Читать книгу Узором по крови - Анна Светлова - Страница 7

Переяр

Ветер гнал пыль по выжженной степи, словно невидимый пастух – стадо серых овец. Я пригнулся к шее коня, чувствуя, как его мускулы перекатываются под моими бёдрами – живая волна, несущая меня прочь от смерти. Позади нарастал топот погони – шестеро, может, семеро всадников. Мои братья по крови. Теперь – враги до последнего вздоха.

Конь хрипел, белая пена хлопьями слетала с его почерневших губ. Каждый вдох жеребца отдавался болью в груди – словно это мои, а не его лёгкие разрывались от бешеной скачки. Я знал: Буран выносливее любого степного скакуна, но даже его силы таяли с каждым ударом копыт о растрескавшуюся землю.

Стрела просвистела над моей головой – змеиное шипение смерти. Вторая вонзилась в землю справа, взметнув облачко пыли. Третья обожгла плечо, разорвав рубаху с влажным чавканьем. Кровь потекла по руке – горячая, липкая, пахнущая железом. Боли не было – только ярость, застилающая глаза алым маревом, и горечь предательства, что жгла горло сильнее трёхдневной жажды.

– Тогрул! – прорезал воздух голос Русудана, хриплый от долгой погони. – Остановись! Хан пощадит тебя, если повинишься!

Я стиснул зубы так, что в ушах хрустнуло. Пальцы побелели на потёртых кожаных поводьях.

– Повинюсь? – слова вырвались сквозь стиснутые зубы вместе с брызгами слюны.

Я развернулся в седле, чувствуя, как трещит раненое плечо. Лицо исказилось – я ощущал, как дёргается жилка на виске, как пульсирует вена на шее.

– Не хочу оставаться с убийцами моей семьи! – Каждое слово било, как плеть. – Не хочу видеть, как горят избы до самого неба? Слышать крики женщин, которых волокут в полон, словно мешки с зерном? Смотреть, как умирают люди моей матери?

Ветер швырнул мне в лицо горсть пыли, но я не моргнул – глаза горели сильнее, чем песчинки могли их жечь.

– Я не нуждаюсь в милости хана! – рёв мой прогремел над степью, распугав стайку жаворонков. – Передай ему: сын Елены выбрал другой путь!

Впереди темнела полоса леса – зубчатая стена деревьев, обещание спасения и граница. За ней – русские земли. Земли моей матери, которые я знал лишь по её рассказам. Я направил коня туда, вонзив пятки в его взмыленные бока, чувствуя, как вздрагивает его измученное тело.

Сердце колотилось о рёбра, словно пленная птица. В горле пересохло так, что язык казался куском дублёной кожи. Рана на плече пульсировала в такт скачке, рубаха прилипла к спине от пота и крови.

Позади – смерть от рук своих, впереди – возможная гибель от рук чужих. Но лучше пасть с честью, чем влачить дни с клеймом убийцы невинных. Мать учила меня этому, шепча русские слова над моей колыбелью, когда думала, что никто не слышит.

– Тогрул! – снова донёсся крик Русудана, теперь в нём звучало отчаяние. – Хан живьём сдерёт с тебя кожу! Он найдёт тебя даже за краем земли!

Я не ответил. Лес приближался – тёмный, угрюмый, манящий. Буран словно почуял мою решимость – из последних сил прибавил ходу, вытягивая шею, как волк в погоне за добычей.

«Матушка, – стучало в висках вместе с кровью, – я возвращаюсь. Примет ли меня твоя земля? Или отвергнет, как отвергла тебя моя?»

Стрела вонзилась в круп Бурана. Жеребец дико заржал, но не сбился с шага. Лес был уже близко – я различал отдельные стволы, видел тени между деревьями, слышал шелест листвы, зовущий меня, как голос матери.

«Ну, давай, – шептал я Бурану, наклоняясь к его уху. – Ещё немного, брат мой. А там – вода и отдых».

Погоня отставала – они знали, что за лесом начинается чужая земля. Земля, куда степняки приходили лишь с мечом и факелом, но никогда – с миром.

Я оглянулся в последний раз на бескрайнюю степь – колыбель моего детства, свидетельницу моей юности. Она расстилалась позади, как море золотистой травы под синим куполом неба.

«Прощай! – подумал я. – Прощай, земля отца! Здравствуй, земля матери!»

Буран влетел под сень деревьев, унося меня в новую жизнь – или навстречу смерти.

***

Чёрный Яр вырос передо мной из ниоткуда, словно мираж в степи. Крепость угрюмо темнела на крутом холме, ощетинившись частоколом из заострённых брёвен, почерневших от непогоды и времени. Над тяжёлыми дубовыми воротами нависала сторожевая вышка, где замерли дозорные с натянутыми луками – их тёмные силуэты вырезались на фоне багрового закатного неба.

Я придержал взмыленного Бурана, чувствуя, как каждый вдох раздирает грудь. Три дня бегства сквозь леса и поля высосали из меня все силы. Рана на плече уже не просто болела – она жила своей жизнью, пульсировала, словно второе сердце. Кожа вокруг неё натянулась и горела алым, а по ночам сочилась жёлтой сукровицей. Голова раскалывалась от жара, перед глазами плыли мутные пятна, но я стискивал зубы и держался. Выбор был прост, как удар клинка: либо эта крепость, либо смерть в бескрайней степи от стрелы родичей или волчьих клыков. Я не знал, ждёт ли меня здесь смерть или милость… или, может, судьба приготовила нечто иное.

– Держись, Буран, – прошептал я, поглаживая взмокшую шею жеребца. – Ещё немного.

Конь тихо всхрапнул, будто понимая. Его бока ходили ходуном, с потемневших губ срывались клочья пены. Мой верный друг был измотан не меньше меня.

Я медленно направил Бурана к воротам, высоко подняв руки и показав пустые ладони. Каждое движение отдавалось болью в плече, словно кто-то вонзал раскалённое шило в рану. Мой изогнутый половецкий клинок, наследие отца, тускло поблёскивал на поясе, а за спиной покачивался лук, но я и мысли не допускал к ним потянуться.

– Стой, где стоишь! – окликнул меня дозорный, его голос разнёсся над стенами, как карканье ворона. – Кто таков и зачем пожаловал?

Я выпрямился в седле, превозмогая боль, расправил плечи, глядя на вышку. Я – сын степи, но кровь матери зовёт меня под защиту этих стен. Примут ли меня здесь? Или увидят только врага в моих чертах и оружии?

– Я Переяр, сын боярыни Елены Зарецкой, что жила в Заречье, – ответил я, вложив в голос всю силу, что ещё оставалась во мне. Имя отца застряло в горле, как кость. Пусть оно останется в степи, вместе с прошлой жизнью. – Ищу убежища у князя Черноярского. Привёз весть о скором набеге хана Кончака.