Читать книгу Пиррова победа. Роман. Часть 2 - Василий Васильевич Варга - Страница 12

Призыв был услышан. Люди сразу стали собираться, группироваться, поневоле образовалась очередь, и не одна, а несколько. Комсомольцы рассредоточились с раскрытыми от восторга глазами, вооружились бумагой и заточенными карандашами, раздавали людям чистые листы бумаги, образцы заявлений, карандаши и диктовали текст на русском языке.

– А на румынском нельзя?

– Товарищ Сталин сказал, что будет один язык во всем мире, и это будет русский язык. Скоро ведь мы освободим все человечество от ига капитализма. Так что пишите на русском, – объяснил Дрянько.

– И напишем, какой разница, лишь бы эта ваша счастливая жизнь побыстрее к нам при кочевала. И чтоб колючая проволока была ликвидирована, чтоб мы могли навестить своих братьев в великой Румынии.

– Все будет сделано, – уверял Дрянько. – Как только организуем колхоз в вашем селе, так построим мост через Тису прямо до Бухареста.

– Какая счастливая жизнь! – произнесла румынка Нуца. – А другой страна тоже счастливый?

– Все страны социалистического содружества счастливы. Только в странах капитализма народ голодает.

– А ми не будет голодать? – не унималась Нуца.

К шести часам вечера заявлений в колхоз было подано так много, что у комсомольцев началось головокружение от успехов. Такого никто не ожидал. Слава Дрянько набрал целую сумку, взвалил ее на плечо и начал танцевать под аплодисменты остальных комсомольцев. Даже Лина Малахоненко, которая так боялась слез, была в неописуемом восторге от всенародного энтузиазма. А румыны все шли нескончаемым потоком, как советские люди к Мавзолею, чтоб посмотреть на своего вечно живого и вечно спящего маленького с жиденькой бородкой кумира, девизом которого всегда было: стрелять, стрелять и еще раз стрелять.

Под конец обнаружилось, что не хватает бумаги, а от карандашей остались только огрызки. Кто—то предложил использовать кирпичи, как в древности и на них расписываться. А Иван Демитреску, балагур и насмешник, известный всему селу, принес строганую доску, на которой тоже стали писать заявления в счастливую жизнь. Но этого тоже не хватило. Пришлось использовать холщовые мешки.

Когда все село исчерпало свои людские ресурсы, подав заявления даже от будущих еще не родившихся детей, сам по себе встал вопрос, а что делать дальше? Дрянько, ходивший грудь колесом, воображая, что на этой преданной груди, в которой бьется преданное сердце, звенят медали, красуются ордена, предложил завести грузовик и двинуться на штурм окружкома партии с докладом об успехах в коммунистическом строительстве.

– Но окружком спит в это время, – сказала Малахоненко. – Надо что—то другое придумать.

Стоявший рядом Иван Димитреску тут же предложил:

– Моя вас всех приглашает на вечеринка, как это по—русски? На сабантуй.

– Как мы поступим, товарищи? – обратился Дрянько к отряду.

– Очень просто. Зальем революцию водкой, – сказал член бригады Пиписькин. – Такой успех, почему бы нам ни отметить это дело? Партия это тоже одобрит. Кто хорошо трудится – тот должен и хорошо отдыхать, ведь мы, наверняка, выиграли соревнование у брезентников – «дзержинцев».

Румыны щедрый, гостеприимный народ: если вы им понравились, они будут поить вас до посинения. Водку и закуску из—под земли достанут и начнут разливать не в наперстки, а в граненые стаканы.

«Ульяновцев» пригласили в самый богатый и большой дом на окраине села, а столы, покрытые красным сатином, завалили всяким добром, где было вдоволь овечьего сыра еще с прошлого года. Такого количества добра могло быть только на свадьбе у богатого крестьянина.

Проголодавшиеся, истосковавшиеся по мясным блюдам и горячительным напиткам, молодые люди невольно допустили пере дозировку и потеряли революционную бдительность.

– За ленинский комсомол! За ВКП (б)! За Сталина! За короля Михая! – провозгласил тост Слава Дрянько.

– За Дину Кобуру!

– Не Кобуру, а Кобру, – поправила Малахоненко.

– За колючий проволока, чтоб этот колючий проволока расплавился! – сказал Иван Демитреску.

Румыны сами произносили тосты, наливали, опять произносили тосты за короля Михая, и снова наливали. Это длилось до тех пор, пока некоторые члены отряда «ульяновцев» не продемонстрировали свои ватные ноги, не способные удержать революционный корпус и комсомольскую голову, начиненную коммунистической идеологией.

– За к— к—к—коммунизм! За светлое будущее! – произнес комсорг Дрянько, и так задрал голову назад, что грохнулся на спину под аплодисменты своих коллег.

Находясь в лежачем положении и невменяемом состоянии, он попробовал спеть «мы смело в бой пойдем», но сумка, которую он всегда бдительно охранял и носил через плечо, ибо там находились заявления граждан, далеко не всех, вступивших в новую жизнь, упала на лицо и поцарапала губы. Дрянько покрутил тяжелой головой, помурлыкал, но ничего не изменилось: сумка, как лежала замочком к губе, так и осталась лежать.

– Ах ты, контра, – озлился Слава, приподнимая сумку и глядя на нее как, на врага народа. – Ты царапаешься? ты так относишься к своему хозяину? – и с силой вышвырнул ее в окно. Все было бы ничего, но под окном стояло корыто с помоями, куда и шлепнулась сумка с заявлениями в счастливую жизнь.

Остальные «„ульяновцы“» тоже не отстали от своего комсорга. Практически все на какое—то время пали смертью храбрых. Две девушки кое—как взобрались на большую печь, прижались лицом к кошке, переставший вычесывать блох, а два парня устроились под столом, основательно обгадив друг друга. Пять человек уползли на сеновал под присмотром и при помощи хозяина Ивана Демитреску.

К четырем часам утра гости находились в полном отрубе, а супруги Демитреску начали убирать посуду и не только посуду…

Водитель грузовика без брезента, допустивший потерю революционной бдительности, устроился на ночь в кабине, а днем копался в моторе до тех пор, пока не на шутку разволновался и забил тревогу. Как это так? светлое будущее надо внедрять, а никого нет.

Пропал отряд и все тут; видать заманили ребят, напоили, девушек изнасиловали, а потом всех вырезали охотничьим ножом, и закопали в общую братскую могилу. Не может такого быть, чтобы люди ушли в гости и не вернулись: здесь явно что—то не так. Кого ни спрашивал водитель грузовика, где проходил этот сабантуй, все пожимали плечами и разводили руками. Только одна сознательная женщина пожалела бедного водителя:

– Твоя идет на НКВД, на офицер Пустобрехов. Эта офицер все знает. У него шпийоны не только в великой Румынии, но и в нашем селе. Это по его приказу нас отделили забором с колючей проволокой от нашей исторической родины Румынии.

– Спасибо, – сказал шофер. – Как я раньше не догадался? Попадет мне за то, что молодежь оставил без присмотра. Эх, этот проклятый мотор! Ничего такого в этом моторе и не было, можно было пойти вместе со всеми и немного замочить горло. Уж я бы дрался, не то, что этот Слава Дрянько, он только болтать может, а больше ни на что не гож.