Читать книгу Пиррова победа. Роман. Часть 2 - Василий Васильевич Варга - Страница 8

Витя подошел к речке и, так как не было даже перекладины, пошел вброд на другую сторону, и направился в горы по направлению к дому. Слезы градом лились из его глаз, он даже не вытирал их, так же, как не обращал внимания на то, что вода струей стекала с его рваных штанишек, а туфель на правой ноге разошелся почти пополам, и его пришлось снять, и идти босиком. Не так жалко было этих денег, пусть это была его первая получка в жизни, как обидно на несправедливость, с которой он столкнулся в такой грубой форме.

То, что произошло, взбудоражило его сознание, заставило взглянуть на современный мир более трезвыми и взрослыми глазами; он как бы прозрел. Все, что пишут в газетах, говорят по радио, произносят с трибун, не имеет ничего общего с реальной действительностью, и что ленинский комсомол – это всего лишь детский подгузник партии, который она использует наравне с туалетной бумагой.

И все же в его голове, горячей и неугомонной, какая бывает только в юности, бродила и набирала силу одна мысль: такое не может быть. Гений всего человечества, отец народов, тот, что сидит в Кремле, просто не знает, что творится в стране, занимающий почти полмира. А если ему написать? А если ему рассказать об этом? Он наверняка возмутится и накажет этих негодяев, которые нарочно вызывают гнев народа, чтобы подорвать веру в коммунизм?

Эта мысль так завладела юношей, что он ускорил шаги, стараясь как можно быстрее сесть к столу, взяться за ручку и переложить мысли на бумагу. Целые фразы уже выстраивались у него в голове. Особенно много было слащавых эпитетов: дорогой, любимый, наш отец родной, защитник всех угнетенных, униженных и оскорбленных, мы обращаемся к тебе, защити нас от врагов наших и твоих врагов! Слезы высохли, сердце стало стучать ровно, ритмично.

Дома он отказался от обеда, сел к столу и накатал десять страниц мелким убористым почерком великому Сталину. Но письмо получилось слащавым, чересчур хвалебным, а существо вопроса отодвинулось в самый конец и уместилось в два— три предложения: незаконно отбирают землю, ликвидируют частную собственность, душат людей непосильными налогами, а гос заем выколачивают в принудительном порядке.

Это письмо он отнес своему любимому учителю Чепинцу Михаилу Семеновичу, надеясь получить одобрение. Михаил Семенович оказался дома, прочитал письмо и пришел в ужас.

– Товарищ Сталин это письмо никогда читать не будет, поскольку он получает десятки тысяч писем каждый день. В основном это письма, в которых прославляется его имя. Для сортировки и последующего сжигания или отправления этих писем на места, создана целая служба, огромный аппарат чиновников, может, целая сотня работников НКВД. Кто—то прочитает это письмо и скажет: молодцы ребята, хорошо работают, раз всякие ублюдки на них жалуются. Наш Фокин еще и премию получит или благодарность в худшем случае. Ты должен понять, что идет ломка старого. Наша партия на обломках старого мира собирается построить светлое будущее. Какие там письма, какие просьбы? Наоборот, одобрять, одобрять и еще раз одобрять надо политику родной Коммунистической партии в этом вопросе. И в любых других вопросах.

– Я не пойму, вы говорите то, что думаете или то, что надо говорить?

– То, что надо, то, что надо, мой дорогой! Ты еще слишком молод и поэтому так заблуждаешься.

– Но правда голая, как правда, она не может зависеть от политических целей. Я все равно ее добьюсь, я отправлюсь в окружком комсомола. Что они мне скажут? Вы видите, я хожу как последний бродяга, они у меня все до копейки отобрали, по сути, ограбили, как бандиты на большой дороге. Разве я для того пропустил целый месяц занятий в школе?

– Витя, мы, учителя, тоже почти половину своей получки занимаем государству сроком на 25 лет, а что поделаешь? Я поговорю с коллегами, мы сбросимся, купим тебе материал на брюки, а ты где—нибудь, пошьешь.

– Не надо мне ничего, я ничего не возьму. Я съезжу в Рахов… просто ради интереса, что там скажут.

– Поезжай. Только не кипятись, ты слишком горяч, это плохо, это может повредить тебе, испортить все твое будущее. Могут тебя исключить из комсомола, а потом не поступишь ни в одно учебное заведение страны. На работу нигде не устроишься. Да еще в Сибирь могут выписать путевку лет на десять, а то и на все двадцать пять.

– Спасибо, я буду помнить об этом и постараюсь быть выдержанным и предельно тактичным.

По пути домой Витя, уже более уравновешенно и спокойно, рассуждал о том, что не было гармонии и в царской России, но находились же Нехлюдовы, Безуховы и другие интеллигенты – правдоискатели, среди которых Чернышевский прямо и открыто звал Русь к топору.

Над его столом висел портрет того самого вождя, которому он сочинял послание, он был в военном кителе, и его глаза как будто бы улыбались, глядя на человеческие страдания.

Отец Вити долго не подходил к сыну, ни о чем не спрашивал: он чувствовал, что с сыном творится что—то неладное и только вечером, перед сном, спросил, как у него дела.

– Мне выдали эти бумажки вместо зарплаты, – сказал Витя, показывая облигации отцу.

– Не выбрасывай их, сынок, мы им покажем в следующий раз, когда они снова начнут нас мучить этим займом. Беда в том, что они забывают, и часто мне приходится платить один и тот же налог дважды. Я уже три бумажки получил из Рахова, что налог переплачен повторно. А толку—то что? Все равно жмут. А за мою зарплату ты не расписывался?

– Меня об этом никто не просил.

– А где ты так рубашку изорвал?

– Сама разорвалась, – солгал Витя. – Прилипла к телу, я резко повернулся, она даже не трещала, а как—то так нежно расползлась сама по себе.

– В чем в школу теперь пойдешь?

– Не знаю.

– И я не знаю. Надо эту школу бросать, тебе уже 17 лет скоро, на хлеб пора зарабатывать. Что тебе эта школа даст, скажи?

– Что—то даст, я в этом уверен.

– Ты видишь, сынок, как нас обкорнали. Одна коровенка осталась и ту зимовать нечем. Что мы тогда делать будем, как жить? Ты стал комсомольцем, можно сказать ихним человеком, ну и что? Видишь, тебе даже рубля не оставили от заработанных тобою денег; видать этот комсомол гроша медного не стоит для коммунистической партии.