Читать книгу Гребень Дракона - Александр Юрьевич Фролов - Страница 3

Ранним январским утром я, в полном охотничьем снаряжении, покинул поселок и направился в сторону леса. Синоптики обещали на сегодня потепление – всего минус тридцать градусов по Цельсию. Для января в Заполярье Якутии – это тепло; вот я и решил прогуляться: подстрелить какую-нибудь дичь и проверить заячьи ловушки, установленные мной в начале зимы.

Было ещё темно, но это меня нисколько не удручало: я знал маршрут, как свои пять пальцев. Пройдя метров триста по накатанной грунтовой дороге, ведущей на горный участок, свернул на тропу, пересек просеку линии электропередачи и по пологому затяжному склону стал подниматься на плато. На ходу, заткнув меховую рукавицу за патронташ, снял с плеча свою старенькую одностволку шестнадцатого калибра, несколько раз открыл-закрыл её, пощелкал курком – чтобы разогнать подмерзшую смазку – и зарядил ружьё дробовым патроном, двоечкой.

Я всегда выходил в тайгу с большим желанием, но сегодня у меня было скверное настроение. После вчерашней вечеринки горела спина, саднила прокушенная губа и побаливала голова, хоть и выпил-то совсем чуть-чуть. Как назло, заныл под коронкой зуб и уж вовсе некстати вновь остро нахлынуло возрастающее в последние годы чувство неудовлетворенности собственной жизнью. Поминутно протирая индевеющие стекла очков, думал: «Зря я сегодня пошел на охоту. Что-то душа не лежит. Не вернуться ли?» Однако не в моём характере было сдаваться и сходить с дистанции. Чертыхнувшись в очередной раз, убрал в карман ставшие помехой очки. «Ладно. Идти можно и без них, а вот стрелять, с моим-то зрением – минус четыре диоптрии – будет сложновато. Да и фиг с ним! Вперёд!»

Я обычно занимал себя в пути собственными размышлениями или какими-нибудь воспоминаниями. Вот и сейчас, пока у меня было время до первой ловушки, я принялся под монотонный скрип снега критически анализировать свою биографию: «Кто я такой? Скакунов Николай Фомич, тридцати пяти лет от роду, русский. Окончил институт с красным дипломом, специальность „Электротехника“. Отработал в Новосибирске один год инженером и переехал сюда, на Крайний Север. Начал со слесаря. Последние полтора года, из общих двенадцати, работаю всего лишь энергетиком горного карьера. Перспектива роста – в лучшем случае, главный инженер прииска. Нет, ни к этому стремился мой максимализм студенческих лет. Я же мечтал, что обязательно стану знаменитым, сделаю такое открытие, которое перевернет весь мир; например, изобрету гравитационный двигатель или найду способ получения энергии из любого вещества. Эх! Все мечты – коту под хвост. Года бегут, старость не за горами. И это уже становится заметно! Прежние ямочки на щеках превратились в глубокие морщины, виски поседели, на макушке появилась плешь, и очень скоро она станет лысиной. Зубы ни к черту: три пломбы и фикса. Вон, отцу под шестьдесят, а зубы все целехонькие».

Я снял рукавицу, потер рукой нос, щёки и убрал наросший иней с бровей и ресниц.

«Зрение испортил ещё в детстве: читал много; вот и ношу очки с восьмого класса. И нос тогда же у меня искривился, когда на соревновании по боксу в поединке с десятиклассником Егором Кувалдиным пропустил его коронный прямой удар. С той поры трудно дышать носом, и голос гнусавым стал – самому противно. Кому я теперь такой нужен? С такими параметрами к путевой женщине не посватаешься… Два года назад жену похоронил. За семь лет так детей и не нажили. Куда только ни возил её, с больными придатками, на лечение! И на курорты, и на воды, и на грязи! Ничего не помогло, так ни разу и не забеременела. А умерла, бедняжка, в одночасье… Скучно жить без детей, да и бесцельно. По-доброму завидую Антону, младшóму брательнику: в свои тридцать три года имеет двух шустрых смышленых сынишек. Старший – Ромка – ходит в школу, на одни пятерки учится. Димке четыре года, читает уже вовсю. И жена Валюша – просто прелесть: молодая, красивая, хозяйственная. Хорошо у них дома. Счастливые они… А моя жизнь прошла впустую».

Я сплюнул в сердцах, забыв про губу. Стало больно. Не снимая рукавицы, зачерпнул горсть снега и приложил к ране. «Ну, Танюха! Удружила», – усмехнулся я, вспомнив вчерашнее.

Наконец я преодолел подъём и вышел на слегка холмистое плато. Зимняя тропа повела меня между островками лиственничного молодняка, который здесь называют чапыжником. Изредка попадались и старые деревья; укутанные в снежный саван, они во мгле походили на приведения…

«Ага, а вот и первый пункт отдыха – моя любимая удобная скамейка». Я стряхнул снег с толстого поваленного ствола лиственницы, повесил ружьё на вывернутый корень, снял рюкзак и сел отдохнуть. Достал термос и заранее нарезанные дома хлеб с салом. Посветив фонариком, нашел в аптечке анальгин и принял таблетку. Поел, попил горячего чаю, выкурил сигаретку; стало чуть полегче. Головная боль прошла, но зуб никак не унимался.

«А что же есть в моей жизни хорошего? – продолжил я свои размышления, тронувшись в путь. – Школу закончил с Похвальным Листом. Первый разряд по настольному теннису. Бессменный чемпион района по шахматам. Квартира у меня неплохая, с раздельным санузлом. На производстве внедрил целую кучу своих рацпредложений; внедрял и чужие, но это не в счёт. И вообще, почитают меня на работе, да и Антона тоже. Он горный мастер карьера. Нас и уважают, и побаиваются. А то! У каждого – рост под два метра, мощный торс, накаченные мышцы. Нас с Антохой так и зовут – два великана. Но по натуре мы добрые, зря никого не трогаем… И всё же в одном брата я перещеголял: одарила меня матушка-природа прям-таки здоровенным атрибутом мужской принадлежности, который, к тому же, никогда не подводит и всегда в угоду дамам функционирует с неиссякаемой энергией. Мужики в бане поглядывают на него с завистью. А в последнее время, вроде как сочувствуя мне, частенько докучают советами: женись, мол, Фомич, на Таньке-буфетчице, такой, дескать, аппарат понапрасну простаивает!»

2

С Татьяной Гуляковой я раньше не был близко знаком. Так, здоровался при встрече, и каждый раз в мыслях восхищался ею: «Эх! Знойная женщина! Всё при всём, молодая, цветущая, симпатичная, дородная! Такой и засадить не грех! Или в жёны взять». Но я знавал многих холостяков, да и женатых – тоже, которые периодически заныривали к Танюхе в постель, однако жениться на ней или, тем более, бросать своих благоверных ради неё – никто не торопился.

А вчера мне представился случай познакомиться с ней поближе. Мы гуляли большой шумной компанией на развеселой пирушке по случаю десятилетия бракосочетания Тараса с Зинаидой, которая вот уже три месяца находилась в отпуске на Кубани. Среди гостей была и Гулякова. Я не хотел идти на эту вечеринку из-за предстоящей охоты. Но меня всё-таки уломали и утащили вместе с моей гитарой… Все дружно кричали «горько», а Тарас чмокал фотографию жены. Но после третьего тоста гости постановили, что на этой свадьбе надобно назначить исполняющую обязанности невесты; и уже на последующие «горько» хозяин дома смачно целовал выдвинутую на эту роль чернявую вдовушку Лизу. И вдова так вжилась в образ невесты, что, когда гости стали расходиться по домам, она осталась и на первую брачную ночь.

Мне с Гуляковой было по пути. Я, как истинный джентльмен, вызвался её проводить, а она, как настоящая б’леди, мгновенно согласилась. Когда мы подошли к деревянному двухэтажному общежитию, где она проживает, занимая маленькую комнатушку, Татьяна предложила зайти к ней – попить чайку.

Дома у неё – у буфетчицы – не оказалось ни заварки, ни сахара; поэтому мы, недолго думая, решили вместо чая заняться сексом. Я помогал раздеваться ей, а она – мне. Стаскивая с меня брюки, Танюха случайно уткнулась губами мне в живот, оставив ярко-красной помадой характерный отпечаток на майке.

Её основательно раздолбанная кровать была такая скрипучая, что вся общага знала о нашем «чаепитии». Вдобавок ко всему, когда к моей даме подступали оргазмы, причем довольно часто, она впивалась своими острыми коготками мне в спину, кусалась и орала, да так громко, что нас наверняка было слышно на другом конце поселка. В одном из таких экстазов она в страстном поцелуе прокусила мне губу – насквозь. Но, в целом, вечеринка удалась…

И вот сейчас, представив Гулякову своей женой, я содрогнулся: «Разглядел я её вчера, в голом виде, при ярком свете торшера. Ей и тридцати нет, а уже распустила живот, на талии – жировые складки, на ляжках – целлюлит; за собой не следит, спортом не занимается. Но не это главное: к мужикам она привыкла, к пьянкам да гулянкам. Нет, не стану я на ней жениться. Намучаюсь, да и только».

3

Забрезжил рассвет. Погруженный в раздумья, я незаметно добрался до первой ловушки. Издали было видно, что в неё попался заяц.

Я не ставил простые петли, как это делают многие. Зачастую попавшихся в них зайцев съедают – горностай, сойка, ворона, или ещё кто-нибудь. Обычно я сооружал из сухостоя «журавлика»: связывал треногу, на неё укладывал длинную жердь – к заячьей тропе тонким концом, к которому привязывал отожженную и выдержанную в хвойном отваре стальную проволоку. К ней, недалеко от жерди, закреплял чеку из согнутого гвоздя в виде буквы «с». В находящийся рядом с тропой пенёк или дерево вбивал другой гвоздь без шляпки, но не до конца, чтобы торчал. Опускал жердь, цеплял чеку за этот торчащий гвоздь; на свободном конце проволоки делал петлю с четверть метра в диаметре и подвешивал её в десяти сантиметрах над тропой. Потом заметал следы – в полном смысле слова… Влетая в петлю, зайчик сдёргивал чеку; тяжелый комель опускался, и добыча повисала в воздухе, становясь недоступной для остальных обитателей тайги – любителей полакомиться на дармовщину.

Я уложил беляка в рюкзак, заново настроил ловушку и отправился дальше по своему маршруту – по большой дуге в сторону поселка. Всего у меня было установлено семь «журавликов». В следующих четырех было пусто, с шестого я снял ещё одного зайчишку. Осталась последняя ловушка. Мне предстояло пройти по краю крутого берега реки и спуститься в распадок ручья, где я и поставил её в тальнике. Оттуда до поселка – рукой подать…

Где-то в глубине густого лесного массива тяжело хрустнул сухой ствол валежника. Я замер и насторожился. Было тихо. «Крупный зверь, – определил я по характеру хруста и перезарядил ружьё пулевым патроном. – Если человек будет продираться через такую чащобу, то столько шуму наделает – за километр будет слышно». И я не ошибся. Через секунду из леса вышел красавец-олень и остановился в предчувствии опасности. Я стоял около небольшого одинокого деревца, не дыша и не шевелясь, изображая собой корягу. «Эх, далековато! Метров сто будет. Не достану! – размышлял я. – Хорошо, что нет ветра, он не должен меня учуять. Только бы не заметил! Тогда он сам подойдёт на выстрел… Вижу хреново! Напрасно очки снял. Если сейчас начну их доставать, то непременно его вспугну». Осторожное животное продолжало тщательно изучать открытую местность. Олень принюхивался, прислушивался и присматривался. Вероятно, ему не понравилась моя «коряга», он фыркнул и рванул обратно в густые зáросли. Догнать оленя нереально, но при хорошем знании ландшафта его можно перехитрить; поэтому я с максимальной скоростью помчался в другую сторону, на бегу додумывая свой план: «Пока олень будет ломиться через чапыжник, я по голому краю берега реки обогну лес и выйду к распадку ручья до места его пересечения с грядой. Только быстро и бесшумно! Там надо затаиться и подождать. Олень, пересекая лес, упрется в подножье крутой открытой гряды; взбираться на неё он не станет, а прямо вдоль кручи так на меня из леса и выйдет, метрах в тридцати».

Я мчался по самому краю плато, огибая лесной массив, вплотную подступавший к обрыву. И вдруг из-под ног стала уходить опора. Сослепу я не сразу заметил, что выбежал на снежный нанос, козырьком нависавший над пропастью. Под моей тяжестью он рухнул, и я кубарем покатился вниз по крутому склону, тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться. «Грёб твою мазь!!! – вскрикнул я в отчаянии, осознав безнадежность своего положения; в голове пронеслось: – Шансов-то нет! Дальше обрыв!!! Единственный выход – летальный исход». И я полетел в бездну. Несколько секунд свободного падения показались мне вечностью. «Ну, здравствуй, смертушка!» – успела промелькнуть мысль. Сильнейший удар оборвал всякие размышления, и в тот же миг в глазах прощальным салютом полыхнул фейерверк из разноцветных пузырей, огоньков, искр. Вскоре они постепенно угасли, и только в моём обморочном сознании, отсчитывая последние мгновенья затухающей жизни, ещё скакал и дергался красный крестик на фоне бездонной мглы…

Крестик померк, мгла стала нереальной и безразличной: я отошёл в мир иной…