Читать книгу Опыт единого познания - Владимир Николаевич Туголуков - Страница 9

В 1973 – 75 годах он отбывал воинскую повинность. Тягостное течение времени скрашивалось, может быть, только созерцанием природы, да размышлениями на посту во время несения караульной службы. Казалось в мечтах, что после возвращения домой начнется новая, другая, какая-то настоящая жизнь, которой он еще не жил, но только собирался жить. Но вернулся домой, и потекла такая же, как прежде, бесцельная и нелепая жизнь – жизнь в недовольстве своей жизнью и томлении. Неудачно складывалась жизнь – ни жить, ни общаться не умел. Хотелось жить нормальной жизнью. Все еще не имел женщины. Все еще был отроком. Размышлял о возможности изменения себя, чтобы быть таким, как все. Искал свое дело – дело для души и для вечности. Искал себя и не находил.

Наступает время, когда птенцы улетают из родительского дома, чтобы жить самостоятельно, жить уже своей жизнью. В августе 1978 года он сжег тетради со своими записями и уехал из города, в котором прошли детство и отрочество, уехал, полный надежд на жизнь, уехал из стесняющей атмосферы родительского дома и родного города к свободе. В это время, службы в армии и в последующие неспокойные годы, он систематически не размышлял, но всегда думалось, конечно, о чем-то, что-то зрело, наверное, в голове. Было понимание, еще не высказанное, не сформулированное, о необходимости единой науки, единого знания, единого научного языка, ведь не объяснить в категориях атомно-молекулярной теории ни биологические, ни социальные явления. Единство понимания было необходимостью познания, и мысль в нем искала путь к этому единству. Но непроизволен был этот поиск. Он не знал, не осознавал еще своего призвания, не знал еще себя. Он не обрел еще самого себя. Искал себя и не находил.

Влекла к себе мощно, ошеломляла, притягивала взор женская красота. Но женщины и красота их были для него недоступны. Смел с женщинами тот, кто смел в мирской жизни, тот, кто устойчиво утвердился в общей жизни. Тот, кто не включен в мирскую жизнь, тот, кого нет в мире, тот не имеет успеха у женщин. Он избегал многолюдства, не мог его психически и физически выносить, и тем обречен был на одиночество. Женщин около него не было, ведь они там сбывают свою красоту, где многолюдство, где успешно устроившиеся в жизни благополучные индивиды. Красивых женщин не бывает на окраине жизни – там, где был он.

Однообразно текла его жизнь. Словно прикован был он к скале или пригвожден ко кресту и, не имея возможности ничего изменить в своей судьбе, взирал бессильно с высоты своего отчуждения, взирал отстраненно на окружающую мирскую жизнь. Быть в молодые годы исключенным из жизни – это страдание, это горькая участь. Мир не видит такую трагедию, крест этот невидим, крест этот в духовном мире возвышается. Муки те знает только испытавший их, да Бог-Отец, пославший его на крест.

Проходили годы, но в жизни его ничего не менялось. Другим доставались расцветающие каждую весну молодые женщины, а его взгляд, взгляд с креста, все более становился безжизненным. Сколько расцвело за годы его молодости женщин, но ни одна не стала его женщиной. Живым, но не живущим он был. Не имея своей части в окружающем его кипении жизни, он становился все более безучастным в отношении к ней. Посторонним наблюдателем жизни он был, не имея в ней никакого участия. Люди бросаются с увлечением в общую жизнь, погружаются в океан мировой жизни и теряют в нем себя, найдя свое место и свое счастье. Он оставался на берегу. Он оставался посторонним наблюдателем внешней жизни.

Быть исключенным из жизни, не иметь своей частной доли в жизни – значит быть противопоставленным жизни, вечной и бесконечной. И с необходимостью – с необходимостью судьбы – такой индивид становится не частным индивидом, но, противопоставленный вечности и бесконечности, он становится равным им в мышлении. Перед ним – все существующее, а не своя только часть. Эта форма жизни есть духовная жизнь. Духовная жизнь есть жизнь наедине с вечностью и бесконечностью. Духовная жизнь противоположна мирской жизни. Духовная жизнь есть отрицание мирской жизни. Мирская жизнь есть жизнь, имеющая своим предметом частное, сиюминутное и конечное. Предмет духовной жизни – общее, вечное и бесконечное. Есть мирская жизнь бездуховных тел и есть бесплотная духовная жизнь. Индивид, ничтожный и нелепый в мирской жизни, становится великим в жизни духовной. В прикованном и пригвожденном, сущем вне жизни мира индивиде рождается высокий дух.

С высоты и дали изгнания своего смотрел он на мир и человека в мире. Отстраненность от общей жизни есть и отстраненность от внешнего мира. Мысль в нем искала путь к единому пониманию существующего. Мышление протекало независимо от его воли, протекало непроизвольно. Словно он был орудием познания. Словно труд познания есть не индивидуальный труд, но труд и дело всего мира, труд и дело всего сущего. Так и есть. Обычно думают, что мысль ни от чего не зависима, но это не так. Мысль – не прихоть, не произволение индивида, но она так же необходима, как необходимы поступки индивида. Мысль индивида так же определяется условиями его жизни, как и его действия. Мышление есть духовное отношение Сына и Отца. Мышление есть функция жизни. А жизнь есть отношение индивидуального тела и внешнего ему сущего. Формы мышления есть формы индивидуальной жизни. То, что открывается людям – это им Отец Бог сообщает – сообщает непосредственно или посредством Своего распятого Сына. Только на кресте распятый Сын может сообщаться духовно с Отцом – живущий в мире Бога-Отца не слышит. Только ко кресту пригвожденный может обрести дух и принести в ветхий мир свет обновления, свет новой мировой жизни. Образ Христа распятого, образ Прометея прикованного, образ человека страдающего есть лучшее приближение к пониманию познания человеческого, к пониманию человека познающего. Человек страдающий есть человек познающий.

Объективное мышление не зависит от частной воли индивида. Можно сказать, это мышление использует индивида, протекая в нем. Не так это происходит, как думают философские трутни от познания – что индивид «изучил науки» и стал размышлять, но в действительности в индивиде начинает свою деятельность объективная мысль и заставляет его размышлять. В этом отношении можно сказать, что мышление необходимо и объективно.

Он часто задумывался в своем одиночестве о сущности человека. Задумывался о человеке на Земле, о человеке в космосе и вечности. Он хотел понять человека. Человек – будущее человека, направление исторического развития – был постоянным предметом размышлений. Они были прерваны ненадолго только переходом к семейной жизни. Картины фантастов не убеждали, в них не было понимания. Искал место человека в научной картине мира: органическая и одушевленная материя не укладывалась в общую, физико-химическую картину мира, была непонятным, необычным исключением в ней. Единого подхода к пониманию материи в науке не было. Человек не укладывался в современное понимание материи. Материя в современном понимании, как и во времена господства механистического воззрения, не оставляет места жизни и мышлению, сознанию.

О человеке науки еще не было. Человек еще не был предметом научного познания. Лишь немногие мыслители видели в человеке проблему. Немыслящее большинство не догадывалось даже о том, что и человек должен быть предметом науки. А ведь не поняв человека, как можно достичь единства познания? Ведь и человек есть часть мира, и человек есть часть сущего. Даже понимания не было в прежней науке, что и человек должен стать предметом научного, теоретического, понимающего познания. Далекие от дела познания индивиды, называющие себя, бия в грудь, «философами», много говорили о единстве мира. Но в их писаниях это выражение было пустой фразой, ничего не значащей. Понимания единства мира не было.

Современная так называемая «научная картина мира» представляет собой странное явление. Мир как предмет научного познания существует в единственном числе, мир один. И наука о мире как об одном предмете познания должна быть одна. Но мир разделен в современном представлении на отдельные части, на отдельные миры. Это мир так называемой «неживой» или неорганической материи, мир организмов и социальный мир. Им соответствуют физика, включающая химию и космологию, биология и наука об обществе – социология или обществоведение. Эти науки есть словно науки о разных мирах – они имеют каждая свой научный язык, свои категории, понятия. И, похоже, даже нет понимания «учеными» умами в настоящее время, что это есть нездоровое, незаконченное состояние научного познания. И материя также разделена во мнении философствующей толпы. Это разделение «живой» и «неживой» или «косной» материи. В свою очередь, «живая» материя разделена на материю сознательную, обладающую сознанием, и материю бессознательную, не обладающую сознанием. С такими разделениями не достичь, конечно, единства понимания, не достичь единства познания. По этой причине и нет в настоящее время ни понимания жизни, ни понимания сознания: ведь понять нечто – значит отождествить с другим, свести это нечто к единому роду сущего, свести к общему понятию. Нет и единого понимания материи, поскольку она разделена во мнении на «косную», неживую и живую. В разделении истины нет.

Определить предмет – значит определить и выразить свое отношение к нему, понятие. В это время, в 79 – 81 годы, он был, наверное, на пределе своей отстраненности от жизни, на пределе безжизненности. Не было своего дела – такого, которое наполняет жизнь стремлением и дает радость достижения тождества, дает удовлетворение, придает смысл жизни. Не умел совершенно сходиться с людьми, жил одиноко, поэтому не было и женщины, которая тоже является необходимым наполнением жизни мужчины. Жизнь была пустой. Жил в совершенно общей форме. Даже и не жил, но только был, только существовал. Не было ничего из того, что наполняет жизнь индивида и увлекает его. Он только созерцал отстраненно, безучастно внешнюю человеческую жизнь. Помнится отношение его в то время к людям, к внешней жизни. Отношение это, принявшее форму определения «человек есть материя», есть, конечно, предельно общее, предельно абстрактное отношение и общее понятие. Это было его отношение к мирской жизни, из которой он был исключен. Этим общим, абстрактным отношением и понятием была его жизнь. Быть безжизненным, быть живым, но не живущим – значит жить в совершенно общей форме, значит только существовать. Форма жизни, предельно общей, абстрактной, выразилась в мысли, предельно общей по форме: «Человек есть материя». Он смотрел на людской мир отчужденно, не принимая участия в мирской жизни. Чуждо было ему, потому что недоступно все то, чем живут, чем увлекаются люди. Мирская человеческая жизнь, являясь для него только предметом наблюдения, воспринималась только как часть единого материального мирового процесса. Отстраненность и неучастие в жизни, безучастность и способствовали тому совершенно общему взгляду на человека и остальной мир, тому отношению, в пределах которого материя не делится на живую и неживую, «косную», одушевленную и неодушевленную. Для сущего на кресте, для сущего в пределе отчуждения от жизни человек не отличаются от остального мира, но все есть материальные формы и не более того.

Индивид не изолирован от внешней среды. Даже в самой общей форме – форме существования – жизнь его происходит в мире. Внешний мир, происходящая в мире общая жизнь является предметом его наблюдения. Индивид, переживающий бессмысленность своего существования, и во внешней среде не видит своего, ближнего ему смысла, не видит смысла, присущего всем благополучно живущим индивидам. Недоумение и вопрос его о смысле есть вопрос и о смысле внешнего ему, наблюдаемого им мира. Он смотрит безжизненным, общим взглядом на внешнее сущее и определяет в мысли свое к нему общее отношение. Это отношение, определяемое в мысли, есть смысл, сущность, понятие. Смысл, понятие внешнего сущего как предмета определяется в пределах смысла жизни. С креста все существующее воспринимается иначе. У существующего на кресте равное отношение к деревьям, камням, индивидам. Это все есть материя. Это его отношение к человеку было даже не обдумано в то время, не сформулировано, не записано. Но оно было пережито и сохранено в памяти.