Читать книгу Когда Молчат Князья. Закон Топора - - Страница 12

Прошло три дня непрерывной муштры. Ненависть к Ратибору в лагере загустела, стала почти осязаемой. Мужики возвращались с "учений" избитые, вымотанные, злые. Они больше не роптали вслух – боялись, – но их молчание было тяжелее любого проклятия. Вечерами они сбивались в кучки вокруг костров Вепря, который молча подливал им в кружки травяной отвар и качал головой, и в этом молчаливом сочувствии была тихая оппозиция.

Ратибор делал вид, что не замечает этого. Он продолжал гнуть свою линию с упрямством маньяка.

На четвертую ночь двое не выдержали. Один из них был Семён, тот самый, которого Ратибор унизил в первый день. Второй – молодой парень из людей Вепря по имени Тарас, тихий, неприметный, который больше всего на свете боялся боли. Они наслушались утешений Вепря, который твердил, что "надо потерпеть, вожак одумается", и решили, что терпеть больше невмоготу. Лучше сгинуть в лесу от голода, чем каждый день терпеть побои и унижения от своего же.

Они дождались, когда их смена на карауле подойдет к концу, и, вместо того чтобы идти спать, тихо скользнули в темноту, прихватив свои скудные узелки и по топору. Они не хотели предавать. Они просто хотели сбежать. Назад, к тихой, понятной жизни, пусть даже и рабской.

Но они были пахарями, а не лесными жителями. Их выследили братья-охотники, чья смена была следующей. Лют и Влас, выросшие в лесу, двигались беззвучно. Они не стали их останавливать. Они просто пошли по следу, а на рассвете, когда беглецы, выбившись из сил, уснули под корнями вывороченной сосны, охотники спокойно подошли и забрали у них топоры. Проснулись дезертиры уже под взглядами четырех немигающих глаз.

Их привели в лагерь. Связанных. Усталых и насмерть перепуганных.

Новость облетела стоянку мгновенно. Люди высыпали из шалашей, образовав неровный круг. В центре стояли двое беглецов с опущенными головами. Рядом – Ратибор. Его лицо было спокойно, но это спокойствие пугало больше, чем любая ярость.

"Они хотели уйти", – просто сказал Лют.

По толпе прошел гул. "Трусы!", "Предатели!" – крикнул кто-то из вересовских.

Но большинство молчало, и в их молчании не было осуждения. Многие втайне понимали и даже сочувствовали беглецам.

"Что ты с ними сделаешь, Ратибор?" – подал голос Вепрь. В его голосе была тревога. Он чувствовал свою вину. Это его слова подтолкнули их к побегу. – "Они не со зла. Они просто устали. Отпусти их. Пусть идут своей дорогой".

"Отпустить?" – Ратибор медленно повернул голову к Вепрю. – "Отпустить, чтобы они, заблудившись, через три дня вышли к дозору Волха? Или чтобы их поймали, и под пыткой они рассказали, где мы? Где наши женщины, наши дети? Ты этого хочешь, староста?"

Вепрь сник, не находя ответа.

"Их нужно судить! – выкрикнул Горислав. Его глаза горели. – Закон войны прост: труса и предателя – на ножи! Чтобы другим неповадно было!"

Он сделал шаг вперед, вытаскивая из-за пояса длинный нож. Несколько его людей тоже шагнули за ним.

Но Ратибор преградил ему дорогу. "Спрячь нож, Горислав. Ты прав. Их нужно судить. Но судить буду не я. И не ты. Судить будем все мы".

Он повернулся к кругу. "Вчера они стояли с вами в одном строю. Ели из одного котла. Сегодня они сбежали. Если бы они ушли, за ними завтра ушли бы другие. А послезавтра наша стая разбежалась бы по всему лесу, и нас бы переловили поодиночке. Их трусость – это угроза жизни каждого из вас. Каждого! – он повысил голос. – Ваших жен. Ваших детей".

Он выдержал паузу. "Я – не судья. Я – вожак. Мое дело – вести вас. А ваше дело – решать, кем вы хотите быть. Стадом, которое разбегается при виде кнута, или стаей, где каждый отвечает за каждого. Выносите приговор. Что мы сделаем с ними?"

Это был жестокий и гениальный ход. Он переложил ответственность на них. Он заставлял их делать выбор.

Люди молчали. Потом кто-то из толпы, чей брат погиб в первой вылазке, крикнул: "Смерть предателям!".

Ему ответил другой: "Они не предатели! Они просто слабы!"

Круг зашумел, заспорил. Крики, обвинения, мольбы. Ратибор молча ждал. Он дал им выпустить пар, дойти до предела.

Наконец он поднял руку. Шум стих.

"Я слышу вас. И вот мое решение, как вожака, – сказал он громко. – Мы не убийцы своих братьев. Их кровь не прольется здесь. Мы не уподобимся боярину Волху. Мы их… отпустим".

По толпе прошел вздох облегчения. Тарас и Семён подняли головы с надеждой.

"Но, – продолжил Ратибор, и его голос снова стал жестким, – мы должны быть уверены, что они не приведут за собой смерть. Уходя, они должны оставить здесь свою скорость и свою силу".

Он повернулся к кузнецу Остапу, который стоял, опираясь на костыль. "Остап. Принеси свой молот. Не тот, что для подков. Малый. Для правки железа".

Остап нахмурился, не понимая, но захромал к своему шалашу. У всех по спинам пробежал холодок.

"Вы уйдете. Мы даже дадим вам еды на три дня", – Ратибор обратился к пленникам. – "Но пойдете вы медленно. И далеко не уйдете. Но достаточно далеко, чтобы не выдать нас. Таков закон. Закон стаи".

Когда Остап вернулся с тяжелым молотом, все уже поняли. Женщины ахнули, кто-то закрыл лицо руками. Семён и Тарас затряслись от ужаса.

"Не надо… Ратибор… не надо…" – заскулил Тарас.

"Лют! Влас! Держите!" – скомандовал Ратибор.

Братья-охотники, с каменными лицами, схватили Семёна и повалили на землю, заломив руки. Один из них вытянул его ногу.

"Это должен сделать не я, – сказал Ратибор, глядя в круг. – Это наш общий приговор. И исполнять его должны мы все. По очереди. Каждый мужчина подойдет и нанесет один удар. Несильный. Чтобы не убить, а чтобы научить. И чтобы запомнить самому, что бывает с теми, кто бросает стаю. Начинай ты, Остап. Твоя нога болит. Ты знаешь цену раны".

Кузнец колебался. Потом посмотрел на свою дочь Миладу, потом на лица других людей, и в его глазах появилась мрачная решимость. Он взял молот. Подошел. Раздался глухой, мокрый хруст и дикий, полный боли крик Семёна, который тут же оборвался – ему зажали рот.

Потом подошел другой мужик. Потом еще один. Они подходили, отводили глаза, били и отходили, бледные, с дрожащими руками. Ратибор заставил пройти через это всех. Даже Вепря. Староста долго стоял, потом подошел, коснулся молотом ноги уже потерявшего сознание парня, и отошел, качая головой.

То же самое сделали со вторым.

Это была не казнь. Это было страшнее. Это был ритуал. Ритуал посвящения в новую, жестокую реальность. Ратибор связал их всех кровью и общей виной. Теперь в этой стае не было невинных. Каждый был палачом. Каждый был судьей.

Покалеченных, стонущих дезертиров перевязали, дали им по краюхе хлеба, по фляге воды и на рассвете вынесли за пределы лагеря, оставив на лесной тропе. Что с ними будет дальше – сожрут ли их волки, или они умрут от голода – никого уже не волновало.

Закон был исполнен. И стая сплотилась. Но сплотилась она не на вере и дружбе. А на страхе, крови и общем грехе. И Ратибор знал, что именно такая стая сможет выжить.