Читать книгу Политическая история Русской революции - Дмитрий Лысков - Страница 20

О том, как изменился быт крестьян к началу XX века, определенное представление можно получить из исследования Андрея Ивановича Шингарева, земского, общественного и политического деятеля, после революции 1905 года – члена ЦК кадетской партии, депутата Государственной думы II, III и IV созывов, а после Февральской революции – министра земледелия Временного правительства.

С 1898 года Шингарев работал земским врачом в Воронежской губернии, принимал активное участие в деятельности земских учреждений. Это было время очередного подъема земств – органов местного самоуправления губернского и уездного уровней (созданы в 1864 году в ходе крестьянской реформы), чья судьба была очень непростой, но подробнее на этом мы остановимся позже. И это было время, когда земства в очередной раз ставили вопрос обследования и изучения социальной ситуации в своих уездах. Местное самоуправление испытывало определенную рефлексию в связи с необходимостью управлять, не зная страны.

Справедливости ради отметим, что земские статистические обследования в некоторых губерниях еще до всеобщей переписи превосходили по качеству, уровню охвата и объему затрагиваемых вопросов аналогичные обследования имперских министерств[214].

Шингарев, в соответствии с принятой земством общей программой, провел в 1900–1901 годах и опубликовал в 1901-м всестороннее обследование двух населенных пунктов. Эта работа получила название «Опыт санитарно-экономического исследования двух селений Воронежского уезда», а именно – села Ново-Животинного и деревни Моховатки Подгоренской волости Воронежского уезда. Перед нами, таким образом, не повествовательное произведение, а научная работа, построенная на определенной методологии.

В последующих публикациях автор подчеркивал, что эти деревни «не являлись… чем-либо особенно исключительным, выдающимся среди остальных деревень и селений Воронежского уезда и вообще черноземной полосы, не представляли собою чего-либо единичного, обособленного. Картина… являлась как бы характеристикой общего положения сельского населения обширного района России…»[215].

Это утверждение, однако, входит в противоречие с предисловием к первой публикации 1901 года, где он утверждает, что речь все-таки идет о селениях, относящиеся к приходам с наихудшими по губернии показателями детской смертности, что и вызвало первоочередную необходимость в их обследовании.

Противоречие это может объясняться как тем фактом, что Шингарев начал политическую карьеру, так и тем, что с момента первой публикации он получил дополнительные сведения о социально-экономическом положении села. Далее в предисловии к изданию 1907 года он указывает: «Состоявшиеся вскоре по окончании моей работы заседания Воронежского уездного комитета по выяснению нужд сельскохозяйственной промышленности, в которых и на мою долю выпала честь участвовать, вполне подтвердили типичность обследованных мною селений».

Как бы то ни было, в издании 1907 года, которым мы пользуемся, оба предисловия приведены одно за другим, то есть сам автор принципиального противоречия в них, судя по всему, не усматривал.

Опустим пока собранные Шингаревым данные об истории сел, о наличии школ и грамотности населения, это тема отдельного разговора. Обратимся именно к быту крестьян.

«Жилые строения Н.-Животинного и Моховатки, – пишет исследователь, – расположены весьма тесно, избы и дворы непосредственно соединяются друг с другом и с соседними постройками, составляя почти непрерывную цепь строений. Это объясняется крайним малоземельем, что заставляет дорожить каждым аршином земли. Ширина всей [крестьянской] усадьбы лишь редко достигает 10–15 сажен (сажень – 2,13 метра. – Д. Л.) и, наоборот, наиболее часты усадьбы в 6–7 сажен, а есть усадьбы даже 4–5 сажен ширины. Половина этого пространства занята избой, а остальное приходится на плохенький и тесный дворишко. Ни садов, ни рощи не имеется в обоих селениях ни у одного домохозяина, и только изредка у некоторых дворов посажено немного ветелок».

«В избу, – продолжает описание Шингарев, – вход из сеней, прямо против входа помещается русская печь, занимающая значительную часть помещения, кругом стен идут лавки, в правом, а иногда в левом углу от входа стоит один обеденный стол, в углу против отверстия печи небольшой поставец или полки для посуды. От печи к противоположной стене фасада идут под потолком полати, встречающиеся, впрочем, далеко не во всякой избе. Таково несложное внутреннее устройство жилья, почти лишенное всякой мебели за исключением 1–2 деревянных скамеек, без намека на какое-либо убранство или украшение, кроме образов в углу над столом… Немного домашней посуды, кое-какая одежда, зимою прялка или ткацкий станок…»

«Крыша жилых строений, – говорится в исследовании, – не отличается по своему материалу от всех надворных построек – она все та же солома, играющая в обиходе местной крестьянской жизни поистине универсальную роль. Это – и кормовое средство, и подстилка для скота, и постель для самого хозяина, это и топливо, это и строительный материал. После ржаного хлеба солома – главный продукт сельского хозяйства, и отсутствие ее – своего рода особенное бедствие; но главное ее достоинство – дешевизна – не часто бывало явлено в Н.-Животинном и Моховатке. Своей соломы почти нет, экономическая – дорога. Вот почему даже самая дешевая хорошая соломенная крыша имеется далеко не во всех дворах. На многих избах крыша очень ветха, местами уже прогнила и образовала ямы. Ни железных, ни тесовых, черепитчатых или каких-либо иных крыш здесь не было в 1900 г. ни у одной крестьянской избы. Все они были крыты соломой внатруску под ногу, а чтобы ветер не раскрывал, солома притянута сделанными из нее же жгутами, или придавлена положенными [сверху] деревянными жердями. Только 4 избы (всего 2,4 % всех) – 3 в Моховатке и 1 в Животинном – покрыты более совершенным способом, соломой под глину, при котором крыша составлена из скрученных соломенных пучков, смоченных в жидкой глине».

«Печи во всех избах русские, т. е. простого, всем известного устройства… Под печью большею частью устроено подпечное пространство… Здесь лежат рогачи, ухваты, катки для чугунов, здесь же живут зимою и куры. Над сводом печи небольшая выстилка кирпича отграничивает снизу надпечное пространство вышиной от 10 вершков до 1 арш. Здесь спят старые и малые члены семьи, а то и вся небольшая семья, лежат постельные принадлежности, сушится одежда, хлеб зерновой и пр. Во многих избах зимой это единственно теплое место, где отогреваются обитатели».

Может показаться странным, что земский доктор в рамках санитарного обследования приводит столь подробное описание быта крестьян, вплоть до обмеров дворов, описания внешнего вида изб, внутреннего убранства жилья, наличной мебели, посуды, принципов использования печи и т. д., – он как будто знакомит читателей с жизнью загадочных аборигенов затерянного острова. Дело в том, что в определенной степени так дело и обстояло. Слишком фрагментарны, а часто и мифологичны были представления интеллигенции о жизни крестьянства.

«Кроватей в избах почти нигде нет, и только у двух домохозяев Н.-Животинного (один плотник, другой каменщик) имеются деревянные кровати, – продолжает Шингарев. – …Постельными принадлежностями обычно служат дерюжка, верхняя одежда, солома. Одеял нет совсем, а подушки из перьев имеются в незначительном количестве, далеко не во всех семьях и не для всех членов семьи».

Печь, как замечает исследователь, имеет поистине универсальный характер, в ней в том числе и «парятся изредка, как в бане, за неимением ничего другого».

Дело в том, что баня в деревнях – большая редкость: «В Моховатке их всего две и в них моются обитатели 36 дворов, а [крестьяне] из остальных 34-х дворов в бане вовсе не моются. В Н.-Животинном тоже две бани, но одна из них уже почти развалилась, ее никак не поправят и в ней почти не моются, другая баня весьма своеобразна и заслуживает более подробного описания. Это баня-землянка. Ее крыша, соломенная с землей, возвышается над уровнем почвы на 1/2 – 3/4 аршина (аршин – 0,7 метра. – Д. Л.), образуя еле заметный бугорок. Вниз сбоку ведет вырытый в земле ход внутрь самой землянки. Само помещение, выстланное внутри известняком, имеет 3 арш. 5 верш. ширины, 3,5 – длины и 2,5 арш. вышины (вершок – 4,4 см. – Д. Л.), пол земляной, с положенным на него двумя дощечками. В правом углу землянки, против входа, русская печь без трубы, топящаяся по-черному (с открытой настежь дверью землянки), в левом – крохотный полок для мытья. Стены, потолок и полок – все покрыто слоем осевшей во время топки сажи… Сами хозяева ее говорят, что в ней "не столько вымоешься, сколько вымажешься в сапуху"».

Однако вернемся к описанию жилья. «Зимой в избе находятся налицо, помимо людей, еще всякие домашние животные: телята, овцы с ягнятами, поросята, куры. В иных случаях даже коров загоняют в избу телиться», – пишет автор исследования, подчеркивая антисанитарию жилища. Но тут же усугубляет картину: «Если при этом добавить, что больные, старые хилые и малолетние члены семьи также отправляют свои нужды в избе, иногда прямо на пол, что в этой же избе "мычут намыки", т. е. треплют мятые стебли конопли, чтобы отделить волокна от мелкой кострики, что здесь же стряпают, сушат одежду, обувь и сбрую, курят махорку, то станет вполне понятным качество воздуха зимой в избе. Когда дверь долго не отворялась, а печка еще не топлена, т. е. рано утром после ночи, воздух во многих избах бывает так плох, так зловонен и переполнен всевозможными испарениями людей, животных, земляного пола и грязной одежды, что у вошедшего с улицы непривычного человека захватывает дух…»

«Пол (в избах. – Д. Л.) чаще деревянный, т. е. из осиновых, вербовых, редко дубовых досок, лежащих прямо на земле… но без всякого подпольного пространства, или глиняный, т. е. из привезенной, плотно убитой глины, или просто земляной». «В половине случаев, – уточняет Шингарев, – пол в избах деревянный, а в остальной половине глиняный или земляной, что в сущности почти одно и то же».

«В большинстве изб, где зимует скотина, а таких изб 87 % в Животинном и 98 % в Моховатке, на пол стелют солому. Больные, хилые и малолетние члены семьи отправляют свои естественные нужды именно на эту солому, которую убирают и заменяют свежей по мере загрязнения».

«Пол зимой в избе, – делится врач своими наблюдениями, – если он деревянный, всегда покрыт значительным слоем жидкой и вонючей грязи; если он земляной, его поверхность – вязкая, липкая и еще более зловонная грязь».

«Потолок во всех избах деревянный, – продолжает он, – смазанный глиной, сверху на нем насыпается сухой навоз, торф или листья для большей теплонепроницаемости. Тепло, впрочем, встречается далеко не во всех избах, и промерзаемость стен отмечена для 49 изб; совсем в холодных избах встречается промерзаемость и пола – в 3-х избах». В процентном отношении это означает, что в 30 % изб обеих селений зимой промерзают стены, в 2 % – и стены и пол. Сырость же стен повсеместное явление, оно отмечено в 70 % изб.

Очень плохо в селениях с дровами. Объясняется это тем, что ни малейшего леса на крестьянских землях нет, а ближайший лес находится в имении, то есть в собственности, и даже хворост из него приходится покупать. «Солома чуть не единственное топливо в Н.-Животинном; в Моховатке у иных домохозяев есть и мелкие дрова, хворост, который они покупают в экономическом лесу», – пишет Шингарев, сразу оговариваясь, что хворост из леса добывается далеко не всегда легальными путями. То есть крестьяне поставлены в такие условия, что даже мелкие веточки на истопку они вынуждены воровать.

Дефицит дров, в свою очередь, вызывает особое отношение к теплу, что грозит новой бедой: «Как только печь истопилась и кончена стряпня, так зимой сейчас же стараются "закутать", закрыть трубу, чтобы не упустить тепла. Слишком большая бережливость в этом отношении является главной причиной угара. От времени до времени угорают хозяева почти во всех избах, но в иных избах, где печь плохо устроена… угар становится частым явлением; угорают несколько раз в неделю, чуть не каждый день. Таких особенно угарных изб больше в Н.-Животинном – 24 избы, в Моховатке – их только 9, но в общем все-таки 33 избы, т. е. 20,3 % всех жилых помещений угарны».

«Благодаря грязному содержанию жилища, – пишет Шингарев, – …избы кишат насекомыми. Обыкновенный рыжий и восточный черный тараканы встречаются почти везде и отмечены для 90,7 % всех жилых строений; клопы, наоборот, довольно редки и значатся лишь в 15,5 % всех изб. Как это ни странно на первый взгляд, но присутствие тех или иных насекомых в избе является до известной степени показателем (хотя грубым, конечно) экономического благосостояния ее обывателей. Так, если взять те семьи, где есть клопы, то оказывается, что это большею частью зажиточные хозяева. Это курьезно, но это так, и факт находит свое объяснение… Клопы встречались преимущественно в более зажиточных семьях, где было больше постоянных постельных принадлежностей, подушек и пр.».

Вместе с тем «и таракан не со всякими условиями может мириться и с трудом уживается с крайней бедностью. Любопытно, что местная народная наблюдательность отметила это явление: нередко можно услыхать из уст крестьян характеристику бедного житья семьи какого-либо их односельчанина: "уж так-то бедно они живут, что и тараканов нет, кормить нечем!"»

Что же касается блох и вшей, отмечает исследователь, то они встречаются во всех избах без исключения: «Моются животинские и моховатские обыватели весьма редко и даже летом далеко не каждую неделю и не все купаются в Дону. Зимой моются и того реже».

Эти картины совсем не похожи на лубочную деревенскую пастораль, как рисуют ее сторонники «России, которую мы потеряли», но так тоже жили люди в стране, строившей линкоры и рекордные самолеты.