Читать книгу Аю-Даг - Наталья Струтинская - Страница 15

Вечером, когда жара спала, мы все собрались перед крыльцом, расположившись на деревянных переносных скамейках. После семи часов вечера быстро темнело, – солнце, словно потеряв опору, быстро скатывалось за горы. В саду трещали цикады, вечер был свежий, прокаленная на горячем солнце земля дышала жаром. Со стороны огорода еще слышалось дедушкино кряхтенье – он заботливо поливал огурцы. Темнеющий сад замер в ожидании ночи, возле ульев еще ползали запоздавшие пчелы, ветра не было, и только в пестром пурпурном небе изредка еще бесшумно летали птицы. Острые очертания гор горбатыми изгибами выделялись на фоне оранжево-розового заката. Мир замирал, природа медленно погружалась в сон.

По вечерам мы часто сидели вот так. В сенях горел свет, и большие комары с тонкими длинными лапами бились о стекло крыльца. Из дома тянуло свежесваренным вареньем, бабушка в сенях еще гремела банками. Дед с громким вздохом присел на низкую скамеечку напротив нас с мамой, закидывая через плечо влажное ручное полотенце.

Миновал еще один обычный деревенский день, заполненный подвязкой помидоров, пчелами, курами, варкой варенья, дедушкиным послеобеденным сном, и снова пчелами, курами, скошенной травой и консервацией. Распорядок дня был жестко отработан годами, и мне иногда казалось, что дед и бабушка жили по инерции, изо дня в день обрабатывая сотки земли, поднимая килограммовые ульи, готовя варево курам и крутя банки. И, приезжая летом, мы вливались в этот поток нескончаемых дел, собственно, не принося ощутимой пользы. Мы помогали в уборке, прополке, варке и сборе урожая, к остальному нас не допускали. Порядки были строго регламентированы дедом, механизм дня отработан до автоматизма, и наше неловкое, неумелое вмешательство, казалось, в любой момент могло сбить всю систему. И только вечером, когда все замирало, наступал покой. Дедушкины подопечные мирно спали, изредка кудахтая и жужжа, заботливо откормленные, отчищенные и едва ли не им самим лично посаженные на жердочки и в ульи.

Иногда после обеда, в не особенно жаркие дни, когда сон не морил деда, или же по вечерам, когда все дела были сделаны, он садился на такую вот самодельную скамеечку и играл на балалайке или на гармони, и сад и дом наполнялись звонкой музыкой балалайки или же тягучими нотами гармони. А потом, под аккомпанемент собственного инструмента, он исполнял какую-нибудь песню. И музыка эта, и песня наполняли днем и сад, и каждое дерево в саду, – пчелы, казалось, живее и радостней летели от цветка к цветку, стрекозы кружили вокруг вишен и абрикосов, а бабочки садились на яркие цветки вьющихся роз, будто слушая и наслаждаясь русской песней. А вечером, когда солнце тонуло в горах, еще отражаясь в темно-синем небе, песня была другая – тихая, тягучая, подобно думам, которые посещают нас в это время суток. По словам деда, такие песни пели в его детстве, когда еще мальчишками босиком они бегали по полям, полнившимся хлебным запахом земли и разнотравья.

Бывало, заходишь с улицы в дом, а из сеней, сквозь раздувающиеся светлые дверные занавески, доносятся аккорды гармони, а под них переливается тихая песня:

День постепенно сбавлял свой ход. Природа медленно погружалась в прозрачный полумрак заката. Небо было цвета красного золота, обрамленного густыми бурыми облаками. По нему ровным клином пролетали птицы. Каждую минуту небо меняло свой цвет, переливаясь в лучах заходящего солнца.

Мне интересно было вот так сидеть у крыльца и под трескотню цикад слушать дедушку, рассказывающего истории и наблюдения, не поучающего, но поучительно наставляющего этими своими рассказами как примерами из жизни. И пусть я не знала Ивана с Нагорной улицы, или Егора из дома Переваловых, но истории их жизней, переплетения судеб странным образом завораживали, заставляя представлять, как оно было или могло бы быть, и образы людей возникали перед моим мысленным взором.

Людей этих, возможно, давно уже не было, но когда-то они так же, как я теперь, видели это небо, на котором уже начинали зажигаться первые звезды, и, запрокидывая головы, вглядывались в бесконечный небосвод. И у людей этих были желания, мысли, мечты, чувства. Люди эти страдали, любили и ненавидели. Люди эти жили, и были миллиарды судеб и миллиарды жизней. Люди вдохновляли, писали, создавали, творили.

Но что может оставить после себя человек, кроме памяти?