Читать книгу Аю-Даг - Наталья Струтинская - Страница 12

Василий приехал ровно в два часа дня. Его черный «дефендер» блестел в лучах послеобеденного солнца. Я села на заднее сиденье, и мы медленно покатили по улице. Мама и бабушка замерли у калитки со смородиновыми листами в руках. Я помахала им в заднее окно, и они направились к дому.

Как только мы выехали на выездную дорогу, которая, петляя по склону, вливалась в поток шоссе, Вася нажал на педаль газа. Машина взревела и, казалось, напрягая все свои силы, рванула в гору. Я откинулась на спинку сиденья от внезапного толчка. Вася, улыбнувшись на мое «ой», только еще сильнее надавил на газ. Обернувшись, я увидела, что за нами едет серебристая «шкода», еле заметно моргая раскосыми фарами, а за ней гудит синий старенький «БМВ». Я весело помахала им рукой. За ними, внизу, я разглядела голубой кусочек моря, а через некоторое время мне открылся вид на весь городок, который все быстрей удалялся, погружаясь в прозрачный туман.

В зеркале над лобовым стеклом отражались темные глаза Васи, напряженно следившие за дорогой. Его лицо было спокойно, руки крепко сжимали руль. Ветер из открытого окна раздувал его рубашку на рукаве. Вдруг он посмотрел на меня, его глаза сощурились в улыбке, а я неожиданно смутилась.

Вскоре мы выехали на шоссе. Машин было мало, и Вася дал волю своему «дефендеру». Сначала слева и справа нас окружала горная стена. Деревья сплошной зеленой массой мелькали за окнами. Солнце редкими лучами проникало сюда сквозь пышную растительность. Но вот мы выехали на извилистую, ярко освещенную ослепляющим желтым светом ленту дороги. Слева был обрыв, справа – отвесные скалы, сменяющиеся виноградными плантациями и желтыми полями. Дорога здесь была недавно отремонтирована, машина неслась по свежему асфальту, а сердце замирало, когда на еле ощутимых неровностях «дефендер» взлетал, а я оказывалась в невесомости. Иногда внизу, среди деревьев, мелькали крыши домов, а на фоне темно-синего моря вырисовывались высотки. Но они так же быстро исчезали, как и появлялись, сменяясь необитаемыми скалами и зелеными зарослями.

Я открыла оба окна на заднем сидении. Ветер со свистом задувал, вороша мои волосы и заглушая смех. Я смеялась, глядя на Васю, поправляя свои непослушные волосы, – смеялась оттого, что мне было необычайно хорошо сейчас.

На поворотах я цеплялась обеими руками за спинки передних сидений, стараясь сохранить равновесие. Дорога лентой убегала вверх по серпантину. Когда мы выехали на открытую площадку, отгороженную от обрыва черно-белым забором, моим глазам предстала бесконечная синева, которую я видела в день своего приезда. Море штормило внизу, волны бились о скалы, – я видела белую пену, огибающую береговую линию.

Время от времени я то поворачивалась, глядя в заднее стекло, то высовывалась из окна, энергично отвечая на гудение «БМВ» и «шкоды». Ветер рвал мои волосы и бил в лицо, заставляя щуриться и задерживать дыхание.

Сейчас я была счастлива. Счастлива так, как иной человек может быть счастлив только раз в жизни. Счастье, восторг и какая-то детская беспричинная радость слились воедино, заставляя сердце выпрыгивать из груди. Я неслась вперед, чувствуя, как мотор напрягает все силы, и машина с ревом летит навстречу южному ветру.

Как сложно и в то же время удивительно просто устроена человеческая душа. На какую-то долю секунды мне вдруг стало совершенно понятно, о чем позавчера говорила бабушка и рассуждал дед. Мог ли злой человек испытать тот же восторг, какой я испытывала сейчас? И вообще, были ли на Земле злые люди? В тот момент мысль эта казалась мне нелепой. Можно ли испытывать злобу, ненависть, зависть, вдыхая этот чистый, прозрачный воздух, глядя на ослепляющее счастьем золотое солнце, окунаясь в пурпурную дымку, отражающую соленый плеск моря?

Внутри себя я чувствовала разливающееся по всему телу тепло. Проникая в каждую трепещущую клеточку моего тела, оно будто заполняло незаметные доселе, но вдруг ставшие явными пустоты. Этот чудодейственный эликсир состоял из смеси внезапного чувства благодарности, в равной пропорции смешанного с глубоким чувством прощения. Я вдруг поняла, что люблю. Люблю, бесконечно люблю жизнь, людей, саму эту волшебную, несовершенную, но взывающую к совершенству землю. На моих глазах появилась какая-то искажающая изображение пелена, и я быстро заморгала. Это от ветра, подумала я. На самом же деле это были тихие слезы безмолвной исповеди души.

Позже я задумалась, как на самом деле мало человеку нужно для того, чтобы испытать истинное наслаждение жизнью. Оно не может длиться годами, – это невозможно. Оно мимолетно. Одно мгновение, стрелой вырвавшееся из вечности, вобравшее в себя стихийный дух жизни, потоком врывается через открытое окно и бьет туда, где прячется маленький гулкий моторчик. Это мгновение словно приоткрытая дверь вечности без пространства и времени.

Мы ехали без остановок. Василий включил радио. Из приемника, в такт подпрыгивающему сердцу, полился джаз. Время пролетело незаметно. Солнце медленно ползло к закату, и в окно струились уже не горячие, пыльные потоки, а предвечерняя прохлада. Вскоре мы завернули на ухабистую грунтовую дорогу и, миновав редкий кустарник, остановились у каменистого обрыва. Я вышла из машины.

Казалось, что там, за обрывом, ничего нет, кроме голубой воздушной пустоты. Но когда я подошла ближе, передо мной раскрыло свою широкую ладонь лазурное море.

Вода в бухте, окруженной отвесными скалами, имела не привычный темный цвет, а была удивительно прозрачной и голубой. Словно бесконечное шелковое полотно, гладь моря переливалась под легкими набегающими порывами ветра.

Я скорее почувствовала, чем услышала, как ко мне подошла Виктория, выражая слова восхищения. Ветер, дувший с моря, уносил ее слова на материк. У меня же было чувство, что я лечу вперед.

Скалистый обрыв под нами круто уходил вниз и врезался в море, которое ласково облизывало неровную береговую линию. Где-то далеко внизу просматривался пустующий кусочек пляжа, а справа, на вершине выступающей далеко в море отвесной скалы, виднелись стены разрушенной старой башни.

Ни души.

Казалось, в этом огромном, круглом, как шарнир, мире были только мы.

На высоком голубом небе ни облачка. Линия горизонта тонула в прозрачной воде. Ветер откуда-то доносил гулкий крик чаек. На мгновение на небе появилось несколько черных точек – чайки быстро удалялись от берега и вскоре растворились в высокой синеве.

– Никита-таки струсил, – громко сообщил Коля, крутя в пальцах ключи от автомобиля.

– Пусть себе дома сидит, – сказал Вадим, прислонившись к капоту «шкоды», и широко улыбнулся: – Ну как, нравится?

– Ты еще спрашиваешь? – воскликнула Виктория.

– Мари, – Вадим в упор посмотрел на меня, – что скажешь?

– Трудно выразить словами то, что по-настоящему прекрасно, – улыбнулась я, придерживая рукой волосы.

– Маша была немногословна, – рассмеялся Дима, – но, черт возьми, как верно сказано!

– Мы были чуть левее, – Вадим рукой указал в сторону. – Но здесь роза ветров такая, что там нас просто сносило. Здесь ветер тихий, несмотря на то что площадка открыта. Так что даже ночью будет не холодно.

– Палатки прямо здесь поставим? – спросил Рома, скрестив на груди крепкие руки.

– Нет, – сказал Вася, подойдя ко мне. – Я думаю, надо чуть в стороне. Вон за той скалой есть небольшая роща, а за ней – поляна. Там не будет такого ветра. К тому же там есть земля, – сидеть на камнях ночью не так уж удобно.

– Разумно, – согласился Вадим.

Мешки с палатками были перенесены за каменный выступ, за которым скрывался небольшой участок земли, поросший низкорослыми, согнутыми по направлению к солнцу деревьями, и не менее живописным видом на море. В просветах между деревьями мелькал широкий горный луг, усыпанный яркими желтыми и красными цветами.

– Здесь прекрасно, верно? – спросила Виктория, когда она, Лена и я расположились в глубоких раскладных креслах, скрытых от солнца большими зонтами. Мы сидели, обдуваемые нежным бризом, и смотрели в голубую бесконечность.

– Говорят, когда живешь возле моря, привыкаешь к нему и перестаешь обращать на него внимание, – проговорила тихим голосом Лена. – Я не согласна с этим. Я не смогла бы жить без моря. Мне кажется, в нем моя душа.

Виктория, покосившись на меня, подняла глаза к небу. Я почувствовала неловкость.

– Моя душа навсегда принадлежит этим местам, – сказала я, чтобы поддержать Лену, прервав неловкое молчание. – Я выросла здесь, и самые счастливые воспоминания связаны именно с ними.

– Несмотря на то что ты живешь в таком городе, как Петербург? – вскинула брови Виктория.

– Знаешь, говорят, что дом человека там, где его любят. Здесь я чувствую себя нужной.

– Понимаю, – закивала Виктория.

– У тебя там нет друзей? – спросила Лена.

– Нет людей, которых я могла бы назвать друзьями. Слишком громкое слово для них. Все мои друзья здесь. В школе у меня когда-то была подружка, но она оказалась сплетницей.

– Значит, у тебя не было подружки, – заключила Виктория.

– Значит, не было.

– Как я тебя понимаю! – снова воскликнула Виктория. – Очень сложно найти подходящего человека. А если нашел, то нужно держать крепко и не отпускать.

– Твой человек не уйдет от тебя, – сказала Лена.

– Бредовее мысли я не слышала, – возразила Виктория. – Люди уходят, и, поверь мне, любые отношения, будь то дружба или любовь, нуждаются в том, чтобы их питали. Не будешь стимулировать отношения – потеряешь человека.

– Но есть отношения, которые выдерживают разлуку и время и не гаснут. Это те редкие случаи, когда один человек находит свое отражение в другом.

– Это те редкие случаи, которые находят свое отражение в нередких любовных романах. Это сладкая иллюзия идеальных отношений. В жизни такого нет. Здесь все проще: есть человек – есть отношения, нет человека – нет отношений. А проносить сквозь время… Ты просто забудешь, вот и все. Или встретишь другого человека.

– А представь, что твой любимый человек уезжает, предположим, на год. Но он вернется, и ты это знаешь. Ты забудешь его?

– Начнем с того, что в монахини я не записывалась.

– При чем здесь это? Ведь если ты действительно любишь человека, то время – это ничто. Люди уходили на войну и возвращались через пять, через десять лет. Они ждали друг друга. Они любили, и они верили.

– Это разные ситуации.

– Нет. Это были такие же люди, с совершенно такими же мыслями и чувствами, что и у нас. Только сознание у них было другое.

– Что ты хочешь этим сказать? – Виктория приподнялась в кресле и в упор посмотрела на Лену.

– Только то, что сказала, – Лена пожала плечами.

Виктория покачала головой.

– У человека должен быть выбор. Без права выбора человек перестает быть человеком. А если его связать обязательствами, на которые он не подписывался, то узы просто-напросто превратятся в узлы.

– Но у человека еще есть долг, – сказала я.

– А я кому-то что-то должна?

– Ты должна хотя бы самой себе, – тихо сказала Лена.

– С собой у меня проблем не возникает. К тому же мы не знаем, что было сто лет назад. Вера, преданность – да, я это не отрицаю. Но время… Хранить верность вымышленному духу? Я не знаю, что будет со мной через мгновение, а ты говоришь о том, что будет через год. Возможно, дружба еще может пережить разлуку, и то вряд ли, потому что люди имеют свойство меняться. Но отношения между мужчиной и женщиной – никогда.

– Много соблазнов, правда? – Лена сузила глаза, а на губах мелькнула усмешка.

– В каком-то смысле, – утвердительно кивнула Виктория и вдруг улыбнулась: – Девочки, мы ведь женщины. А у женщины всегда должен быть выбор.

– А ты не думала о том человеке, которого ты предаешь?

– Разве речь идет о предательстве?

– Я думаю, да. – Лена внимательно посмотрела на Викторию.

– Я не давала обещаний, значит, не было предательства.

– Некоторые обещания являются негласными.

– В конце концов, я же не буду прыгать из одной постели в другую!

– Но ведь ты изменишь в мыслях. А это страшнее измены физической.

– Это все идеализированные рассуждения, – отмахнулась Виктория. – Иногда жизнь ставит такие условия, что поступить так, как рассуждаешь ты, просто невозможно. Это жизнь, детка, и нужно ее прожить так, чтобы в старости не остаться у разбитого корыта собственных иллюзий. Нельзя жить тем, чего нет. Человек, так или иначе, тянется к теплу, а от мнимой преданности бестелесному духу веет холодом.

Я была согласна с ходом мыслей Виктории. Я была слепым сторонником той теории, что время лечит любые раны, в том числе незримые, но такие ощутимые ранения в область сердца. Можно ли по-настоящему любить человека, не ощущая его присутствия рядом с собой, не чувствуя его поддержки, не питаясь теми эмоциями, которые необходимы для стимулирования любви? Можно ли сохранить доверие, растянутое расстоянием? Можно ли сохранить верность, ежечасно снедаемую сомнением? Все это похоже на игру в одни ворота, когда ты защищаешься от брошенного тобой же мяча. У меня тогда не было большого опыта в подобных делах, но представить себя, запертую в клетке собственных предрассудков, я не могла. Рассуждения же Лены казались мне старомодными сказками о несуществующей в жизни самоотверженной любви, не нуждающейся в прикосновениях, ласке и словах.

Я не уловила ни в глазах Лены, внимательно смотревших на Викторию, ни в ее голосе даже нотки презрения, а уж тем более – ненависти. Лена говорила спокойным, мягким голосом, слышать который было непривычно. Я впервые в жизни разговаривала с этим человеком, и она показалась мне довольно приятной. Она не была замкнутой, как я предполагала ранее. Она была немногословной. Я сочла мнение Виктории о негативном отношении Лены к ней ошибочным. Дело было в том, что они были абсолютно разными людьми без единой точки соприкосновения. Это было похоже на взаимодействие горячего и холодного потоков воздуха, которое неминуемо ведет к буре.

– Девушки, – вдруг раздался позади нас голос Вадима, – просим к столу!

Предложение перекусить странно втесалось в разговор о духовных ценностях. Я увлеклась собственными мыслями и диалогом и совершенно забыла о том, что последний раз ела еще дома.

Раскладной деревянный стол стоял на единственном ровном участке, покрытом зеленой травой. На нем дымились аппетитные кусочки мяса, обжаренные на огне, стояла миска с крупно порезанными овощами и корзинка с фруктами. Мы расселись вокруг стола.

Солнце быстро скрывалось за верхушками деревьев, редкими прозрачными бликами освещая стол. Мир окунался в акварель оранжевого заката, будто по небу кто-то разлил апельсиновый сок, разбавленный молоком. Чайки с криком то появлялись, то снова исчезали в вате рваных облаков.

Василий был сегодня особенно разговорчив и весел, подарив белозубую улыбку даже Вадиму. Глядя сейчас на него, едва ли можно было уловить его, как мне теперь казалось, необоснованную неприязнь к Вадиму, который в свою очередь необычайно галантно оказывал мне неожиданное внимание.

Он предлагал мне попробовать не только сочный кусочек свинины, умело обжаренный на огне до хрустящей корочки, но и разнообразные фрукты, сладкие пирожки и настоящее крымское вино, уверяя, что оно совершенно не пьянит. Вино было домашним, по вкусу напоминало слегка терпкий компот. Когда мой стаканчик наполовину опустел, я ощутила, как по ногам теплой волной стало расползаться тепло. Вадим все время задавал мне вопросы, спрашивал мое мнение, и мне казалось, что за столом я говорила больше всех. Особенно бодро заработал мой язык, когда красное вино едва бултыхалось на дне стакана.

Все смеялись, и смех, весело отлетая от скал, убегал вниз, заглушаемый морским прибоем. Что послужило причиной веселья – опьяняющее действие вина, неожиданно открывшаяся во мне способность острить, или же взаимодействие этих двух аспектов – с точностью сказать я не могла. И даже Лена, сидящая по левую руку от Василия, весело улыбалась, иногда тихо вставляя какое-нибудь замечание.

Тлевшие уголья легкой дымкой обволокли пространство, донося до нас сладковатый запах костра. На столе зажгли светильник, неверным светом колеблющегося пламени вырвавший из опускающихся сумерек раскрасневшиеся лица.

Я посмотрела на Василия и поймала на себе взгляд его темных глаз, которые улыбнулись мне. Два маленьких темных уголька блестели в свете костра, а на красивом, широкоскулом лице играли тени.

Внезапно наши взгляды встретились, и мне вдруг показалось, они на долю секунды сплелись незримым прочным колосом. Тело погрузилось в теплую пучину чувства, а сердце предательски пропустило удары. Голоса замолкли, а улыбка автоматически застыла на моих губах – я просто забыла про нее. В этот момент все погрузилось в темноту, и темнота эта стала источником света. Словно два черных магнита, глаза эти были единственным фокусом моей жизни, точкой притяжения всего моего существа.

Никогда я не испытывала этого чувства – ни до, ни после. Однажды появившись, пробудив в душе нечто незримое, волнующее, необъяснимое, оно, казалось, навсегда запечатлелось в его глазах. Взгляд, внезапно вырвавший из самых глубин сердца то, о существовании чего я не знала. И авторство творения теперь навсегда принадлежало его создателю.

Во всем мире существовали только эти глаза – слегка раскосые, блестящие, улыбающиеся. Они жили на непроницаемом лице какой-то своей, особенной жизнью. Словно две узкие, красиво очерченные щелочки, ведущие в мир света. И свет этот теплой обволакивающей волной затопил мое сознание.

Мне казалось, что все вокруг замерло. Жизнь остановилась, и двигался только легкий, свежий бриз. Я четко видела, как его волосы на голове слегка пошевелились, тронутые незримой рукой ветра. Прежде, чем ветер, коснувшийся его, долетел до меня, прошло много-много часов, дней, месяцев и лет. Он коснулся моего лица, волос, плеч. Я глубоко вдохнула, неосознанно пытаясь сохранить в себе этот аромат. Самый чудесный, волнующий аромат на свете!

Мне вдруг показалось, что мир открыл мне таинство, никому больше не известное. Тонкая, незримая нить крепкой струной одного только взгляда связала две юные жизни, острыми крючками вцепившись в сердце.

Никогда я не всматривалась в эти глаза, никогда не вдыхала волнующий аромат и, как мне показалось, никогда раньше я не видела этого лица. Необыкновенно красивое, оно дышало силой, волей и чувством. Высокий лоб венчался коротко постриженными темными волосами, низкие брови темной дугой огибали глаза. Две маленькие, аккуратные родинки под губой пританцовывали, когда на лице появлялась улыбка.

Что было причиной этого внезапно вырвавшегося мгновения? Стоило ли вообще искать причины? Мне казалось, что всю жизнь я смотрела в бинокль, а сейчас вдруг моим глазам предстала объемная картинка окружающей меня реальности.

Я не могла найти определения чувству, медленно созревающему где-то в самом дальнем уголке моей души. Оно не было похоже ни на радость, ни на волнение. Я не ощутила легкости, не было это и опустошением. Жар не сковал мою грудь, холод не обволок мое тело. Пальцы, скрещенные на коленях, не дрожали, а ноги твердо стояли на земле. Но что-то вдруг в одно мгновение изменилось.

Все было на своих местах: стол, уставленный всевозможными яствами; Рома, массивное лицо которого расплылось в добродушной улыбке; светловолосая Виктория, белки глаз которой в сумерках резко выделялись на смуглом лице, обращенном к жестикулирующему Вадиму; Дима, что-то доказывающий нахмурившему брови Коле; Лена, поправляющая потревоженные ветром темные прямые волосы. Все было ровно так, как тысячу мгновений назад, и все же по-другому. Что-то словно надломилось, и невидимая трещина расползалась все шире, отрезая прошлое от будущего. Нет, это была не легкость, не предвкушение, не страх и не отчаяние. Это чувство плотной массой перекрывало дыхание. Темные, волнующие глаза словно пробудили меня от долгого сна, и, проснувшись, я оказалась в другом измерении.

Внезапно до меня долетел резкий звук голосов, и я невольно вздрогнула и заморгала. Глаза, целую вечность принадлежавшие мне и только мне, смотрели не на меня. Красивое лицо отвернулось, а родные губы слегка шевелились, произнося слова, предназначенные не мне. И вновь девичий смех, внезапно выделившийся из общего гула голосов, взметнулся в небо и, гонимый холодным ветром, ударил в грудную клетку, разрядом пройдя по всему телу.

Мгновение – имя существительное, неодушевленное, средний род, второе склонение…

Синонимом мгновению служит секунда, миг, момент…

Разные, совершенно разные слова!..

Гиперонимы – время, промежуток…

Антоним – вечность…

Нет… Я не согласна! Не согласна!

Как может это живое, наполненное смыслом одухотворенное мгновение считаться неодушевленным, если сама жизнь стала его существом?

Как может синонимом мгновению служить секунда, уподобляя его часам, или же момент, если сквозь него проносится вся жизнь?

И как можно так самонадеянно выражать общую сущность мгновения, если оно единственно в своем роде и неповторимо?

Мгновение, мгновение, мгновение…

Током пройдя через фильтр сердца, оно определило мою жизнь.