Читать книгу Политическая история Русской революции - Дмитрий Лысков - Страница 16

Россия на рубеже веков и в первую декаду XX века совершила мощнейший экономический рывок, в кратчайшие сроки выйдя по показателям производства на уровень развитых стран Западной Европы. Рост экономики, производства, твердая, обеспеченная золотом валюта, положительный торговый баланс, создание все новых рабочих мест – все это рисует картину растущего благосостояния страны. И никак не вяжется с ростом революционных настроений среди пролетариата. Между тем именно начало XX столетия ознаменовалось масштабными выступлениями рабочих. Такова «Обуховская оборона» в Петербурге в 1901 году, всеобщая стачка в Ростове-на-Дону, всеобщая стачка на Юге России в 1903 году. Закончилось все, напомним, революцией 1905 года, социально-экономические причины которой в означенной картине развития страны также не просматриваются.

Советские источники, по крайней мере те их них, что были рассчитаны на массового читателя, внятного объяснения этому хорошо заметному противоречию не предлагали. Типичным для советской популярной истории приемом было обойти этот вопрос, пустившись в марксистски верные рассуждения о росте сознательности пролетариата по мере возрастания его численности. Яркий пример – публикация в Большой советской энциклопедии, повествующая о «значительном революционном и общественном подъеме» начала XX века. «Ведущей силой революционной борьбы был российский пролетариат, – писали авторы статьи, – так как именно в это время, по словам Ленина, он "впервые противопоставляет себя, как класс, всем остальным классам и царскому правительству", почувствовав "способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство"»[166].

Объяснение, прямо скажем, мало что проясняющее, хотя причины такого подхода в целом понятны, они кроются в идеологизированности советской историографии, необходимости подчеркивать именно пролетарский характер происходивших революционных процессов, предсказанное теорией осознание пролетариатом своих классовых интересов, и не просто, а с учетом того факта, что «во главе пролетариата стояли революционные социал-демократы»[167], «революционные марксисты во главе с Лениным», которые «развернули энергичную деятельность по созданию пролетарской партии нового типа»[168] – и т. д.

Попытки углубиться в анализ экономических причин, лежащих в основе революционного подъема, могли породить ненужные вопросы и поставить под сомнение эту больше идеологическую, чем историческую схему.

Возвращаясь к экономическому рывку, совершенному Россией на рубеже веков, вновь отметим, что сжатое изложение материала, к которому мы прибегли в предыдущей главе, способно дать только самое общее, а не комплексное представление о длительном периоде развития страны. В силу специфики изложения такая подача материала невольно формирует у читателя мнение о непрерывном интенсивном росте, экономическом чуде. На примере развития железнодорожного транспорта мы уже видели, насколько такие представления могут отличаться от действительности.

Экономическое развитие Российской империи также шло крайне неравномерно. Историки только во второй половине XIX века выделяют целый ряд экономических кризисов. Так, биржевая паника в Гамбурге и Данциге в 1857 году вызвала сброс российских ценных бумаг, а попытка правительства стабилизировать ситуацию через их скупку с целью поддержать котировки привела к оттоку золота за границу и к снижению актива торгового баланса. Итог – кризис целого ряда акционерных компаний[169].

Куда более серьезным стал для страны экономический кризис 1866–1867 годов, связанный с перепроизводством хлопчатобумажных тканей в России[170]. Внутреннее предложение не поспевало за развитием рынка, на эту ситуацию наложилось падение цен на хлопок и ткани за границей (хлопок в то время был для России импортируемым товаром). Кстати, отмирание многочисленных мелких форм производства в пользу крупных тоже произошло неспроста – выживал сильнейший.

В 1869 году страну потряс биржевой кризис, причиной которого стала спекулятивная игра с облигациями внутреннего выигрышного займа 1864 и 1866 годов[171]. Перечислять можно долго. Экономические историки пишут: «В 1873–1875 годах Россию снова поразил кризис – из-за перенасыщения внутреннего рынка. Пострадала главным образом мелкая промышленность, не выдержавшая конкуренции с фабриками, важным фактором конкурентоспособности которых были госзаказы». «Еще один кризис разразился в 1881–1883 годах, он охватил почти все отрасли. До конца 1880-х годов российская экономика находилась в состоянии депрессии»[172].

Но наибольший ущерб дореволюционной России нанес крупный финансово-экономический кризис конца XIX – начала XX века. Он был непосредственно связан с масштабным привлечением в Россию иностранных капиталов в период экономического подъема.

Западные биржевые игроки активно играли на Петербургской бирже, от них не отставали российские дельцы. Ведению крупной игры способствовало более чем благоприятное положение в банковской сфере, портфели акционерных коммерческих банков того времени ломились от вкладов (в страну текли капиталы). Эти средства банкиры охотно пускали на выдачу ссуд для биржевой игры под залог ценных бумаг.

В 1898 году на Западе разразился денежный кризис, проявившийся в повсеместном повышении учетных ставок. Для России это означало замедление притока иностранных капиталов, от которого в значительной степени зависело экономическое чудо. Уже во второй половине 1898 года рынок ощутил нехватку денег. Банки начали сокращать кредитование под залог акций. Все это означало, что денежный кризис пришел и в Россию.

Зарубежные игроки начали сбрасывать российские ценные бумаги и выводить деньги из страны. В августе 1899 года как гром среди ясного неба прозвучала новость о банкротстве двух крупнейших предпринимателей, владельцев многих банков и компаний – Мамонтова и фон Дервиза. «Паника, произведенная крахом фон Дервиза, была настолько сильна, – писали современники[173], – что вслед за ним чуть не потерпел крушение и Торгово-промышленный банк… Крахи эти произвели на публику и биржу ошеломляющее влияние, увеличив всеобщее недоверие и стеснение кредита».

Негативные тенденции на бирже нарастали вплоть до конца сентября, когда вылились уже в полноценную биржевую панику. 23 сентября 1899 года вошло в историю как «Черный день» Петербургской биржи. Стремительное падение котировок затронуло все ценные бумаги вплоть до самых солидных. В стране разразился биржевой кризис.

Паника на бирже, в свою очередь, дала старт затяжному финансовому кризису. Его масштабы можно представить себе, исходя из таких данных: с 1899 по 1901–1902 годы курс акций Юго-Восточной железной дороги упал на 52,6 %, Русско-Балтийского вагоностроительного – на 63,4 %, Путиловского завода – на 67,1 %, Бакинского нефтяного общества – на 67,4 %, Сормовского – на 74 %, Брянского рельсопрокатного – на 86,5 %. Не меньший разгром произошел и в банковской сфере, акции Русского для внешней торговли банка рухнули на 45,9 %, Санкт-Петербургского учетного и ссудного банка – на 59,3 %[174].

Аналогичные тенденции наблюдались на зарубежных биржах. Так, с 1899 по 1901 год в Париже и Брюсселе падение курсов акций 18 каменноугольных российских предприятий составило 46 %, 50 металлургических и механических заводов – 50,7 % газовых и электрических – 64,8 %, строительных – 65 % и 6 стекольных – 80 %[175].

В абсолютных цифрах это означало, что предприятия, которые ранее оценивались в 1,3 млрд франков, внезапно подешевели до 536 млн[176].

«Мы переживаем кризис, развитию которого не предвидится конца, – писали деловые газеты. – Торговые бюллетени приносят нам с каждым днем все новые и новые понижения самых солидных ценностей». «На бирже с каждым днем становится все хуже и хуже, положение приобретает положительно угрожающий характер»[177].

Падение акций означало снижение капитализации предприятий. Финансовый кризис, таким образом, перерастал в промышленный. «Платежи приостанавливаются, торговые заведения останавливаются, фабрики и заводы сокращаются или прямо закрывают работу», – писала пресса[178].

Уже в конце ноября 1899 года газеты стали бить тревогу: «Прежде всего стали сокращать производство в московском фабричном районе, и это сокращение… прошло красной нитью по всем фабрикам. Лодзь крепилась, но теперь и она пошатнулась. Местный корреспондент газеты "Сын отечества" в картинной форме изобразил сокращение производства, роспуск рабочих и все сопутствующие перипетии неизбежного кризиса»[179].

«Промышленный кризис, – сообщало другое издание, – наступивший во многих фабрично-заводских центрах, как-то: Лодзь, Двинск и др., не пощадил и Белосток. Фабрики, за немногими исключениями, прекратили работы; многие рабочие бродят по городу в поисках за заработками или хлебом»[180].

«С осени 1899 г. несколько крупных металлургических предприятий Юга прекратили свое производство», – сообщал «Промышленный вестник»[181]. В Нижнем Новгороде на машиностроительных заводах сокращают производство. «Денежный кризис в Баку сильно отразился на всех предприятиях… На механических заводах заказов или вовсе нет, или имеются в половинном размере… В Баку наблюдаются ежедневные банкротства… Очень многие из керосино-заводчиков, за неимением денег, начали закладывать свои заводы в частные руки»[182].

По далеко не полным данным, только с железных рудников и предприятий черной металлургии к 1903 году были уволены почти 100 тысяч рабочих[183]. В горнозаводской промышленности в 1900–1903 годах было закрыто 3 088 фабрик и заводов и уволено 112,4 тысячи человек[184].

«Безработица, – пишут исследователи, – захлестнула все промышленные центры страны. В Николаеве насчитывалось 2 тыс. уволенных фабричных рабочих, в Екатеринославской губернии – 10 тыс., в Юзовке – 15 тыс. По сообщениям прессы, "в Шуйско-Ивановском районе одни фабрики распустили половину рабочих, другие продолжают работать с сокращением на две трети против нормального порядка. Заработная плата понижена на 30 %"»[185].

Сокращение заработной платы тех, кто сохранил рабочие места, при росте эксплуатации в силу общего сокращения рабочих рук, имело повсеместный характер, что было особенно болезненно на фоне резкого роста цен. Только в 1901-м цены на все продукты выросли на 14 % по сравнению с докризисным уровнем[186].

В этих обстоятельствах совершенно иначе выглядят, например, требования рабочих Обуховского завода Петербурга во время знаменитой «Обуховской обороны», а именно – восстановление уволенных, введение 8-часового рабочего дня, отмена сверхурочных, ночных и праздничных работ[187]. Это еще большой вопрос, что именно повлияло в данном случае на рост сознательности пролетариата – действовавшие на заводе 20 социал-демократических кружков или объективные экономические реалии.

Вместе с тем нельзя не отметить, что в этой ситуации действия властей, бросивших против забастовщиков конную полицию (первые атаки которой рабочим удалось отбить – почему и «Оборона»), лишь способствовали дальнейшему обострению.

Позднесоветская популярная история (а еще в 1950-е годы по этим вопросам выходили солидные исследования) упоминала о кризисах вскользь. Тому был целый ряд причин, в том числе и абсолютно объективных – ведь все уже было сказано ранее, да и не так просто было объяснить простому человеку даже в 70—80-х годах XX века весь драматизм классического капиталистического кризиса. И слишком многое пришлось бы объяснять, вплоть до того, что вообще представляет собой биржевая игра и какая связь существует между курсом ценных бумаг и закрытием реальных предприятий. Это современные жители постсоветского пространства волей-неволей поднаторели в хоть каком-то понимании причинно-следственных связей подобных процессов. И о том, что такое кризис, они знают не понаслышке. Граждане позднего СССР, – к счастью или к несчастью, – этого знания и понимания были лишены.

Но существовал и значимый идеологический фактор. Руководящая и направляющая роль социал-демократов входила здесь в противоречие с руководящей и направляющей ролью банального голода. И в этом выборе приоритет, конечно, оставался за социал-демократами.