Читать книгу В синий час - Изабо Кельм - Страница 18

Александру считал, что получил то, чего хотел. Ирина была ещё одним дополнением к его коллекции. Всё же, в отличие от других женщин, которыми он время от времени владел, он не забыл её сразу. Нечто иное, жуткое было в ней. Конечно, не её смелые слова, адресованные ему, остались в его памяти. Он забыл их в течение нескольких секунд. Это была скорее всего её манера двигаться, когда она уходила от него с высоко поднятой головой. Тогда он видел её окружённую огнём. То, что он ощутил тогда, было нечто, что он испытывал не часто – это был страх. Она воплощала в себе правду о нём, и всё-таки, он должен был привлечь её к себе, как маленький мальчик, которого привлекает запретное. Когда он поцеловал её, он испытал горечь жизни и сладость смерти.

Ирина, напротив, на следующее утро всё вспомнила и не почувствовала ни ужаса, ни грусти оттого, что она отдала свой первый поцелуй Александру. Сейчас уже ничего нельзя было изменить. Только чувства, которые она испытывала, когда он танцевал с ней, всё ещё смущали её. Это были приятные и в равной мере встревоженные чувства, о которых она охотно вспоминала перед сном. Лицо же его стёрлось из её памяти. Она предпочитала думать об эмоциях, вызванных людьми в её жизни, нежели о лицах, поскольку они были всего лишь оболочками, излучающими намерения и мысли. Глаза также имели важное значение. Через них она могла в течение нескольких секунд разглядеть и то, что скрывается за фасадом, который многие себе выстраивают. Глаза выдавали каждого. За каждой красивой маской она могла видеть уродливое лицо, и наоборот. Глаза Александру излучали пустоту. В них не было ни веры, ни почтения. Эгоцентризм разъедал его изнутри. Она сострадала ему, ибо он никогда не познает безусловной любви. Ирина иногда удивлялась своим мыслям, но она уже всегда втайне знала, что ей иногда открывались истины, которые были непостижимой загадкой для многих. Ей иногда было ужасно одиноко, потому что было трудно выразить свои мысли словами. Тогда она ещё не знала, что некоторые люди думали о тех же вещах, но считали их обычными аномалиями повседневной жизни и глубже не вникали в их сущность. Только немногим отдельным личностям было дано изложить их в письменной форме.

Дни протекали в монастыре снова так же, как и прежде. Нож всё ещё лежал в подушке Ирины, и солнце каждый день завершало своё обычное путешествие. Можно было предположить, что всё опять идёт своим обычным чередом, но Ирина чувствовала надвигающийся шторм.

Судьба ждала её уже давно и стала теперь нетерпеливой. Она ждала подходящего случая, чтобы потребовать жертву в нужное время, нечто большее, чем могла бы выдержать Ирина, но всё же это было необходимо, чтобы пробудить её от сна мёртвых. Её мать должна будет скоро умереть, и Вселенная уже послала предвестников этой смерти.

Леандра не испытывала страха перед смертью. Конец этой мучительной жизни всё время казался ей утешительным, и она не боялась того, что может ждать её после смерти, так как всегда была уверена, что исповедует правильную религию. Всю свою жизнь она молилась так, как молилась её мать, а она была ангелом, посланный Богом на землю, но для чего – это оставалось загадкой для Леандры. Божьи пути поистине загадочны. Единственное, чего она боялась, так это то, что она не успела обучить Ирину всему необходимому, раскрыть ей глаза на все возможности мира. Прежде всего она хотела научить её, если понадобится, даже вбить это в её голову – никогда не приносить себя в жертву, даже мысли о самопожертвовании не допускать, потому что в конце концов, чем-то хорошим это никогда не заканчивается. И, наконец, она расскажет Ирине всю правду о её отце, человеке, который повлиял на её жизнь, но о котором она не смела не только говорить, но даже думать. Да, Ирина должна узнать, кто дал ей жизнь. Всё это убедит её дочь в том, что необходимо быть эгоистичной, брать от жизни всё, что тебе полагается и даже больше. Леандра всегда предчувствовала, что жизнь Ирины будет необыкновенной. Когда спустя несколько дней Ирина сообщила, что видела во сне своего отца, Леандра знала, что это знак Божий. Она скоро умрёт и должна поторопиться.

В монастырских ограждениях воцарился вечер, слышно было только лишь вечернее песнопение монахов. Леандра взяла дочь за руку и повела её к колодцу. Они сели на край древнего источника и молча смотрели в небо, окрашенное в оранжевый цвет бледно-красным солнцем. Вечер принёс прохладный ветер, и с ним надвигались на монастырь тяжёлые, тёмные облака. Так они сидели там, словно две статуи на давно забытом кладбище. Хотя цвет их глаз не мог быть более разным: Леандры такой же коричневый, как вездесущая пыль, Ирины такой же серый, как каменные стены, державшие их взаперти, обладали они той яркостью, присущей только тем, кто, несмотря ни на что, видел величие жизни в целом. Когда они погрузились в последний тёплый свет вечернего солнца, из-за чего цвет их кожи выглядел почти одинаково, Леандра повернулась к дочери и сказала по-итальянски:

– Расскажи мне твой сон.

– Он бессмысленный.

– Сновидения всегда имеют смысл. Образы, которые являются тебе во сне, всегда имеют чрезвычайно важное значение, даже если ты не сразу понимаешь смысл.

– Мама, прошу. Сновидения ничего не значат. Глупость всё это, которую следует как можно быстрее забыть. Не стоит обращать на них внимание.

При этих словах сердце Леандры забилось сильнее. Она не ожидала от своей собственной дочери такой неосведомлённости. И так много времени у неё больше не оставалось.

– Послушай меня сейчас внимательно. Слушай, Ирина. Сон без сновидений – это Божье наказание. Без снов ты перестаёшь быть человеком.

– Mама, не начинай опять про своего Бога.

– Я не начинаю про моего Бога. Это Бог каждого. Но дело здесь не в этом. Я хочу, чтобы ты как можно лучше запомнила следующие слова, даже если они покажутся тебе наивными. Сон – единственное непосредственное общение, которое ты когда-либо будешь иметь с Богом. Понимаешь? Бог может говорить с тобой напрямую, посылать тебе образы, указывать на опасности, обнаружить твои желания, также вещи, о существовании которых внутри тебя ты никогда бы не догадалась. Ах, дитя, запомни это. Я буду молиться, чтобы ты не отказалась от единственной возможности говорить с Богом и не гонялась за своим несчастьем, поклоняясь ложным богам.

Приступ кашля заставил Леандру раньше времени завершить проповедь. Ирина придерживала её, пока она не отдышалась.

– Мой отец пришёл ко мне утром в моём сне. Он был в таком хорошем настроении, что без конца улыбался, и он был в моём возрасте. ― Ирина помедлила. ― Он был моей копией, разве что весёлого нрава. Он был очень расстроен из-за чего-то. Он сказал мне что-то. Что-то совершенно необычное. Я не могу вспомнить.

– Постарайся вспомнить. Это невероятно важно.

– Не знаю, это было что-то очень смешное… Теперь я снова вспомнила. Он сказал мне, указывая на небо пальцем, что всегда хотел быть ангелом.

Обе молча смотрели друг на друга, пока не прыснули со смеху. Они смеялись так громко и бурно, что чуть не упали с края колодца, что ещё больше рассмешило их.

– Он сказал мне: Я всегда хотел быть ангелом. ― Они больше не смеялись. ― Видишь, мама, в сновидениях происходят самые нелепые, самые бессмысленные вещи.

Леандра замерла.

– Ты раньше задавала мне много вопросов о твоём отце, и я никогда не отвечала тебе на них.

Ирина взглянула на неё.

– Чтобы понять историю твоего отца, я должна сначала начать с моей собственной.

Ирина вдруг поняла, что она, собственно, не знала женщину, которую называла матерью. После всех этих лет она оставалась таинственным созданием, полным боли и забот.

– Ты знаешь, я – венецианка. Мои родители, бабушки и дедушки, и прадедушки и прабабушки были также венецианцами. Откуда пришли предыдущие поколения мне неизвестно, но я думаю, что четырёх поколений достаточно, чтобы установить происхождение человека.

Её взгляд на мгновение погрузился в неизвестные миры.

– Моя мать происходила из дворянской семьи, когда-то могущественной и уважаемой.

Горькая складка вокруг губ Леандры придавала её рту воинственный вид. Но её глаза выдавали бесконечную усталость.

– Да, так оно и есть, дитя моё, ― сказала она спустя некоторое время, ― беда обычно уже ждёт тебя за следующим углом, чтобы беспощадно схватить за затылок. Поэтому ты постоянно должна опережать беду на шаг.

– Но как? Как я могу избежать беды, если я даже не знаю, когда и как она нанесёт удар?

– Если ты это выяснишь, весь мир будет принадлежать тебе.

Ирина вздохнула. Приближающаяся ночь принесла прохладные бризы, и обе женщины потуже затянули шали вокруг своих костлявых плеч. Наконец Ирина тихо вымолвила:

– Расскажи мне о моём отце.

– Сейчас. Где я остановилась? Ах да, я собиралась сказать тебе, что в тебе течёт благородная кровь. Твоя бабушка была великой женщиной, хотя и слишком слаба, чтобы справиться с горечью жизни. Ей надо было остаться ангелом и никогда не приходить на эту загрязнённую Землю. Ангелом она была поистине. Никогда она не повышала голоса, и всегда у неё был отсутствующий вид. Она не могла понять махинации людей. Её мысли никогда не касались земных вещей. Для её утончённого ума мои детские заботы были слишком незначительными, чтобы о них стоило беспокоиться.

Когда первые слёзы побежали по щекам Леандры, Ирина уловила одиночество, но в то же время облегчение в рыданиях матери. Она тихо сидела рядом с ней, ожидая пока иссякнет поток слёз. Она знала, что Леандре было стыдно за свою вспышку, и поэтому просто легко положила руку ей на плечо.

– Она вышла замуж не за того мужчину. ― Леандра вытерла глаза своим платком. ― Мой отец не был хорошим человеком. Его душа всегда была беспокойной. Дьявол пробрался в его сознание и из года в год всё больше развращал его. В нём было нечто дикое, и его любимой жертвой была моя мать. Я была их единственным ребёнком, тем более что девочка, но это, похоже, не тревожило моего отца. Напротив. С двумя женскими существами в доме и несколькими слугами он был единственной авторитетной личностью.

– Почему твоя мать не защищалась? Я бы не стала мириться с чем-то подобным.

При этих опрометчивых словах Ирина закусила губы, вспомнив, насколько бессильной она сама была, когда на празднике Биби нашла себя в объятиях Александру. Чувство осквернения и греховного сладострастия вновь охватило её, и она задрожала.

– Моя мать просто так всё терпела. Я и сама никогда не понимала этого. Слава Богу, что мой отец по крайней мере сделал одно доброе дело в своей жизни, тем что передал по наследству мне свою силу. Я была её единственной опорой. И именно я была тем человеком, кто сокрушил её.

Произнося эти слова, в Леандре пробудилось чувство, которое она не испытывала с пятнадцати лет – это было сладостное предвкушение радости приближающейся свободы. На короткое мгновение она увидела свою мать, стоящую на холме, одетую в то же светло-зелёное платье, в котором Леандра видела её в последний раз.

– Мама, почему ты улыбаешься?

Леандра, забыв на мгновение, что у неё есть ребенок, повернулась к дочери. Блеск в её глазах исчез.

– Твой отец вошёл в мою жизнь в один прекрасный воскресный день после полудня. Без предупреждения, без милосердия. Он околдовал меня. Мне казалось, что он, как и моя мать, был не из этого мира. Насколько наивной я тогда была.

Она засмеялась.

– Мне было пятнадцать, и я выбирала одежду для себя и для матери, так как я была единственной из нас, кто разбирался в моде.

Самодовольная улыбка коснулась губ Леандры. Хотя она сейчас носила лишь лохмотья на истощённом теле, как Мария Магдалена в пустыне, она никогда не выглядела более по-королевски, чем в этот момент – подбородок поднят, плечи откинуты назад, спина выпрямлена.

– Ну хорошо, представь себе, мы обе, белокурые – жаль, что ты не унаследовала мой цвет волос – мы обе находимся перед домом парфюмера. ― Леандра закрыла глаза и глубоко вздохнула. ― Ирина, я уверена, однажды ты тоже будешь вправе наслаждаться этими ароматами.

– Опиши их, пожалуйста.

Леандра улыбнулась. ― Ароматы так трудно описывать, но один сохранился в моей памяти совершенно ясно. Это был аромат, который моя мать наносила всегда на деликатное место за мочками уха. Каждый раз, когда она обнимала меня, пахло как в саду Эдема. В мой пятнадцатый день рождения она взяла меня с собой в одну из лучших парфюмерий Венеции, чтобы купить там для меня бутылочку этого аромата. Я была вне себя от радости.

– Как он пахнет? Как пахнет сад Эдема?

– Как мёд, окроплённый сладким молоком с оттенком белых роз.

Ирина слушала с благоговением, как если бы говорил посланный Богом пророк, разглашавший ей тайны Вселенной.

– Именно так описал его твой отец, когда он увидел меня в первый раз.

– Мой отец так описал этот аромат? Когда и где ты его впервые увидела?

– Это было в тот день. Я не могла дождаться и должна была распаковать флакон на месте. Это было самое хрупкое стекло, которое я когда-либо держала в своих руках. Оно было похоже на цвет Луны.

– Мама, мой папа. Пожалуйста, расскажи же.

– Он стоял посреди улицы и смотрел на меня, ничего не говоря. В своих лохмотьях он выглядел, как святой мученик. В его глазах, твоих глазах, было что-то укоризненное. Я тогда сразу поняла, что этот человек, с глазами цвета океана, был существом воды. Он родился в море и умрёт там же. На суше он задохнётся как рыба.

– Море…, ― прошептала Ирина, и видение штормов на бурных морях и величественных кораблей предстало перед её внутренним взором. Была ли она тоже существом воды?

– Когда он начал петь без предупреждения, я знала, что у меня нет выбора. Моя судьба была предрешена.

Ирина вздрогнула от этих слов. Она молча задалась вопросом: действительно ли ничего нельзя изменить в запечатанной судьбе?

– Его звали Арарат. Я знала без всякого сомнения, что он возьмёт меня с собой, вырвет меня из моей жизни, которую я не любила, но и не пренебрегала, вырвет и лишит корней. Не спрашивай меня, откуда я это знала, но я твёрдо убеждена в том, что этот дар, эту безошибочную интуицию, я унаследовала от моей бабушки.

И я уже скоро разовью дар моей прабабушки, который позволит мне объединить обширную сеть и глубокие корни жизни, чтобы понять законы Вселенной, подумала Ирина и тут же была потрясена этой мыслью, которая испарилась за считанные секунды. Ей не удастся так скоро схватить эту мысль снова, как отчаянно она и не пыталась.

– Почему же он вдруг начал петь?

– Он делал это ради денег. Ирина, твой отец был цыган из княжества Молдова. Беглый раб. Однако в то время я этого не знала. За те немногие месяцы, что мы провели вместе, я не смогла у него выведать, как он сумел добраться из Княжества в Венецию. Но я подозреваю, что он поступил на службу на пиратский корабль сразу после прибытия в порт Силистра, Бог знает, как. При короткой остановке корабля в Венеции он, вероятно, и от пиратов сбежал, и зарабатывал себе на жизнь в качестве подёнщика и попрошайки.

– Как он пел?

Леандра снова закрыла глаза.

– Мощно, прелестно и захватывающе. Он был высокого роста, с густыми, тёмно-каштановыми волосами, как почти все цыгане. С женщинами он обходился как с лошадьми – нежно и требовательно, чутко и решительно. Твой отец был бы великолепным владыкой, если бы не вырос рабом в Молдове.

Слабое проявление блаженного расслабления и меланхолии, охватывающих людей, которые предаются сладким воспоминаниям о прошлом, полностью исчезло с лица Леандры. Теперь она опять надела свою привычную маску горечи и печали.

– Я уже не помню слова, которые он пел, только мелодию. Она очаровала меня с первого тона. Вот, она звучала примерно так. ― Несколько минут она тихо напевала песню Арарата. Ирина находила её странной, потому что она объединяла радость с печалью так плавно и естественно, что хотелось плакать и смеяться одновременно.

– В нашу первую ночь любви он сказал мне, что ангел нашептал ему мелодию, когда он увидел меня в первый раз. На него вдруг что-то нашло, поэтому он просто должен был петь. Он даже отказался принять деньги, которые я ему подала, только покачал головой и сказал, что взгляда богини, источающей запах мёда, молока и белых роз, будет достаточно, чтобы заплатить за всю его жизнь.

Ирина заметила, как щёки матери окрасились в красный цвет, а её губы сформировали рот для поцелуя. Ей было неприятно смотреть на это, так как то же самое она видела у Александру.

– Что произошло потом? ― спросила она быстро, чтобы поменять тему.

Рот для поцелуя исчез. Вместо этого вновь показалась тонкая линия сурово сжатых губ.

– Каждую ночь я ускользала из дома, чтобы увидеться с ним. Я не спрашивала откуда он, и чем он занимался. Даже его имени я не знала. Только через месяц он лишь мимоходом упомянул своё имя. Я находилась под его чарами, безнадёжно и всецело. Мне хватало его голоса, его тела, его рассказов о приключениях, которые он, вероятно, все выдумал. Ирина, я до сих пор не знаю, кем был этот человек, который подарил мне тебя.

– Он был? Это значит, что мой отец на самом деле мёртв?

– Этого я не знаю.

Леандра снова подняла взор к небу. Хотя она не хотела признаваться в этом, втайне она по Арарату очень скучала. Все годы, прошедшие с рождения Ирины, в которые она всё ещё надеялась, что он вернётся к ней, она подавляла каждую мысль о том коротком промежутке времени с ним, которое равнялось вечности в раю. Боль была слишком велика. Поэтому она научилась уничтожать её в зародыше. И всё же воспоминаниям удавалось иногда преследовать её во сне. Эти сны стали более частыми в последнее время, и теперь, когда она впервые в своей жизни открыто говорила об Арарате, её раненная любовь всплыла в памяти, как труп в воде. Боль и тоска глубоко врезались в её сердце. Все эти годы она пыталась убедить себя, что была в то время глупой пятнадцатилетней девчонкой, простодушным ребёнком, без представлений о механизмах жизни. Теперь она знала, что однажды действительно любила Арарата. Эта любовь уподобилась горячему ножу, медленно разрезавшему её грудь, только для того, чтобы освободить бескрайнюю темноту. Никогда и ничего она так страстно не желала, как его гибели в этот момент, чтобы погиб он в открытом море и был похоронен там же, как это приличествовало бы ему, чтобы он ждал её сейчас на небесах, и она могла бы увидеть его снова, так как и она скоро покинет этот мир.

– Ты не знаешь этого? Где ты его потеряла? ― Ирина прервала мысли Леандры.

– Где ты его потеряла? Какой интересный выбор слов, моё дитя. А также хороший вопрос. ― Она сделала паузу, размышляя, как она сможет объяснить дочери свои тогдашние поступки, не говоря уже о том, чтобы оправдать их. Это было не так уж просто, так как она сама этого не знала.

– На третьем месяце вечного ускользания из дома моего отца я больше не могла найти отговорку. Я была беременна. И тогда я начала приходить в себя. Красивая мечта о большой любви быстро превратилась в бесцветную, печальную иллюзию.

Леандра пыталась подавить подступающие слёзы.

– Все мы рано или поздно сталкиваемся с действительностью, Ирина. Но это не значит, что тебе лучше не мечтать. Как ты уже знаешь, я свято верю в то, что в жизни очень важно иметь мечты. Мечта придаёт нашей жизни смысл и вселяет в нас надежду.

Ирина была поражена, что её мать всё ещё хранила в себе мечты и представления об идеале.

– Но никогда не упускай из виду и не скрашивай своё сегодняшнее положение. Беременность стала началом неизбежного конца моей прошлой жизни. Я уверена, что моя мама всё это время знала, что я встречалась с юношей. Всё же она ничего не предпринимала. Она видела мои пылающие щёки и влажные глаза, полные неутолённого желания. Так она предоставила мне свободу действий. Твоя бабушка не была дальновидной и не могла заранее позаботиться о будущем. Она должна была отвесить мне основательную пощёчину за мою невероятную глупость.

В тот же момент Леандра спросила себя, изменилось ли бы тогда действительно всё к лучшему. Если бы её мать была строже, она никогда бы не изведала любовь, любовь, которая разрывает сердце и стягивает внутренности, потому что ты изнываешь от тоски по любимому человеку. Любовь, столь чистая и безусловная, что она ничего не ожидает от другого, что, не колеблясь, прыгнешь в горящий ад, жизнь отдашь ради этого человека.

– Что ты предприняла, когда ты узнала, что ты беременна?

Процесс жизни, беременность, рождение и смерть – это были вещи, которые интересовали Ирину больше всегo.

– Арарат радовался этому сообщению. Но я знала, что мой отец задушит его своими собственными руками, если узнает про нас. Он либо убил бы меня тоже, либо отправил бы в монастырь, а моего новорожденного ребёнка отдал бы в приют. Единственным выходом, который пришёл мне на ум, было бегство. Бегство из родительского дома, из Венеции, от всего мира, если мы могли бы это сделать.

– Это убило твою мать?

– Да, так и было. Гуманнее было бы вырвать её сердце моими собственными руками. Но нет, вместо этого я, не оставив письма, среди ночи ушла.

Я всё ещё точно помню ту ночь. Это была самая прекрасная ночь в моей жизни, которую я когда-либо пережила. Здесь в Молдове ты никогда не увидишь такого звёздного неба. Был июнь, и воздух был тяжёл от цветов, которые росли в саду нашего дома. А небо…, ― она улыбнулась, ― небо было подобно лику Господа. Оно было усеяно звёздами, которые были ещё краше, чем лунный серп. Они освещали всё и каждого, но я была так уверена в моём замысле, что я прыгнула без страха из моего окна и спокойным шагом открыла тяжёлые железные ворота нашего дома.

– Где был папа? ― Было странно приятно говорить «папа».

– Он ждал меня в порту.

– В порту?

– Там находился корабль, который должен был доставить нас в Молдову.

Ирина онемела. Она всегда гордилась быть, по сравнению со своими ровесниками, отважной и любознательной. Всё же, теперь выявилось, что её мать проявила силу и волю, о размере которых она не знала ничего.

– Да, это, пожалуй, удивляет тебя. Беременная пятнадцатилетняя, такого же возраста, как ты сейчас, поднимается на заброшенный корабль среди ночи с мужчиной, происхождение и прошлое которого ей абсолютно неизвестны, чтобы отправиться в путь в страну, о которой она ещё никогда ничего не слышала.

– Ты в то время никогда не слышала про наше княжество?

– Нет, и откуда? Моё образование сосредоточивалось лишь на существенном: чтение, письменность, арифметика, рисование, танец. Я даже научилась играть на лютне.

Ирине не хватало слов. Такой она свою мать не знала.

– Я знаю, Ирина. Я сейчас говорю об этом, а кажется, что рассказываю историю другого человека. Это была ужасная переправа. Они перевозили груз, судя по всему, нелегально. Поэтому и отправление ночью. Арарат и я были единственными пассажирами. Я не знаю, как он убедил капитана взять нас с собой. Твой отец обладал даром убеждения и лести. Я была беременна в первый раз, и не имела представления, что это влечёт за собой, меня тошнило почти беспрерывно. Грязь повсюду, отвратительная еда, крысы – всё это ещё больше усиливало тошноту. Не знаю, как я пережила всё это. Однако теперь, по прошествии времени, я благодарю Бога за эти неудобства. Вследствие того, что я неделями была прикована к постели, я не могла ни секунды думать о том, что покинула свою надёжную жизнь.

Рассказывая о своей жизни, Леандра вновь почувствовала то же, что чувствовала и видела тогда на этом прогнившем корабле: вонь от матросов, их наглые взгляды, непрекращающуюся качку корабля, множество промежуточных остановок в неизвестных портах. Глубокое отвращение охватило её.

– Когда корабль отчалил от пристани, я услышала плач моей матери. Я слышалa это очень ясно. Я стояла у поручней и неосознанно прощалась с моим детством.

Леандра крепко обняла Ирину. Для неё Ирина пахла всё так же свежо и сладко, как в день её рождения. Но этот праздный момент быстро исчез. Пришла пора рассказать Ирине правду. И как будто прочитав мысли своей матери, Ирина спросила её:

– Когда папа от нас ушёл?

Леандре было так, словно ей голыми руками разорвали грудную клетку.

– Через три недели мы прибыли в Молдову.

Ирина вглядывалась в ночь.

– Хаос, ах да, хаос, ― едва слышно прошептала Леандра. ― Так много людей было в порту, когда мы встали на якорь, потому что причалили мы ровно в полдень. Моя беременность была теперь отчётливо видна. Мне было так стыдно!

Ирина удивилась, почему нужно было стесняться своей беременности. Цыганки, здесь в лагере для рабов, не задумывались над такой чепухой. Они с гордостью выставляли свой опухший живот, приподняв верхнее одеяние, и таким образом грелись на солнце во время обеденного перерыва. Увещевания монахов нисколько не помогали, так как цыганки были хитроумные: они вызывали святых братьев на словесный поединок, тем что постоянно спрашивали «почему», независимо от того, какие аргументы монахи приводили против выставления напоказ беременного живота. Женщины также не боялись высказывать открыто, что и братья когда-то лежали в животе их матери, и они все одинаковым путём появились на свет.

– Радовался ли он хоть своему возвращению на Родину?

– О да, он радовался. Он был так счастлив, что оставлял меня одну в порту каждые пять минут, потому что я не поспевала за ним.

Горечь подступила к Леандре, как кислая изжога.

– Куда он так торопился?

– Я не знаю. Первые дни мы ночевали в портовых кабаках. Там было неожиданно безопасно для нас обоих, так как Арарат знал там почти каждого.

Ирина не могла решить – хорошо это или плохо.

– На пятый день, да, я уверена, это был пятый день, я постепенно начинала понимать язык страны, который не так уж сильно отличается от итальянского. Я надеюсь, что однажды ты будешь владеть этим прекрасным языком со всем богатством его выразительных возможностей и говорить на нём так, как он того заслуживает.

– Да, кто знает, куда занесёт меня ветер. Тебя же он из Венеции в княжество…

Да, это было невыразимо и звучало бы как насмешка, произнеси она это вслух: Леандра отказалась от великолепного дома в Венеции, чтобы влачить свою жизнь в грязи и вони рабского лагеря. Да и кто смог бы это понять?

– Ты можешь не бояться произнести это вслух, дитя моё. Сейчас я уже спокойно к этому отношусь. Ты мне в этом помогла. Да, я оставила свою прежнюю и, как сказали бы многие, красивую жизнь ради того, чтобы стать рабыней в стране неверных.

Ирина вздрогнула, услышав эти слова. Возмущение было столь велико, что, казалось, вот-вот задушит её. Иногда жизнь наполнена горьким юмором.

– Я не сожалею о своих поступках, потому что это означало бы, что я не принимаю Божий дар – саму жизнь, а это сделало бы меня грешницей. Да, моя жизнь была трудна и горька, причиняла боль, но у меня есть ты, моя маленькая принцесса. Никогда не признавай себя побеждённой. Ты особенная. В твоих глазах отражается положение звёзд, а это знак того, что ты избранная.

Леандра зарыдала, спрятав лицо в худых руках. Ирина пыталась запомнить слова матери, поскольку она уже догадывалась, что ещё не в состоянии понять всю их важность. Она обняла свою мать и спросила:

– Когда Арарат оставил тебя?

Леандра резко перестала плакать. Это должно было стать последним разом, что по её щекам катились слёзы.

– Через месяц, после того как нас нашли и продали монахам. Он был ловок, он смог убежать. Во всяком случае, в рабском лагере все думают так.

– То есть это может значить, что он, возможно, был убит, а вовсе не сбежал?

– Я не верю в это. Хотя никто не заметил, как он ускользнул, и накануне также не наблюдались никакие признаки планируемого побега, но я уверена, что он не позволил бы себя убить. Для этого он был слишком умён. Ты унаследовала это от него. Его искали месяцами. Даже с объявлениями о розыске, по крайней мере, мне так сказали.

– Это означает, что Арарат, мой собственный отец, никогда не видел меня?

Леандра молчала. Никакие слова, никакие объятия не могли поколебать достоверность в том, что ты кому-то совсем безразличен.

– Когда я наконец поняла, что он никогда не вернётся, когда я была в этом абсолютно уверена, я впала в полудремоту, в серый туман, из которого я больше не видела никакого выхода. Это был ад на земле, из которого я смогла выбраться только тогда, когда четыре года назад Константин принёс мне тебя, истекающую кровью.

– Почему тебе потребовалось столько времени, чтобы понять, что он никогда не вернётся? ― с раздражением спросила Ирина. Она была обижена сверх меры.

– Надежда, как пиявка, прикрепляется к душе человека и остаётся до тех пор, пока он не умирает. Я любила твоего отца. Я любила его до смерти, но он никогда не любил меня.

Они вместе взглянули наверх и увидели падающую звезду. Леандра улыбнулась. В её сердце воцарился покой. Ирина же тайком роняла слёзы. Она плакала, так как знала, что скоро оставит эту жизнь и променяет её на нечто неизвестное, что будет важнее чем всё, что случалось с ней до сих пор. Было ли это хорошо или плохо? Это зависело от неё.