Читать книгу Когда Молчат Князья. Закон Топора - - Страница 6

Дым они заметили задолго до рассвета. Это был не дым из трубы – ровный, сизый, который поднимается к небесам мирным столбом. Этот был другой. Он валил с северо-востока, со стороны Вересово, рваными черными клубами, пачкая низкое, предрассветное небо. Ветер, ленивый и сырой, тянул его прямо на их деревню. Скоро в воздухе появился и запах – едкий, горький, ни с чем не сравнимый запах горящего дома, горящего сена и чего-то еще, чего-то неуловимо-сладковатого и тошнотворного, о чем не хотелось думать.

Первыми его заметили старики, вышедшие до ветру. Потом – бабы, затопившие печи. Вскоре вся деревня была на ногах. Люди стояли у своих изб, кутались в тулупы, хотя дело было не в холоде, и молча смотрели на черный столб на горизонте. Никто не задавал вопросов. Все и так всё понимали.

Ратибор стоял на крыльце своей избы, рядом с Богданом. Он смотрел на дым, и тот самый гвоздь, что сидел у него внутри, провернулся с новой, острой болью. Три дня назад они писали жалобу. Верили. Надеялись. А вот он, ответ. Написанный не чернилами на бересте, а огнем на теле целой деревни. Ответ был прост и понятен: вы – никто. Ваша жизнь – ничто.

Он вспомнил старосту вересовского, Мирона. Крепкий, упрямый мужик. "Хватит кланяться". Ну что, хватило?

Богдан рядом с ним дрожал. Не от холода. От злости и страха, смешавшихся в один тугой, горький комок.

"Это они, брат, – прошептал он. – Псы. Это они сделали".

Ратибор не ответил. Он молча смотрел на дым. В его глазах отражались далекие, невидимые отсюда отблески пожара. Он не чувствовал ни ярости, ни страха. Он чувствовал, как внутри него что-то умирает. Что-то, что позволяло ему до сих пор терпеть. Надежда? Вера в порядок? Нет, что-то более простое. Ощущение, что всему есть предел. Теперь он понял: предела нет.

**

Весть пришла с первым светом, вместе с живым ее воплощением. Из леса, шатаясь, вышла девочка. Босая, в одной обгоревшей и разорванной рубахе. Ее лицо и руки были в саже, светлые волосы спутались и пахли гарью. Это была Аленка, младшая дочь вересовского пахаря. Ее глаза были огромными, сухими и абсолютно пустыми. Она не плакала. Она шла, спотыкаясь, прямо через всю деревню, ни на кого не глядя.

Женщины ахнули, бросились к ней. Ее закутали в тулуп, повели в избу старосты Данилы. Она не говорила. Она просто сидела на лавке, раскачиваясь взад-вперед, и смотрела в одну точку. Через час ее начало трясти, и она заговорила. Рассказывала она обрывками, захлебываясь, и от ее слов у суровых, привыкших ко всему мужиков седели виски. Она рассказала про пьяный рев, про отца с рогачом, про погреб, про то, как убили ее мать. Про крики соседки Дарьи. Про то, как потом горели дома. И про то, как она шла через лес, а за спиной все еще слышала, как трещат бревна.

Когда она закончила, в избе старосты повисла такая тишина, что было слышно, как гудит в ушах. Мужики смотрели друг на друга, в пол, на свои мозолистые, бесполезные руки. Каждый из них думал об одном и том же.

Это могло быть их село. Это мог быть их дом, который сейчас догорает. Их жена, лежащая в погребе. Их дочь.

Наружу они вышли другими. За эти несколько часов, пока они слушали рассказ Аленки, они постарели на десять лет. В их глазах умер страх. Страх – удел тех, кому есть что терять. Они только что поняли: терять им больше нечего. Осталась только жизнь, которая, как оказалось, ничего не стоила.

Началась паника. Но паника не шумная, а тихая, деловитая. Кто-то бросился прятать остатки зерна, закапывая его в лесу. Кто-то начал собирать узелки с самым необходимым. Несколько семей, самые трусливые, просто запрягли своих тощих лошаденок, погрузили на телегу детей и скарб, и, ни с кем не прощаясь, уехали на юг, в никуда.

Староста Данила стоял посреди улицы, растерянный, сломленный. Вся его вера в княжью правду, в жалобы и челобитные, превратилась в пепел и дым там, на горизонте. Он пытался что-то говорить, успокаивать, но его никто не слушал.

Ратибор вошел в свою избу. Велеслава сидела на лавке, прижимая к себе Аленку, которую привели к ним – в доме старосты было слишком много людей. Жена баюкала девочку, что-то тихо ей напевая, хотя та, казалось, ничего не слышала.

"Они придут сюда", – сказала Велеслава, не глядя на мужа. Это был не вопрос.

"Придут", – подтвердил Ратибор.

Он подошел к сундуку. Отодвинул старые тулупы. На самом дне, завернутый в промасленную тряпицу, лежал его старый боевой меч. Неказистый, с простой рукоятью, но из хорошей стали. Подарок воеводы еще с того, греческого похода. Он не брал его в руки с тех пор, как вернулся. Он думал, что никогда больше не возьмет.

Он вытащил меч. Медленно провел пальцем по холодному лезвию. Оно все еще было острым.

Богдан, вошедший в избу, замер на пороге, увидев меч в руках брата.

"Что… что ты будешь делать?" – спросил он.

Ратибор посмотрел на брата, потом на жену, потом на маленькую девочку с пустыми глазами. Он посмотрел на свою жизнь. На поле, которое он пахал. На дом, который он построил. На унижение, которое он терпел.

Терпение кончилось. Оно выгорело дотла, как деревня Вересово. Осталась только холодная, твердая, как сталь этого меча, решимость.

"Хватит прятаться. Хватит ждать", – сказал он. И в голосе его не было ни страха, ни гнева. Только спокойная, окончательная ясность. – "Мы уходим. Но уходим не для того, чтобы бежать. А для того, чтобы вернуться".