Читать книгу Политическая история Русской революции - Дмитрий Лысков - Страница 14

Развитие транспортной инфраструктуры сыграло важную роль в формировании в стране единого товарного рынка. В первой половине XIX века внутренний рынок России был раздроблен на несколько мало связанных друг с другом частей, это хорошо видно на примере торговли таким важным товаром, как хлеб.

Как отмечают исследователи[137], анализ колебания цен на длительных интервалах позволяет выделить в то время как минимум три региональные рыночные конъюнктуры со своим внутренним ценообразованием. Это Волжский рынок, развивавшийся вдоль главной водной транспортной артерии страны, Центрально-Черноземный и Черноморско-Уральский.

На практике это означало следующее: «В 1843 г. стоимость 1 четверти ржи (около 200 кг) в Эстонии поднялась, вследствие неурожая, до 7 руб. В то же время в Черниговской, Киевской, Полтавской, Харьковской губерниях куль муки (144 кг) продавался по 1 руб. 20 коп. Доставить хлеб из этого плодородного района в голодающие губернии было практически невозможно, и стране, вывозившей зерно за границу через порты Черного и Азовского морей, одновременно пришлось импортировать его через Балтику»[138].

Аналогично складывалась ситуация через два года – в Псковской губернии цена четверти ржи возросла до 10 рублей, а в Орле и Мценске она уходила за 1,5 рубля. «Такого различия в ценах не существовало ни в одном развитом государстве мира», – отмечают историки[139]. «Все знают, – писал в этой связи экономист, член Государственного совета Л. В. Тенгоборский, – что по неимению хороших путей сообщения часто случается, что многие наши губернии страдают от голода и эпидемических болезней… тогда как в других губерниях такой избыток хлеба, что им некуда сбыть его»[140].

Проблема голода действительно стояла крайне остро. Только с начала XIX века до 1854 года Россию постигло 35 неурожаев[141]. Во второй половине XIX века голод охватывал значительные территории страны с населением до 35 млн человек, причем повторялись голодовки в 1873, 1880, 1883, 1891–1892, 1892-1893-х годах[142]. Развитие путей сообщения того времени окончательно не решило эту проблему, но, по крайней мере, позволило подступиться к ее решению. В период с 1876–1878 по 1898–1902 годы объемы перевозок хлеба по железным дорогам выросли вдвое – с 311,9 млн пудов до 620,5 млн[143]. В результате цены на хлеб в империи стабилизировались, возник единый внутренний рынок.

Фактор формирования единого внутреннего рынка, наряду с отменой крепостного права, отмечал как важнейший в развитии мелкого частного производства В. И. Ленин в работе «Развитие капитализма в России»[144]. Да, отмена крепостного права дала мощный импульс развитию капиталистических отношений в стране, но как этот «импульс» выглядел на практике?

Ленин поясняет примерами. Так, во-первых, с отменой крепостного права, развитием рынка и, следовательно, ростом конкуренции отмирают архаичные виды промыслов. «Калужские овчинники, – пишет он, – ходят в другие губернии для выделки овчин; промысел падает после отмены крепостного права; помещики, отпуская "в овчины" за большой оброк, зорко следили за тем, чтобы овчинники знали свое "определенное место" и не позволяли другим овчинникам вторгаться в чужой район. Организованный таким образом промысел был до того выгоден, что "станы" передавались за 500 и 1000 руб., и приход ремесленника в чужой район приводил иногда к кровавым столкновениям. Отмена крепостного права подорвала это средневековое благополучие»[145]. И следующей строчкой Ленин приводит цитату из труда, посвященного обследованию такого рода промыслов: «удобство передвижения по железным дорогам тоже помогает в этом случае конкуренции».

Другой пример, демонстрирующий принципиальные изменения на рынках: «Производство шерстяных и полушелковых материй во Владимирской губ. возникло недавно, в 1861 г. Сначала это производство было отхожим промыслом… Один из первых "фабрикантов" одно время торговал крупами, скупая их в Тамбовских и Саратовских "степях". С проведением железных дорог цены на хлеб сравнялись, хлебная торговля концентрировалась в руках миллионеров, и наш торговец решил употребить свой капитал на промышленное ткацкое предприятие»[146].

Показательна история развития кружевного промысла в Московской губернии. До отмены крепостного права покупателями продукции немногочисленных кружевниц были помещики. По мере развития промысла кружева начали отсылать в Москву. Рост транспортной доступности привел к появлению здесь перекупщиков. Товар с локального рынка вышел на широкий внутренний. И это, по Ленину, общая тенденция: «Промыслы порождают в массе случаев особых скупщиков, специально занятых торговыми операциями по сбыту продуктов и закупке сырья и обыкновенно подчиняющих себе в той или другой форме мелких промышленников»[147].

«Сбыт торговых счетов кустарями Московской губернии… производится главным образом на ярмарках по всей России. Чтобы торговать самому на ярмарке, необходимо иметь, во-1-х, значительный капитал, так как торговля на ярмарках ведется только оптовая; во-2-х, необходимо иметь своего человека, который бы скупал изделия на месте и присылал торговцу»[148]. Соответственно, торговлю ведут перекупщики, расширяются рынки сбыта, растут промыслы.

И действительно, пореформенная Россия показывала феноменальный рост частных товарных производств. Обследование 523 мелких производств Московской губернии (речь о щеточном, булавочном, крючочном, шляпном, крахмальном, сапожном, очечном, медношорном, бахромном и мебельном производствах) показывает, что 59 из них возникли «давно» или неизвестно когда, 31 возникло с 1810 по 1840 год, 37 – в 1850-е годы, то есть еще при крепостном праве. А уже в 1860-е – 121 производство, в 1870-е годы – 275[149].

Данные по Пермской губернии демонстрируют еще более впечатляющую динамику: за десятилетие 1855–1865 годов возникло 533 новых промысла, в следующем десятилетии – уже 1 339, в период с 1875 по 1885 год зарегистрировано появление 2 652 мастерских, а в 1885–1895 годах 3 469[150]. Причем отмечалась как первоначальная трансформация промыслов из семейных заделов в предприятия с наемной рабочей силой и разделением труда (до 10 работников), так и тенденция объединения промыслов в относительно крупные предприятия мануфактурного типа[151].

В конце XIX века в Европейской России было не менее 2 млн кустарей и ремесленников[152].

Вторую половину XIX века принято считать ренессансом российской экономики, периодом невиданно быстрого становления капиталистических отношений в стране, с переходом их в начале XX века в высшую стадию капитализма – империалистическую. Формально верная (происходящая из работ В. И. Ленина, за что он был критикуем народниками), такая постановка вопроса оставляла без внимания целый ряд немаловажных деталей. Дело в том, что в пореформенной России существовало два совершенно разнородных источника развития – растущая снизу активность сельских и городских промыслов с тенденциями укрупнения в мануфактуры – и создаваемая «сверху» сразу крупная фабрично-заводская промышленность.

Даже развитие малых частных форм предпринимательства шло в России не по классическим капиталистическим канонам. Если в странах Западной Европы на смену ремесленным производствам приходили мануфактуры, которые в поисках рынков сбыта и источников сырья формировали в том числе запрос на транспортную инфраструктуру, что способствовало уже возникновению фабрично-заводского производства; если в Западной Европе развитие шло по линии «легкая промышленность – создание средств для технического перевооружения производства – паровой транспорт – тяжелая промышленность», то в России кустари встраивались в уже созданную транспортную инфраструктуру, уже существующий внутренний рынок, их легкая промышленность сразу сосуществовала с развитой металлургией (рельсовые производства), индустрией паровозостроения и т. д.

Этот перекос со всей очевидностью был вызван всем комплексом событий второй половины XIX века, от отмены крепостного права, через развитие транспортной инфраструктуры и отмирания прежних, возможных только в крепостных условиях промыслов – до создания мелких производств нового времени (или адаптации старых, но такая адаптация была по сути созданием новых). Произошла своего рода перезагрузка. Низовая инициатива получила импульс развития, но слишком поздний как в глобально-историческом смысле, так и в конкретных российских условиях.