Читать книгу ОК - Андрей Швайкин - Страница 8

Василий брёл по серой «питерской» улице, стараясь не визуализировать её детали – п. 8 «Положений о сущностях». Проклятый кодекс отпечатался в голове огненный шрифтом. И на том-то том свете Чечкина нельзя было назвать поборником правил. Как и все, он соблюдал их исключительно с выгодой для себя и нарушал втихушку, если правила конфликтовали с выгодой. Но кодекс! Любой кодекс, в особенности корпоративный, тобой же изобретённый, требовал жертвы. Поэтому Василий в офисе наступал себе на горло и демонстрировал руководству и сотрудникам эталон этического поведения. А вечерами ненавидел себя, сбежавшую от правил жену (ну, не совсем от правил) и кота-мизантропа. И в пятницу надирался до права свиньи не подчиняться правилам. Правда, после десятого «дринка»4 самбуки или восьмого виски обязательно мерещился живой глава государства. «И сколько вы работаете на них?» – вопрошал. Вот это «на них»… Известно, наиболее эффективные решения топов и акционеров согласовывались именно под портретом Вождя… Ничего не оставалось от кодекса: либо в беспамятство, либо в оппозицию. Диссонанс. Стать Че Геварой среди своих не позволяла карьера, а от правильности в компании лицемеров тошнило.

Сейчас Чечкин удивлялся себе: он тупо соблюдал чужой кодекс, не понимая конечной выгоды, без всяких портретов, извращённо голым, с чокером на запястье. Напоминало придурковатого сектанта-пижона с голосами в башке. Собственными голосами? П. 5 «Положения о Слове». Проклятие! Не его голос, не его язык. Нет права собственности даже на мысли. Надежда – и та ничтожна. В «Терминах…» обозначено. И любовь… Бог с ней, с любовью! («Упс!») Помочиться и то неактуально. И с какой целью прикрывать срам, если он бесполезен во всех смыслах? Чечкин со всей дури сдавил «срам» и взвыл. Так нечестно! Двойные стандарты! Свинство же! Из всех возможных опций того света перенести в этот самую отвратную боль! И что тогда подразумевается под ничтожной болью душевной, если физическая вполне зажигает? Разве не она мотивирует душу? Последняя мысль радовала, хотя в паху нещадно саднило. «То есть ощущения доступны. Можно использовать? ОК!» Для чего – непонятно пока. «А вдруг выяснится, что я гениален? – Чечкин удивился и на всякий случай прислушался к кодексу. – Стишки, музычка? Там пока до людей дойдёт, а тут…»

– И чего тебе непонятно, Вася-джан? – донеслось из подворотни. – Девочка себе заведи, да?

– Малик? – шарахнулся Чечкин, его он точно не визуализировал. – Ты-то здесь за каким? Как будто вчера виделись…

– Э-э, Вася-джан. Много раз мимо ходил, не смотрел. Другой Малик там, Шабдан, брат мой. Я давно к Аллаху…

– Тихо ты! – зашипел Василий. – Раздел «Термины…».

– Ты, Вася-джан, с дерьмом в башка ещё не привык. Самому не важно, как его звать, его имена шайтаны придумали… Девочка себе заведи.

– Чего ты заладил, Малик? Заведи, заведи… Сам заведи!

– Э, нет, Вася-джан. Марьям узнает – со всем Душанбе сюда переедет. Ты заведи. Ты ощущений хотел. Девочка – ощущения. Там тоже девочка был. Разный.

– Ну, хорош, Малик! – засмущался Чечкин, вспомнив последние несколько лет беспутной половой жизни, и кивнул на набедренную повязку. – А где ты такое шикарное парео раздобыл?

– На жилетка менять. Та женщина ещё трико носить, ей не надо.

– А чокер не хочешь? – Василий без особой надежды вытянул руку.

– Э-э, Вася-джан, этот ленточка разве бантик повязать можно, – засмеялся таджик и покачал головой. – Старый я для такого.

– Ну, ОК, – вздохнул Василий. – Пойду я, Малик.

– Вася-джан?

– Что ещё, Малик?

– Ты не обижайся только…

– Да не тяни ты, Малик!

– Оптимизация метлы сломался. Траектория тут неэффективный. Качество снижается. Ты мне там помогать. Здесь помогать?

– А ты мети, Малик, как там – от края к центру.

– Тут нету двор, Вася-джан.

– Ну, тогда от центра к краю, – пожал плечами Василий.

– Тут и центр нет. И край нет, – огорчился Малик.

– Тогда зачем мести? – удивился Чечкин.

– Мусор есть, Вася-джан.

– М-да… Мне бы твои проблемы, Малик. Пробовал не мести мусор?

– Не получается, – потускнел таджик и умоляюще уставился на Василия: он всегда так смотрел огромными синими глазами, когда чувствовал себя одиноким.

– Малик, – терпеливо и медленно произнёс Чечкин. – У тебя же нет в руках метлы?

Таджик непонимающе посмотрел на Василия, под ноги, на руки, оглянулся в подворотню, пристально глянул в небо, снова на Чечкина. Теперь глаза сузились до вполне узнаваемого азиатского неодобрения.

– Иди-ка ты, Вася-джан. Работа много. Иди, пожалуйста! И девочка заведи. Жалко мне, очень жалко… Я тебя, Вася-джан, ещё в «Мерседес» помню.

Тут же кольнуло. Чечкин получил свой первый доход в левый глаз. «Вот как работает?! Дожил! Таджик состраданием делится! Оптимизатор вшивый!» Вообще, оттуда пришло, вернулось. Как-то Василий помог добряку-гастарбайтеру с видом на жительство. Малик был черняв, не зануден, видел в Чечкине Ра. Хотя самому Чечкину было индифферентно, что в нём видят и что о нём думают. Одни шипяще называли «олигáрхером», что выглядело по меньшей мере лицемерно в элитном кондоминиуме на Крестовском (зато по-питерски), другие лыбились «менеджеру». Так и повелось: «олигарх» гнул пальцы, если вдруг кто-то ставил автомобиль не на месте или заваливал почтовый ящик «спамом». А менеджер и есть менеджер: тут подсобил ТСЖ с подрядчиком, там с плиткой, здесь научил Малика не обметать ноги. «Не зная чужих примет, дорогой джан, сильно рискуешь». Приятельствовали с таджиком. Было ли это состраданием или привязанностью? Кто теперь разберёт. Не все менеджеры таковы, какими кажутся… относительно дворников. А нынче и Малик не тот. И акцент весьма легкомысленный для Самого.