Читать книгу Гребень Дракона - Александр Юрьевич Фролов - Страница 20

Вечером, выйдя из своего транслифта, я по визору обратился к служанке:

– Люсик! Привет! Я уже дома. Принеси, пожалуйста, что-нибудь поесть в мою комнату. У меня сегодня наметилось много дел.

– Как скажешь, Фомич. Очень рада тебя слышать, – приветливо отозвалась Люси. – Я сегодня на ужин сделала – из твоего старого рациона – голубцы с острой подливочкой, а из современных блюд приготовила отбивные из карликовых агуцианских гиппопотамов, суфле из чик-чириковых яиц и заливное по-турански из клябиковых язычков. Икорки поющей положить?

– Давай и икорки. Посмотрим, что она запоёт.

После душа и трех кругов в бассейне – баттерфляем, я у себя в комнате расположился на диване, подтянул к себе столик, на котором уже стоял разнос с ужином, и вывел на объемный гомоцентричный экран игру «Планета Бульба» из каталога «Космические приключения».

Вокруг меня материализовался салон двухместного прогулочного гравилета, за прозрачным плафоном которого раскинулась во все стороны космическая бездна, усыпанная мириадами звёзд. Интерьер же моей комнаты растворился вместе с разносом. Я нажал зеленую кнопку, в виде грибка, включил навигатор и набрал на его клавиатуре название планеты. От данной игровой точки пространства до Бульбы было чуть больше одного парсека. Это означало, что при лёте с ахом я имел десять минут свободного времени и мог на ходу без спешки перекусить. Подумав про себя: «Почему её назвали Бульбой? Вероятно, планета похожа на картофелину, или на ней выращивают картошку», – я включил обе клавиши «стульчики» и «столик», удобно расположил перед собой столешницу блуждающего типа, через свою опцию «курьер» попросил посыльного подать мне разнос с едой и тронул сенсор «полет с ахом».

Мне почему-то представлялось, что на такой скорости – все-таки двести десять тысяч скоростей света – мимо меня начнут метеоритным дождем бешено проноситься звезды. Но этого не случилось. Передний вид за плафоном превратился в разноцветные хаотичные мурашки – это по курсу выгорали молекулы водорода и пыль; картина же за бортом, с боков и сверху, меня даже разочаровала: дальние звезды стояли на месте, а самые ближние, всего несколько штук, медленно-медленно уплывали назад. Всё выглядело чересчур спокойно. «На самолете и то интереснее смотреть в иллюминатор во время полета».

Махнув на всё рукой, я взялся за весьма приятное и самое необходимое в жизни дело – за еду. Поедая карликовых гиппопотамов с клябиковыми язычками, я вспомнил про наставницу. Сразу же активизировал «антителепата» и уже затем без оглядки подумал: «Ну, Роза! Ну, черепаха Тортилла! Оказывается, она решила поиграться со мной – в „кошки-мышки“. Причем, она – кошка. Ничего-ничего! В моём жизненном арсенале есть одна подходящая для этого случая тактика: если после нескольких бесплодных попыток всё ещё горишь желанием добиться от дамы расположения (расположения ног в разные стороны), то лучше с недельку вообще не обращать на неё никакого внимания, как на женщину, чем ещё полгода упрашивать её да по ночам под её балконом горланить серенады».

До моего слуха, и в самом деле, донеслось тихое пение, ангельское и многоголосое. Прислушиваясь, я переставил к себе поближе следующее блюдо и начал есть крупнозернистую икру. Всё сразу же стало понятно. Это она и пела, причем, на чисто-русском языке, хотя родом была с планеты Хали-Гали, затерянной в туманности Андромеды. Тоненькие детские голосочки выводили хором:

Мы, веселые икринки,

Распеваем по старинке.

Если хочешь быть добрей,

Съешь нас, братец, поскорей!

Если хочешь сильным стать,

Чтоб звенела плоть и стать,

Никого не надо слушать —

Скушай нас, ядрена мать!

Икра была очень вкусная. Она продолжала даже во рту петь свою веселую песенку. Куплетов было много, и во всех – лакомство рекламировало само себя, обещав сделать едока умным, смелым, честным и красивым.

Навигатор, пиликнув, автоматически отключил аховую скорость и сообщил, что гравилёт доставлен до места назначения. Я отправил в Сток разнос с остатками трапезы, убрал ненужный столик в подлокотник кресла и взялся за светящееся «яйцо» джойстика.

Передо мной треть обзора занимала планета Бульба, опоясанная широким плотным кольцом. Я приблизился к нему, сравнял свою скорость с потоком несущихся обломков бывшего спутника и нырнул в астероидную круговерть. Лавируя между барахтающимися крупными осколками и расстреливая мелочь из курсового аннигилятора, при этом давя левой рукой на гашетку, я без особого труда пересек тысячекилометровую толщу пояса, спикировал на планету и мягко прибульбился. Истерзанная метеорными бомбардировками холодная поверхность Бульбы, была тускло освещена Церралоном, видимым с этого расстояния всего лишь маленьким шариком.

Следуя заданию Розы, я перешел на мысленное управление аппаратом, просто подумав об этом, произвел ещё пару взлетов-посадок в новом режиме и велением мысли направил гравилет к самому плотному участку кольца. Вести машину стало легко и просто. «Да. Взгляд в союзе с мыслью не сравнить с руками. Это как небо и земля!» – подумалось мне.

Находясь в астероидном потоке и с азартом носясь зигзагами между осколками, я вспомнил о Фенокли Крыпсе и отправил десяток своих курьеров-разведчиков на его поиски.

2

Мой тренировочный полет продолжался.

В тот момент, когда я, испытывая свою пушку, ради любопытства выяснял, какой самый большой по величине обломок она в состоянии аннигилировать, мелодично прозвенела бубенцовая трель визитёра. Моей аудиенции любезно добивалась Аннотация «Путаны». После моего разрешения она появилась около меня из сгустившегося облака. Дамочка была всё так же разодета в сетчатое платье на голое тело; на босоножках – те же мерлушки.

– Привет, Аннушка! Какими судьбами? – радостно помахал я ей рукой.

– Славных тебе дел, Николай Фомич! – отозвалась она с приветливой улыбкой.

– Что стоишь? Присаживайся, – пригласил я, указав рукой на свободное место рядом с собой.

Бестелесная девушка, сымитировав моё приглашение, попросту зависла в сидячей позе над диваном.

– Я вынуждена напомнить тебе, что мои подопечные не вернулись с твоего раута, хотя прошло уже больше цикла, – проговорила она, пристально наблюдая за лавиной астероидов, несущихся навстречу.

– Мне казалось, что никто и не заметит отсутствия, пусть даже, тысячи девчат из ста миллиардов путан. Это всё равно, что секунда по сравнению с тремя годами, – высказался я, безжалостно расстреливая каменные глыбы.

– Ошибаешься, Николай. У меня всё учтено до миноры, – мягко возразила она, заворожено следя за обломками и инстинктивно уклоняясь всем туловищем от валунов, которые я слишком близко подпускал. – Эти данные регулярно использует сеть «Разума»… Ух-ты! Как здорово! – воскликнула она с восторгом.

Так хозяйка «Путаны» прокомментировала серию моих удачных выстрелов и изящный зет-образный вираж при уходе от трех большущих глыб. В следующий момент я еле-еле успел увильнуть от километровой коварной скалы, внезапно вывернувшейся из-под низа быстро вращающегося гигантского астероида. Аннотация даже вскрикнула от страха и закрыла лицо руками в ожидании неминуемого столкновения.

«Ну надо же! Вроде бы, голограмма, а восторгается и боится, как настоящий человек. Значит, может чувствовать; выходит, у неё душа есть. Вот это мы сейчас и проверим», – подумал я.

– Анюта! Возьми-ка управление на себя. Мне что-то в глаз попало. Наверное, осколок метеорита, – соврал я, чтобы она не смогла отвертеться.

– Я не смогу управлять, твои рычажки проходят сквозь мои пальцы! Я ведь только изображение! – кричала она, с ужасом глядя на стремительно приближающийся огромный осколок.

– Мысленно управляй! Отверни в сторону! Мысленно! Скорее!.. Вот, умница. А в этот стреляй. Хорошо! Этот тоже аннигилируй. Во – у тебя прекрасно получается! Маленькие расстреливай. Что ты от них шарахаешься? Ты же корабль болтаешь вместе со мной; я же настоящий, а не изображение, – наставлял я, делая вид, что извлекаю из глаза кусок астероида. Теперь она вела гравилёт, и мне представилась неплохая возможность рассмотреть свою стажерку. – Красивая ты, Анна. Жаль, неосязаемая. Только гляжу, ты всё в том же платье сетчатом и в тех же босоножках. Что, твоя голограмма это одно целое с одёжкой?

– Нет, я сама по себе, а одёжка сама… Ай! – Она не договорила, переключившись на стрельбу.

– А ты можешь снять свою одежду? Полностью!

– Зачем? – она удивленно вскинула брови и волей мысли надавила на гашетку.

– Раз потрогать тебя нельзя, так дай хоть полюбоваться тобой.

– На – любуйся, мне не жалко, – хмыкнула она. – Нагуляешь аппетит – любезней будешь с моими подопечными.

В тот же миг всё её одеяние исчезло, и на ней остались только сережки в виде висячих алмазных шариков. Обнаженная девушка пари́ла рядом со мной, вздрагивая и сжимаясь на виражах. Даже её пышные груди с шоколадными сосками прыгали и колыхались из стороны в сторону.

– Однако вернемся к нашим баранам, точнее – к овцам. Скажи, на кой ляд сдались «Разуму» твои путаны? – продолжил я начатую тему, не отрывая глаз от прекрасной особы.

– «Разум» отпускает своим ячейкам, входящим в него, всего четверть штриха^* в цикл^* на развлечения с путанами… Ой, мамочки! Чуть не врезалась… Злоупотребление сексом влечет за собой снижение отдачи на работе. Вай! На, получай! Врёшь, не возьмёшь! На! На! – говорила она вперемешку с выкриками, одновременно ведя огонь. – Поэтому за превышение этого лимита Сеть штрафует илонцев, лишая их «радости».

– Ага, вот оно что! Теперь мне понятно, почему господа, сделав заказ, так торопятся поскорее отстреляться, и никогда не дают путанам ни поесть, ни попить: они экономят время. Хитрецы: хотят и рыбку съесть и на «радость» сесть. Но меня это не касается. Я не являюсь ячейкой «Разума». Мне начхать на его регламент, – промолвил я, наблюдая за активными действиями второго пилота.

– Беда в том, что ты отобрал из моей коллекции… А-ай! На! Так тебе!.. самых элитных девочек, которые наиболее востребованы. Зачастую клиент «Путаны», а таких миллионы, вызывает всегда только свою девушку, полюбившуюся ему, а на других уже и не смотрит. А-а-а! Уф-ф!..

– Полюбившуюся?! Они их так страстно любят, что в порыве бурного экстаза откусывают им пальцы, соски и ломают ноги? – горько усмехнулся я. – У меня есть достоверные сведения, что из всех девушек, отправленных мной в сад со всеми удобствами, триста семьдесят восемь – ранее подвергались жестоким издевательствам и пыткам. Ты хоть ведешь статистику травматизма своих путан, получивших ранения на вызовах?

– К сожалению, в среднем восемь процентов девочек возвращаются покалеченными. Бывает, что их, зверски истерзанных, бросают обратно в каталог без рук, без ног или вообще мертвыми, – ответила хозяйка каталога, азартно сверкая глазами и содрогаясь при стрельбе.

– Аня, из того числа женщин, что я назвал, тридцать две были изуродованы Фенокли Крыпсом. Как этому гуманоиду вообще удалось забраться в твой «малинник»?

– Да, он известная личность, и от него все до единой сканки возвращаются с увечьями. Все! Но у него – гостевое право на Илоне.

– Что это значит?

– Он не подключен к «Разуму», у него нет доступа к секретным сведениям, его защитное поле слабее твоей повседневки на пару порядков, но зато… Ой! А-а-ай!!! Так-то вот!.. он имеет право входа во все Игровые Программы.

– Анюта! Почему никто не встанет на защиту несчастных женщин моей планеты? Почему никто не ищет и не наказывает живодеров? – спросил я с гневом.

– Принято считать, что сканы – не люди, что все они просто приложения игры, – ответила она и, ойкнув, втянула голову в плечи на крутом повороте – сильно втянула: по ноздри.

– Ну, раз так, и если всем всё до лампочки, тогда все мои девятьсот путан и Инга пусть живут в саду до кончины по старости или до самовозврата, – заявил я.

– Николай, Программа устроена таким образом, что если через десять циклов путана не возвращается, то она считается истощенной и, вследствие этого, умственно ненормальной, – произнесла Аннотация, резко уводя гравилёт влево.

– Какая глупость! Их ведь надо на вызове не только трахать, но ещё и кормить. Тогда они не будут истощаться, а будут цвести и пахнуть… О! Как ты удачно увернулась!

– Хорошо, что ты́ с женщинами такой галантный. Тем не менее, Программа после десяти циклов отсутствия востребованной путаны, учитывая заявки со стороны населения, может стереть старые атрибуты и по её базе данных создать новую копию из архива. Ой! Ай! Ф-у-у. Еле ушла!.. Поэтому многие твои девочки, невернувшиеся в срок, имеют шанс погибнуть окончательно, если с ними что-нибудь произойдет в твоём саду, – объясняла она, прерывисто дыша.

– Надо что-то придумать. Ломать общую систему я, вряд ли, имею право: со своим уставом в чужой монастырь не лезут. А вот сад, который мы сотворили с Ингой, я могу усовершенствовать. Даже ничьего разрешения спрашивать не буду, – сказал я и заглянул в справочник Информсети. – В «Саду» сейчас коэффициент временно́й компрессии равен десяти, а самый высокий коэффициент, какой только бывает, составляет три тысячи. Замечательно! Вот его и устанавливаю. Готово! Условия в саду прекрасные, поэтому некоторые дамы смогут там дожить до ста лет. В реальном времени пройдет всего восемь циклов. Мои девчонки проживут долгую веселую жизнь, успеют вернуться в твой каталог, опять обновятся до двадцати лет, а там уж – как кому повезет. Может быть, у общества когда-нибудь изменится отношение к путанам, и оно начнет беречь и жалеть их. Надеюсь на это.

В самом начале разговора я показал Аннотации только как лавировать и стрелять, но ничего не сказал про скорость; а сам по ходу беседы постепенно наращивал и наращивал скорость судна, усложняя ей задачу. Женщина-голограмма уже довольно уверенно управляла гравилётом, но делала это так эмоционально, как будто, и впрямь, на карту были поставлены наши жизни. Её горящий взор был словно прикован к встречному потоку астероидов, она часто дышала, и её всю трясло от напряжения.

– Николай! Возьми управление. Со мною что-то происходит… Ой, батюшки! – воскликнула она и застонала.

Не зная в чём дело, я припарковал летательный аппарат к огромному ноздреватому обломку и удивленно посмотрел на собеседницу. Предводительница путан взвыла, задрожала всем туловищем, обхватила голову руками и, изогнувшись, громко выдохнула; потом она безвольно уронила ладони на колени, посмотрела на меня пьяными глазами и промурлыкала:

– Николай, ты не поверишь. Я кончила! Первый раз за две тысячи лет. Ох, как это сладко! Спасибо тебе!

– Я-то здесь причем? Даже помацать тебя не могу: руки сквозь тебя пролетают.

– Ещё как причем! Никто и никогда не любовался мной и не давал управлять кораблем. Ты ведь, я догадываюсь, нарочно придумал про метеорит в глазу – искуситель. От тебя исходит сексуальный ветер, он меня пронизывает, я его чувствую. Представляю, что ты вытворяешь с женщинами, и завидую им, – проворковала она, ласково глядя на меня и блаженно улыбаясь.

Мне поступило сообщение – прямо в мозг. Бригадир курьеров, тактично дождавшись паузы в нашем разговоре, четко доложил, что Фенокли Крыпс в данный момент находится в Игре «Старая крепость» в обществе трех сканок.

– С тобой хорошо, но мне пора возвращаться. Если когда-нибудь надумаешь ещё полетать, зови меня, – проговорила Аннотация. – Согласна кататься с тобой хоть каждый день!

Она на прощанье послала мне воздушный поцелуй – вплотную к моим губам – и перескочила в свой каталог «Путана». Я же перенесся в «Старую крепость».

3

Отыскать гуманоида в замке для меня не представляло труда. Я открыл в уме трехмерный план сооружения, запустил приёмник инфракрасного излучения и сразу нашел шлёпсианина. Он находился в одном из помещений казематов. Включив опцию «невидимка», я стал спускаться в подземелье по винтовой лестнице.

«Стоит ли затевать волокиту с Крыпсом? – раздался внутри меня голос осторожности. – У него ведь статус галактической неприкосновенности. Роза предупреждала, что могут быть большие неприятности».

«Да плевать я хотел с Эйфелевой башни на их неприятности! За наших девчонок я кому угодно глотку порву, даже если при этом придется жизнь отдать», – подумал я в ответ.

«Тихо-тихо! Ты своей жизнью не разбрасывайся, она у тебя одна. Это – не игра, где есть запасные жизни. Тебе ведь ещё предстоит спасать Солнечную систему», – осторожничал внутренний голос.

«Это я знаю и помню прекрасно, – изрёк я в уме считалочку для числа Пи. – Но вероломство должно быть наказано. Всё, решено! Заткнись и больше не вякай на эту тему».

Я прошел по узкому коридору, открыл низкую дубовую дверь и тихо вошел внутрь.

Стены помещения были выложены из грубо-отесанного камня. От множества горящих факелов, вставленных в настенные держатели, было жарко. Языки пламени тускло освещали зал, окрашивая всё в зловеще-багровые тона. Стоял смрад, пахло кровью и жженым мясом. У правой стены располагался кузнечный горн, из его раскаленных углей торчали железные прутья с ручками. В углу виднелась небольшая гильотина, со взведенным кверху косым тяжелым ножом. На массивной полке, у входа, были разложены орудия пыток: щипцы, клещи, цыганские иглы, различные заостренные крючья, а также несколько лезвий и скальпелей.

Моему взору – словно мгновенная фотография – предстала ужасающая картина истязаний.

Сразу за горном, на низком брусчатом топчане лежала голая девушка, животом кверху и в луже собственной крови. Всё её тело покрывали рваные кровоточащие раны и проколы, а в левую грудь было воткнуто шило – по рукоятку. Обе руки путаны и её левая нога были приколочены большими гвоздями к топчану; рядом лежала её правая нога, отпиленная по колено. Тут же валялась окровавленная пила. У противоположной стены я увидел вторую сканку. Она, вся в кровавых рубцах, исполосованная нагайкой, была подвешена толстой пеньковой веревкой за руки, с отсеченными от них пальцами. Канат проходил через потолочный блок и крепился к барабану, установленному в дальнем углу зала. Барабан медленно раскручивался, опуская несчастную девушку промежностью на острие кола, вбитого вертикально между напольными каменными плитами. Ей была уготована ужасная мука, и первая струйка алой крови уже побежала по колу, смазанному солидолом. Третья путана, также голая, как и первые две, висела на дыбе с вывернутыми руками; на левой руке не хватало кисти – из открытой раны кровь хлестала ручьем. Отрубленное запястье лежало на полу около плахи, с засаженным в неё топором, обрызганном кровью. Нежное девичье тело было сплошь покрыто ссадинами, синяками и фигурными черными ожогами, а из вытекшего глаза девушки торчала огромная игла.

В центре пыточной стоял инопланетянин в белом переднике, заляпаном кровью. Это был шлёпсианин Фенокли Крыпс. Он как раз занимался своей любимой игрой – допросом путан. Когда я вошел, Крыпс резко обернулся на скрип дверных шарниров и, ощетинившись спинным гребнем, развернул в мою сторону свои глаза, далеко вылезшие из глазниц на гибких бордовых жгутах с синими прожилками. Ничего не увидев, он подумал, на шлёпском: «Сквозняки. Их тут полно в моих любимых казематах». В этот момент он держал в восьмипалой руке кочергу, с раскаленным до бела загнутым концом, и прижигал им очаровательную грудь невинной жертвы, подвешенной на дыбу. У бедняжки были вывернуты плечевые суставы, и она висела на сухожилиях. Гуманоид же, вцепившись второй рукой в её волосы, тащил пытаемую вниз, тем самым усугубляя её страдания.

Все три девушки, не в силах вынести адскую боль, издавали душераздирающие крики и вопли; они плакали навзрыд и умоляли о пощаде. Но это ещё больше забавляло Крыпса: он наслаждался их муками. Продолжая пытку раскаленным металлом, экзекутор с надменным взглядом и чувством превосходства воинственно выкрикивал, утробно булькая:

– Говори, шлюха земная! Где Центр? Где?! Говори, дрянь!!!

– Я не зна-а-аю! Пожалей! Отпусти, Христа ради! Ой, как больно! Боженька, помоги, если ты есть! А-а-а-а! – сорванным голосом хрипло прокричала на дыбе путанушка и потеряла сознанье.

Увидав все эти изуверства, я мгновенно ввел всем девушкам обезболивающий эликсир, аннигилировал кол из-под второй девы, взглядом подхватил её и, отправив в Сток веревку, плавно опустил на пол; дав мысленную команду, освободил от гвоздей первую путану; затем бесшумно прошел к третьей сканочке, по пути наотмашь врезав ладонью по ушной воронке Крыпса – тот, взвыв по-шакальи, рухнул на пол и захрюкал. Я поднял на руки обмякшее девичье тело, велением мысли удалил дыбу, осторожно аннигилировал иглу и положил зверски истерзанную красавицу на рядом стоящую лавку.

Первая девушка уже сидела на окровавленном топчане; на коленях у неё лежала собственная отпиленная нога. Вторая сканочка присела к ней сбоку и принялась утешать подругу по несчастью. Обнявшись, девчата горько плакали, с ужасом глядя на так безжалостно ампутированную конечность. И я подумал, со скорбью: «Земля́чки вы мои родные! Какая же вам тяжкая выпала доля! Беспросветная, бесконечная. Ни сбежать, ни спрятаться! В каталоге – могила жуткая, на вызовах – ад кромешный. Нет, ребята-демократы, с этим надо что-то делать!»

Крыпс, ничего не понимая, поднялся с пола. Он ошалело смотрел далеко выпученными глазами на всё происходящее, потирая свою звенящую воронку. У него, как у всех шлёпсиан, была отвратительная внешность: большая голова, с зубастой пастью ящера и двумя продольными щелями вместо носа; толстое туловище, без шеи, с огромным брюхом; и слоновьи ноги. Его бурая, лоснящаяся кожа, усыпанная шишками – с кулак – колыхалась при ходьбе.

Я отключил опцию «невидимка», выхватил кочергу из его руки шлангообразной и грозно приказал:

– Ну-ка ты, хек моржовый! Немедленно отпусти девушек!

– Кто ты такой? Как посмел явиться ко мне без вызова? Убирайся вон, пока не поздно! – высоким фальцетом, с подвизгиванием, прокричал Крыпс и отступил на шаг.

– Ты ещё, тварь, спрашиваешь, кто я?! Да я – чтоб ты знал – землянин! Брат этих самых девушек, которых ты, смрадное отродье, так искромсал и изувечил. Ну наконец-то ты мне попался, сволочуга! Ты у меня узнаешь, почем фунт лиха! Я тебе покажу, где Кузькина мать зимует! – Я достал из СМО ботинок пятьдесят седьмого размера, подкованный обычной конской подковой, и хорошенько постучал им по шишковатой голове Крыпса. – Я тебе, зубоскал, устрою муки Прометея. Сию же секунду, ирод, отправь всех женщин обратно в каталог! Не то тебе худо будет, – угрожающе проговорил я и поднес красный конец кочерги к пупырчатой морде гуманоида. – Нюхай, вошь подколодная, чем пахнут твои развлечения.

Две девушки, почувствовав во мне заступника, ещё громче заголосили на топчане. Третья сканка пришла в себя, но не смогла подняться с лавки, а только хрипло застонала.

– Убери от меня это горячее железо, ты же можешь меня обжечь! – провизжал шлёпсианин, пятясь. – Да ты хоть знаешь, кто я такой?!

– Конечно знаю! Ты – паскуда мерзопакостная, лохань с ушами, импотент ползучий, гнойный нарыв. Вот ты кто! Думаешь, если ты – Фенокли Крыпс, Тайный Советник Президента Галактики, то на тебя и управы нет?! И закрой свой рот поганый, а то мухи на зловонье налетят, – с негодованьем говорил я. – У, проглот бородавчатый! Под эгидой ратификации договора, как клещ, присосался к Илоне, дармоед ты проклятый. Сладко жрёшь на халяву, пользуешься самыми красивыми женщинами. Но вместо того, чтобы накормить их и отблагодарить за ласки, ты расчленяешь их живьем, мразь. Думаешь башкой пупырчатой своей, что сможешь и впредь, прикрываясь галактической неприкосновенностью, безнаказанно четвертовать моих земля́чек? Не выйдет! Я самолично пресеку – и твои зверства, и твою шпионскую деятельность. Мне доподлинно известно, что ты втихаря ищешь ЦУПВВ, пытая сканок. Что, кровопивец сраный, зенки свои позорные вылупил наружу?

Инопланетянин насторожился, съежился и ещё глубже втянул голову в туловище. Рассудив, что я о нём знаю многое, а он обо мне – ничего, и строя догадки в уме, какой же всё-таки у меня ранг, ежели я так откровенно плюю на его смертельный статус, он решил, от греха подальше, уступить моему требованию.

Стоны и громкий плач оборвались, девушки быстро уменьшились до размеров капелек и исчезли: три горестные слезинки улетели в каталог «Путана» на реставрацию тел. И только на окровавленном полу и топчане остались лежать ампутированные Крыпсом конечности девчат. «Тела их восстановятся мгновенно, а кровоточащие раны в душах останутся на долгие-долгие века», – подумал я и в сердцах швырнул кочергу на каменный пол, залитый невинной кровью. Железяка подскочила и горячим концом ударила по ноге шлёпсианина.

– Что ты себе позволяешь? – взвизгнул гуманоид. – Мне же больно!

– Ах ты, гад вонючий! Больно тебе?! А этим девочкам разве было не больно, когда ты, живодер брюхатый, им ноги отпиливал, груди зажаривал, глаза выкалывал?! Они же тебя умоляли о пощаде, плакали горькими слезами, кричали, корчились от боли, теряли сознание. А тебе же, душегубу, это было только в кайф! – промолвил я с гневом.

– Они ведь просто игрушки, – верещал он. – А их оригиналы давно умерли.

– Да, конечно! Тебя устраивает, считать их игрушками. Вот ты и забавлялся, откручивая головы моим соплеменницам с погибшей планеты – моим сестренкам, дочкам, матерям. Ты варварски запускал свои чешуйчатые поганые щупальца в святую память о Земле, глумился и кощунствовал, играючись. Ты осквернил Земную святость и должен за это ответить, – говорил я грозно, но уже спокойно. – Всё, отыгрался, Крыня. Ку-ку! Пришла пора расплаты, и наказание неизбежно. За твои злодеяния я могу тебя пристрелить, как зверя лютого, или раздавить, как таракана-паразита. И вообще, я с тобой могу сделать всё, что захочу. Твой Шлёпс далеко; на Илоне у тебя всего лишь гостевое защитное поле – дохленькое. А я здесь – дома! Как говорится, дома и стены помогают. Но я не буду тебя уничтожать, это было бы слишком банально. И судить тебя тоже буду не я.

– Кто же меня будет судить? Галактический суд? Да в регистратуре все со смеху подохнут с твоего заявления, – пробулькал он и насмешливо закудахтал.

Я подверился, что Программатор стоит на автомате и, заранее посочувствовав Крыпсу, произнес:

– Эй ты, ехидна вшивая, слушай мой вердикт. Тебя будет судить твоя собственная память, и казнить ты будешь сам себя по принципу «око за око, зуб за зуб, кровь за кровь» – в той самой последовательности, как ты это проделывал со своими жертвами. Я не буду оглашать, какие кровавые расправы ты учинял над девушками из каталога «Путана» – список черных дел хранится в твоей башке. Каждая последующая экзекуция будет начинаться после полного восстановления твоих органов, поврежденных предыдущей процедурой.

Мой «телепат» подсказал мне, что инопланетянин испугался и надумал смыться; в тот же миг Крыпс был пойман моим «коконом», помешавшим ему ускользнуть из «Старого замка»; а я продолжил свою речь:

– Не торопись уходить, я не закончил. Эти самоистязания будут длиться до тех пор, пока не закончится список твоих прегрешений. По случаю нашей встречи дарю тебе на память из своего арсенала набор твоих любимых инструментов. Я объединил их в единую опцию – «инквизитор», которую тебе ни за что и никогда не удастся стереть. Да! Заранее предупреждаю: если ты на меня пожалуешься в суд, то тебя постигнет кара во сто крат суровее – и с са́мого начала. Не советую это проверять. Первое твоё самонаказание начнется здесь и сейчас, сразу после моего слова «пуск».

Как только я произнес это слово, у Фенокли Крыпса отлетели обе ушные воронки, глаз со жгутиком и по пять пальцев с каждой руки. От внезапной боли он завизжал, как резаный.

– Прикинь, циклоп, как удачно, что у тебя было так много пальцев! Той девушке, что была на колу, ты, сволóта, все до единого пооткусывал, а у тебя – смотри-ка – аж по три пальца на руках осталось; можешь сразу две фиги скрутить и смело показать своей карьере. Так-то, Крыпс Феня. Нагрешил ты изрядно; вот и казни теперь себя в режиме самообслуживания, и отмывай свои грехи собственной кровью, – сказал я и, сняв «кокон» с Тайного Советника, вышел из «Старого замка» с чувством выполненного долга.