Читать книгу Когда Молчат Князья. Закон Топора - - Страница 13

После суда над дезертирами в лагере воцарилась тишина. Тяжелая, напряженная. Муштра продолжалась, но теперь никто не роптал. Мужики двигались молча, угрюмо, с какой-то механической точностью. Они видели цену неповиновения. И каждый удар, который они нанесли по ногам беглецов, связал их с Ратибором прочнее любой клятвы. Теперь они были не просто жертвами. Они были соучастниками.

Через несколько дней, когда он почувствовал, что сталь достаточно закалилась, Ратибор собрал отряд для новой вылазки. На этот раз он не спрашивал, кто хочет. Он просто называл имена. Десять человек. Те, кто лучше всех показал себя на "учениях", и, обязательно, Горислав – его ярость нужно было направить в правильное русло.

Вечером перед выходом он повел их не к поляне для муштры, а к землянке Седобора, старого волхва. Седобор был худым, как сама Смерть, одет был в простое серое рубище. Но когда он поднимал свои выцветшие, почти прозрачные глаза, казалось, он смотрит не на тебя, а сквозь тебя, в самую душу.

"Вы идете не грабить, – сказал он, и его тихий, дребезжащий голос, казалось, исходил из-под земли. – Вы идете вершить суд. Суд старых богов, чьи законы попрал этот боярин. Он проливал кровь невинных на этой земле. И земля теперь жаждет его крови. Не просто убивайте. Карайте".

Он вынул из мешочка пучок сушеных трав и несколько маленьких деревянных идолов, грубо вырезанных, изображавших волчьи головы и знаки Перуна – шестиконечное колесо. "Каждому убитому псу боярина положите в рот эту траву, – она отгонит их души от перехода в новый мир, заставит их вечно скитаться междумирьем. А на груди у каждого кровью начертайте этот знак. Пусть их хозяин видит, что это не тати лесные пришли, а сам Громовержец послал своих волков".

Он передал травы и идолов Ратибору. Горислав смотрел на это, и его безумные глаза горели каким-то новым, фанатичным огнем. Теперь его месть обрела высший, священный смысл.

**

Их целью была не дружина, не дозор. Целью была боярская мельница на реке Черной. Место жизненно важное. Она молола зерно не только для острога Волха, но и для всей округи, которая еще оставалась под его рукой. Лишить его мельницы – значило нанести удар по самому желудку его власти.

Они подошли к мельнице задолго до полуночи. Двигались лесом, как призраки, след в след. Каждый знал свой маневр, каждый жест вожака. Ратибор преподал им жестокий урок, но он же научил их и воевать.

Охраны было четверо. Двое дремали внутри мельницы, у теплой печи, еще двое, закутавшись в тулупы, ходили вдоль реки. Луны почти не было.

"Лют, Влас. Часовые – ваши", – прошептал Ратибор. "Никаких стрел. Ножами. Тихо".

Братья-охотники кивнули и растворились в прибрежных кустах. Через несколько минут со стороны реки донесся тихий всплеск, потом – короткий, прервавшийся хрип. И тишина.

"Время", – сказал Ратибор.

Он, Горислав и еще двое подкрались к двери. Остальные оцепили мельницу. Ратибор прислушался. Изнутри доносился храп. Он выбил дверь одним ударом ноги.

Они ворвались внутрь. Двое охранников, ошалевшие ото сна, не успели даже схватиться за мечи. Они спросонья смотрели на ворвавшихся темных людей с лицами, вымазанными сажей. Удар топора Ратибора был коротким и милосердным. Горислав же, прыгнув на второго, начал резать его ножом, долго и со вкусом, шипя ему в лицо проклятия. Ратибор позволил ему это. Ярость должна была найти выход.

Мельник, старый, перепуганный дед, забился в угол. "Не губите! Я человек подневольный!" – лепетал он.

"Жить хочешь, дед?" – спросил Ратибор, вытирая топор о мешок с мукой.

Дед закивал, стуча зубами.

"Тогда побежишь. Побежишь в острог к своему боярину. И расскажешь ему все, что видел. Понял?"

"Понял, батюшка, понял…"

"А чтобы не забыл", – Ратибор наклонился к одному из убитых, достал пучок травы, который дал ему Седобор, и вложил в открытый рот трупа. Потом, обмакнув палец в рану на шее, он начертал на груди убитого шестиконечный знак Перуна.

Ту же процедуру они проделали с остальными тремя. Когда все было готово, мельницу подожгли. Сухое, просмоленное дерево, пропитанное мучной пылью, вспыхнуло мгновенно. Яркое, веселое пламя взметнулось в ночное небо, пожирая плоды чужого труда.

Они ушли так же тихо, как и пришли. А старик-мельник, обезумев от ужаса, побежал по дороге к острогу, чтобы принести своему господину страшную весть.

**

Утром Волх со своей свитой стоял на дымящемся пепелище. От мельницы остались только обугленные сваи и почерневшие жернова. На берегу лежали четыре тела его людей. Застывшие, с травой во рту и кровавыми знаками на груди. Дружинники, даже самые бывалые, смотрели на это с суеверным ужасом. Это было не похоже на обычный разбой. От этого веяло чем-то древним, потусторонним и очень злым.

Волх смотрел на знак Перуна, и его пьяная спесь улетучилась. Он был сыном своего времени. Он мог не верить в княжескую справедливость, но он верил в старых богов. И он знал, что такие знаки не чертят просто так. Это была не просто месть. Это было проклятие.

Он, боярин Волх, владыка этой земли, впервые за много лет почувствовал настоящий, леденящий страх. Не за свою казну, не за свою власть. А за свою душу.

С этого дня на его землях поселился террор. Но это был не террор боярской плетки. Это был террор невидимых лесных мстителей, которых, как шептались по деревням, вел не просто беглый мужик, а сам леший, посланный старыми богами, чтобы покарать отступника. Теперь они были не просто разбойниками. Они стали легендой. Карающей дланью богов. И это оружие было страшнее любого меча.