Читать книгу Узором по крови - Анна Светлова - Страница 16

Переяр

Я принёс им весть о смерти. Не в виде клинков или стрел – хуже. Я принёс весть, после которой никто в Чёрном Яре не уснёт спокойно. И теперь сотни глаз смотрели на меня, а княжна Забава глядела так, будто уже представляла, как вонзит нож мне в сердце.

Гридница князя Всеволода гудела от голосов. Воздух, густой от дыма восковых свечей и горьковатого пота, давил на плечи, как мокрый тулуп. Я стоял перед тяжёлым дубовым столом, изрезанным шрамами от ножей и кубков, чувствуя, как сотня глаз впивается в меня – одни колючие от недоверия, другие жгучие от ненависти, третьи ледяные от страха. Повязка на плече намокла от крови, рана пульсировала в такт сердцу, но эта боль казалась блошиным укусом рядом с тяжестью вестей, что жгли мне душу.

Господи, как же мне сказать им правду? Как выложить весь этот кошмар, что катится на них из степей?

– Говори уже, полукровка! – Князь Всеволод с такой силой ударил кулаком по столу, что дубовые доски взвыли, словно раненый зверь. Седина в его бороде вспыхивала расплавленным серебром в дрожащем свете факелов, глаза горели, как угли в кузнечном горне. – Какую весть притащил в наш дом? Выкладывай всё, да без утайки!

Я медленно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, ощущая, как он царапает пересохшее горло. Справа от меня застыла княжна Забава – прямая, будто стрела перед полётом. Лицо её казалось высеченным из белого мрамора, но глаза… Бог мой, эти глаза полыхали зелёным пламенем, обжигая меня даже на расстоянии.

«Не смотри на неё, дурак! Не сейчас. Сосредоточься на деле», – мысленно убеждал себя.

– Хан Кончак собрал войско, – начал говорить я, намеренно сдерживая голос, чтобы он звучал ровно, хотя внутри всё клокотало, как кипящая смола. – Такого войска степь не видела со времён самого Шарукана. Тёмная туча половцев уже стоит лагерем в трёх седмицах пути от Чёрного Яра. – Я сделал паузу, обводя взглядом притихшую гридницу, где даже мухи перестали жужжать. – Но не числом своим они страшны.

Воевода подался вперёд, дружинники замерли, как перед боем, их руки инстинктивно потянулись к рукоятям мечей. Старейшины сжали посохи побелевшими пальцами. Даже пламя в факелах, казалось, замерло, прислушиваясь к моим словам.

– Кончак привёз из-за дальних морей новое оружие, – продолжил я, чеканя каждое слово. – «Живой огонь» – пламя греческое, что не гаснет в воде и пожирает всё живое, как саранча. Я видел своими глазами, как горит этот огонь – синим пламенем, что не тушится ни водой, ни песком. Только кровью его можно погасить.

И я помню этот запах – сладкий, тошнотворный, как горящая плоть…

По гриднице пронёсся тревожный шёпот. Кто-то из дружинников перекрестился, князь побледнел.

– И самострельные луки, – голос мой стал тише, отчего все подались ещё ближе, – что плюются смертью дальше и яростнее обычных. Пробивают насквозь даже добрую кольчугу, как шило – сырую кожу. Стрелы их летят, не зная усталости, и попадают туда, куда глаз направит.

– Но страшнее всего то, – голос мой упал до шёпота, и в гриднице стало так тихо, что слышно было, как потрескивают поленья в очаге, – что с ханом идёт его советник, жестокий Барсбек. Тот, кто знает тайны византийских осадных машин и может сокрушить любую крепость, словно скорлупу ореха под молотом.

Барсбек… Даже имя это жгло язык.

– Сказки половецкие! – выкрикнул молодой воин, сидящий по правую руку от князя. Голос его сорвался на высокой ноте от боязни, которую он пытался скрыть за показной бравадой. Лицо покрылось красными пятнами. – Страху на нас, как на малых детей, нагнать хочешь?

Князь Всеволод резко выбросил руку вверх, и гридница мгновенно стихла.

– Подожди, Всеслав, – голос князя прозвучал, как лязг меча о меч, но даже сквозь эту показную твёрдость я расслышал что-то ещё. Тревогу? Страх? Или просто усталость человека, который слишком много повидал на своём веку?

Он поднялся с княжеского места, и массивное кресло, украшенное резьбой и медными заклёпками, скрипнуло под его весом. Шаги по каменному полу отдавались гулким эхом в мёртвой тишине гридницы. Остановившись передо мной, он склонил голову набок. Глаза его – серые, как зимнее небо перед бураном – сузились до щёлочек, изучая каждую черту моего лица, каждый шрам, каждую морщинку. Я чувствовал этот взгляд, как прикосновение раскалённого железа.

– Продолжай, Переяр, – произнёс он медленно, растягивая каждый слог. – И говори правду – всю правду, ничего не утаивая. Я чую ложь за версту. И если ты хоть в чём-то солжёшь мне… – он не договорил, но его правая рука легла на рукоять меча.

Я сглотнул, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. В зале повисла тишина, тяжёлая и давящая, как перед грозой. Где-то в углу заскрипела половица под чьей-то ногой – звук показался громким, как удар колокола.

– Барсбек – опытный военачальник, – произнёс я, и мой голос, внешне спокойный, едва дрогнул на последнем слове. – Он безжалостен и хитёр, как старый волк, что пережил сотню зим. Половцы следуют за ним без колебаний, готовы броситься в огонь по одному его взгляду.

Я замолчал, и перед глазами вновь встала та проклятая картина – кровавая, как закат над полем битвы. От неё до сих пор просыпался весь в холодном поту.

– Я… я видел, как он казнил пленных. Не для устрашения врагов, но для своих воинов. Чтобы выжечь из их сердец последние крохи жалости. Видел, как брат убивал брата по его приказу, доказывая верность.

«Неужели я когда-то считал этого демона своим наставником?» – пронеслось в голове.

Тишина в гриднице стала такой плотной и вязкой, что казалось – воздух превратился в мёд, и дышать стало нечем. По спине, несмотря на жар от пылающего очага, стекали ледяные ручейки пота. Где-то в углу кто-то тихо перекрестился – звук этот прозвучал громче раската грома.

– Почему ты предаёшь своих? – Голос Забавы внезапно рассёк тишину.

Она шагнула вперёд, и пламя факелов заплясало на лице, делая её похожей на лик языческой богини. Тени легли под скулами, заостряя их, а глаза полыхнули зелёным огнём, обжигая меня даже на расстоянии. Тяжёлая русая коса, толщиной в мужскую руку, скользнула по плечу, отливая медью в свете огня.

– Почему пришёл к нам, а не остался среди степняков?

Ах, княжна… Если бы ты знала, какой ценой досталась мне эта правда…

Я медленно повернулся, встречая её взгляд – прямой и беспощадный. Внутри бушевал пожар, пламя которого грозило спалить дотла всё, что осталось от души, но внешне я заставил себя оставаться спокойным.

– Я не предаю своих, княжна, – ответил я тихо, но каждое слово звенело в воздухе. – Потому что у меня нет своих. Нет и никогда не было.

Я расправил плечи, хотя рана под повязкой отозвалась такой болью, словно кто-то воткнул в неё раскалённое железо. Кровь проступила сквозь льняную ткань, расползаясь тёмным пятном.

– Ни среди русичей, что плюют мне вслед, называя нечистым, полукровкой, – голос мой окреп, наполнился горькой правдой. – Ни среди половцев, что зовут меня безродным псом. Я как волк-одиночка, что бродит между двух лесов, не принадлежа ни одному из них. Изгой, что носит в себе кровь двух народов и проклят обоими.

Забава не отвела взгляда. Её ноздри слегка раздулись, а пальцы – длинные, белые, но с мозолями от тетивы – сжались на рукояти ножа, висевшего у пояса. В её глазах промелькнуло что-то – не злоба, нет, но может быть… понимание? Или жалость?

– Волк, говоришь? – Она чуть наклонила голову, и тяжёлая коса, заплетённая с красными лентами, скользнула по плечу, как змея. – Что ж, волк… Докажи тогда, что не ведёшь стаю на нашу овчарню. Докажи, что твои клыки не направлены против нас.

Язык русичей был родным для меня лишь наполовину – мать пела мне колыбельные на нём, но отец учил меня думать по-половецки. Но в этот момент я почувствовал всю его силу и глубину, всю красоту и мощь. И ответил, глядя прямо в её глаза, что горели, как изумруды в пламени.

– Клянусь кровью матери, что умерла в степи, тоскуя по родной земле, – голос мой дрогнул, но я продолжил, – и кровью отца, степного воина Тугара, что пал от меча русича. Клянусь их памятью: я пришёл не предать, а предупредить. Ибо если падёт Чёрный Яр, некуда будет идти таким, как я. Ни в степь, ни в леса.

И некому будет оплакать мою смерть, кроме ветра да воронов.

Я медленно, потому что каждое движение причиняло боль, достал из-за пазухи свёрнутые в тугую трубку пергаменты. Они были ещё тёплыми от моего тела, а на одном из углов виднелось тёмное пятно – кровь.

Развернув их на столе перед князем, я почувствовал, как дрожат руки.

– Вот доказательство моих слов, – произнёс я, и голос мой звучал твёрдо. – Это чертежи византийских осадных машин, которые Кончак планирует использовать против Чёрного Яра. Я выкрал их из шатра Барсбека ценой крови своих братьев по оружию.

Князь Всеволод склонился над чертежами, и я увидел, как его лицо стало ещё мрачнее. Пальцы, покрытые шрамами от многих битв, осторожно разглаживали пергамент. Дружинники столпились вокруг. Их лица каменели при виде искусно нарисованных таранов, осадных башен и катапульт.

– Матерь Божья… – прошептал старый Ратибор, и голос его дрогнул, как у ребёнка. – Это же… это же сам дьявол придумал.

– Хорошо, Переяр, оставайся пока, – произнёс князь.

Но тут вперёд скользнула княжна – бесшумно, словно тень. Её движения напоминали поступь рыси, что выслеживает добычу. Уголки её губ изогнулись в подобии улыбки – но эта улыбка была холоднее льда на реке в самые лютые морозы.

– Оставайся, – повторила она, и голос её прозвучал мягко, почти ласково, но в этой мягкости послышалась угроза, как в мурлыканье кошки слышится предвкушение охоты. – Но знай: отныне я стану твоей тенью. Буду следить за каждым твоим шагом, за каждым вздохом. И если хоть слово из твоих уст окажется ложью…

Она не закончила фразу, но её пальцы медленно, почти нежно погладили рукоять кинжала у пояса. Этот жест, плавный и грациозный, как движение змеи перед броском, сказал больше любых клятв и угроз.

Что ж, княжна… Я видел смерть, чувствовал её дыхание в степных битвах, но твой взгляд обещает нечто худшее – долгую, мучительную расплату. Похоже, мне придётся доказывать свою правду не только словами, но и кровью.