы Раи, но потом, как ни в чём не бывало, продолжил дальше, – и разрешила стопочку. А там где стопочку, та-ам-м-м… и две! За здоровье молодых, конечно!

– Каких молодых? – закатила глаза Гастасья.

Проша рассмеялся.

– Он весь графин вылакал!

– Да ты, видать, тоже пригубил малёк, – улыбнулась Стаська. – Несёт прям до соседнего села.

Проша весь как покраснел и умолк, чуть не носом уткнувшись в чашку с грибным супом.

– А я-я-я… – протянул дед, икнул и вдруг умолк.

Тут чихнула Алёнка, старый дед встрепетнулся, обвёл всех осоловелыми глазами и выпалил:

– Да я! Я да всех вас как обдуп…пленных знаю!

Стоило Олеже усмехнуться, как тут-то дед на него и накинулся.

– И про тебяшеньки всё знаю! На Дашеньку так не смотришь, как на бутылку со хмельком-то. Думаешь, шо ух, ведьма, ошалела! С цепи сорвалася, ни дня покою, ни спасу ни якого, да хоть бы яблучного, ик, нема-а-а…

Олежа рот разинул и уставился на старого деда, Дашенька же стала чернее тучи.

– Э, старый, – сказал дед Бо, – угомонись. Леший тебя дёргает за язык шоль?

– Пфпр, – покачал головой старик, хитро улыбаясь. Пожурил он деда Бо пальцем и сказал, – я про всех-то вас, про душеньки ваши всё-то знаю. Я-то не просто на печи сижу, тьфу, лежу. Я на всес… Вес… Вас всах… Всех, ну ёлки-дровеняшки, палки и щепки, гля-яжу… Я знаю нашу любительницу сенников Янку, которая вот уже пару месяцов как слюнки пускает на хлопчика с соседнего посёлочка, дак всё от работы отлынивает. На Полинку спихивает, а сама шасть… И убё-ё-гла тудаточки… К немушечки… А он и не туда, не на Янку заглядывается. Знать про Янку не знает! – стукнул с довольным видом по столу кулаком дед.

– Вот как, значит, – сурово взглянула на девушку тётя Саша. – Мы ещё поговорим об этом…

С Янки все краски тут же вмиг и сошли.

– А что у Прохора на уме, а? – продолжал воодушевлённый старый дед. – Валяться, бока себе пролёживать, да вниманьице к себе привлекать. Сам-то здоровее быка, богатырь ого-го! А строит из себя…

– Цыц! – внезапно вскочил и закричал не своим голосом дед Прохор.

Да вот беда, под ногами крутился кот Буханка, и дед Прохор наступил ему на хвост, и кот как заорёт да цап злодея за ногу…

– УУУУУ! – заорал дед Прохор и упал через лавку. Кувыркнулся и мигом вскочил, да как дал дёру вон из хаты…

Все так и застыли, только Ваня затылок почесал и присвистнул.

– Правда моя им не по душе, – уже более твёрдым голосом наконец сказал дед. Он как будто протрезвел малёхо. – А Нетет-то наш как по бабе Рае нашей-то убивается, как вздыхает да слюни пускает, будто бы…

Тут старому деду вновь договорить не дали. Дед Нетет весь побагровел, схватил ложку с холодцом да сунул её ото всей своей души в рот старому деду. Тот поперхнулся, отшатнулся, поплевался, за что получил добру затрещину от бабы Зои.

– Я шо, изверг ты, зря тут кашеварила? А ну прекращай добро расплёвывать!

Присмирел старый дед, делать, видать, нечего. Пришлось ему прожёвывать, проглатывать, а потом снова начинать речь вести.

– А Лёвка-то наш лежит себе по тёмным закоуло-ик-чкам, тьфу ты! Да вздыхает тяжечко. Душенька в городочек рвётся-то небось. А, Лёв? – лукаво подмигнув, обратился к дяде Лёве старый дед.

Дядя Лёва ничего отвечать не стал, только в миску уткнулся и принялся ложкой усерднее суп черпать. А старый дед всё сильнее распаляться начал, голос его стал твёрдым, аки громовой раскат проносился он по хате. Все притихли, вслушивались настороженно, переглядывались.

– Эх, хороша кизиловая наливка у старого друга моего. Славно он именины справляет, добро! Э, а о чём это я? Яка невидаль, отвлёкся. Ну да ничого, исправимся. Я вас всех знаю! Ты, Борька-то наш, как твоя несостоявшаяся невеста-то из далёкой деревни в гости к родне с муженьком своим приехала, дак сам не свой стал. Вроде ходишь на глазах у всех весел, а глянь, никого не видать вроде и бы, и головушку сра-а-азу повесил. Сник, как осиновый листок, как баклажановый кусток, как в штанцах у старика…

– А НУ ЗАТКНИСЬ! – взревела баба Груша, отчего все стаканы да тарелки мелким звоном задрожали, да от страха домочадцы-то все и побелели мигом. – Супостат, ты шо при дитинах мелешь?

– А я шо? – так и сжался старый дед. – А я нишо… Я мож это… Про Борьку-то нашого речь веду. Он же по Сёмочке как тосковал, родимый мой козлик…

– Я тебе сейчас сделаю козлика… Рожки козлиные как прикручу на зад твой тощий, – хмуро прорычал Борька.

– Ой да угомонись ты, – отмахнулся старый дед. – Помню, как горем убивался, когда Сёмочка от ворот поворот тебе дала, а на следущей седьмицы выскочила за молодца шире тебя в плечах раза в два. Ты и не такое с ним грозился учинить. Ну вот весь хлеб да соль вся в том, что муженёк Сёмушки винодел-то хорош. Уж ой как хорош. Вот приехала Сёмочка с муженьком и винами, значит, принялась родных да соседей угощать, хвастать, якой муж гарный винодел. А тут у нас Тымофэй учора поздно вечером домой возвращался. Увидала его, значит, Сёмочка, окликнула и вручила ящик с винами розовыми. Расхвалила их и наказала Борьку со всею семьёю попотчевать, да добрых лет всем передать, и здравия побольше. Тут и я с Тымофэем повстречался, расспросил его, что за ящичек, да уболтал молодца нашего дубоголового почуточку выпить. Ну и сели мы на обочинку и выпили, хехе… Ох и удивился Тымофэй наш, наверное, когда на заре один на лугу в окружении ящика с пустыми бутылками ото сна пробудился. Не умеет он пить, а богатырь-то якой с виду! Учить его надо, а то ж допьётся так до беспамятства с половины бутылки и беда будет…

Тымофэй сидел весь ни жив ни мёртв. Уставил он очи свои в пол и тихо прошептал:

– Стыдно мне було… Ой как стыдно. И до сей поры стыдно. Вовек стыдно за такой поступок будет. – Всхлипнул Тымофэй, а потом и вовсе разревелся. – Прости-и-и… Борька… Простите все-е-е-е… Подвёл я вас… Нехороший я-я-я…

– Тьфу ты, – пробормотал дед Бо, – супостат древний, до чего доброго нашего Тымофэюшку довёл!

Тут тётя Саша встала со стола, взяла самую большую ложку, подошла к старому деду да как огрела его по голове! Тот ойкнул, схватился за голову и только тогда понял, что лишнего сболтнул. Сжался весь старик, словно уменьшился, и жалобно взглянул на бабу Раю.

– Видать, та настоечка кизилова последней была для меня?

– Последней, – сурово сказала баба Рая.

– Ты до чего молодца нашего довёл? – зло взглянул на старого деда дед Назар. – Совсем совесть от пьянки потерял?

Видит дед, вся семья на него ополчилась, а Тымофэя жалеют да успокаивают. Стыдно вдруг стало старику, потупил он глаза и краской залился весь. Сидит аки изваяние, слова ни проронит, глаз ни подымет. Смотрела на него Гуленька долго, обвела всех, про кого дед говорил, взглядом, а потом и сказала задумчиво, да так, что сама не поняла, что же сказала такое:

– Что у трезвого на уме, то у деда на языке.