Читать книгу Анжелика в Квебеке - Анн Голон - Страница 14

– Госпожа де Кастель-Морг! – повторила Анжелика. – Женщина! Стреляла из пушки! Да она сумасшедшая! Она могла убить своего собственного сына…

– Она не знала, что он находится на борту.

Вильдавре прыснул со смеху:

– Она была так зла из-за того, что Квебек не собираются защищать от вашего вторжения и что ее муж уступил Фронтенаку, что взобралась на редут и, запугав несчастных солдат и командовавшего ими офицера, приказала им потопить вашу флотилию. Мне сказали, что она собственноручно поместила в жерло пушки мешок с порохом и проткнула его штыком, который отняла у солдата. Солдат-артиллерист выстрелил, потому что испугался, как бы она, размахивая этим штыком, не выколола ему глаза и не взорвала и пушку, и всех присутствующих, к чертям… Однако какой точный выстрел! Что за амазонка!

– Лучше скажите – что за сумасшедшая!

Слушая эту, по меньшей мере, удивительную новость, Анжелика пропустила вход в собор и лишилась удовольствия, которое она себе обещала, когда решила наслаждаться каждым моментом волнующей церемонии.

Погруженная в размышления об безумном поступке госпожи де Кастель-Морг, она внезапно поняла, что находится в передней части нефа, в самом первом ряду перед резной скамьей для молитвы, на которой лежала бархатная, цвета граната подушка с золотой бахромой, причем она совершенно не помнила, как прошла по центральному проходу между скамьями, застланному дорогим обюссонским ковром.

Анжелика преклонила колена. Перед нею в полутьме блестел золотом алтарь, который украшали колонны из черного порфира, а над ними реял вырезанный из дерева голубь – символ Святого Духа.

Тем временем позади нее церковь наполнялась народом, словно водоем с открытыми шлюзами, и все шумно занимали места, не обращая ни малейшего внимания на присутствие Святых Даров.

Главное в Квебеке было занять место, соответствующее рангу.

Иерархия званий, должностей и богатства создавала в этой маленькой столице, где каждый по тем или иным причинам считал себя важной персоной, множество неразрешимых споров о превосходстве одних над другими, и всякий считал, что, защищая собственную честь, он защищает также честь короля, Новой Франции и даже Господа Бога и посему его долг состоит в том, чтобы упорно обороняться.

Как бы то ни было, соперничество было ожесточенным.

Из-за этого лихорадочного стремления жителей Квебека занять свое законное место даже возникла потасовка. Еще немного – и посланник короля господин де Бардань остался бы вообще без молитвенной скамейки или очутился бы во втором ряду, поскольку ни его, ни его свиту никто не ждал.

Чтобы выправить положение, господин де Фронтенак уступил ему свою собственную молитвенную скамеечку, которая располагалась чуть впереди мест, отведенных для его гостей, графа и графини де Пейрак. При этом он бросил недовольный взгляд на интенданта Карлона, опустившегося на колени справа от Вильдавре, который занял место, предназначавшееся господину де Барданю. Так маленький маркиз, стремясь оказаться как можно ближе к Анжелике, нарушил порядок, в коем должны были сидеть официальные лица.

А интендант Карлон, рискуя быть отодвинутым назад, завладел местом, которое в крайнем случае должно было принадлежать господину де Вильдавре, поскольку тот являлся губернатором Акадии и возвращался в Квебек после долгой и нелегкой поездки по вверенным ему землям.

Однако губернатор разрешил этот запутанный вопрос, подвинув свою скамеечку для коленопреклонений на места для певчих, совсем рядом с балюстрадой, ограждающей алтарь. Это означало, что, если в силу его высокой должности ему и дозволяется входить на территорию, где могут находиться только клирики, он находится там лишь как смиреннейший из рабов Божьих.

Епископ, направляясь к ступенькам алтаря, заметил это и нахмурился. Между тем торжественная месса началась. Поющие в хоре дети вышли из ризницы и построились в две шеренги вокруг кафедры; поприветствовав друг друга, они наполнили кадила ладаном из ладанницы и затянули радостный гимн:

Анжелика уже много лет не присутствовала на торжественной католической мессе.

Она скиталась по морям и лесам, ведя жизнь искательницы приключений, отвергнутой обществом, к которому когда-то принадлежала.

«Как это странно», – подумала она.

Из дюжины серебряных кадильниц, раскачиваемых отроками в красных и черных сутанах, поднимались облачка благоуханного дыма. По ступеням, ведущим к алтарю, спускались и поднимались совершающие богослужение священники, благословляя прихожан в своих праздничных рясах, расшитых золотыми и серебряными нитями.

Повергнутая в оцепенение этими монотонными движениями и звуками органа, Анжелика отдалась воспоминаниям. Хотя она не могла понять причины, в ее памяти начали всплывать забытые лица, забавные происшествия, обрывки событий. Однако она продолжала держаться очень прямо, облокотившись на перила молитвенной скамьи и сложив руки в позе, как ее научили монахини-урсулинки в Пуатье. От подсвечников с горящими свечами, стоящих на медных подставках по обе стороны алтаря, а также в боковых часовнях, расположенных в поперечном нефе и апсиде, шел жар и ослепительный свет. К аромату ладана примешивался сладковатый запах воска. В этом пляшущем свете роскошные украшения дарохранительницы и запрестольных образов, казалось, увеличивались в объеме и кипели, испуская золотые пузырьки. Гроздья фруктов, гирлянды цветов, консоли, волюты, завитки, кадильницы, потиры, изображение доброго пастыря и агнца. В мерцании свечей все это словно шевелилось. Маленькие деревянные статуи святых, казалось, выходили из своих ниш, венчающий их купол расширялся, хрустальные окошечки двух рак сверкали.

Все это вдруг напомнило ей о проклятиях, изрыгаемых преподобным Пэтриджем, пастором из Новой Англии: «Паписты исповедуют религию блудницы вавилонской, религию фанатиков». Это он забил насмерть иезуита отца Вернона.

Анжелика подняла голову, чтобы разглядеть иезуитов, стоявших в два ряда между резными скамьями клироса.

Как всегда, в черном, но в честь торжественного молебна с накинутыми поверх черных сутан белыми стихарями. Их гладко выбритые или бородатые лица были одинаково холодны и безмятежны. Белые жесткие воротники с закругленными краями придавали им сходство с испанскими грандами, один из которых, великий Игнатий Лойола, и основал иезуитский орден. Их собрание показалось ей похожим на сходку волчьей стаи. Осторожные и серьезные, подозрительные к чужакам, они были сейчас связаны каким-то общим наказом, который делал их безвредными и почти дружественными.

Анжелика укорила себя за эти непочтительные мысли. Они были не врагами, а силой – силой, которая, возможно, могла присоединиться к ним с Жоффреем.

Она обратила внимание на руки молодого иезуита, держащие молитвенник. На его левой руке не хватало большого пальца, а еще два других, по-видимому, были обожжены ирокезами до уровня первой фаланги и выглядели словно пальцы прокаженного. На другой руке недоставало среднего пальца. Остроконечная, короткая, тщательно подстриженная темная бородка окаймляла совсем еще молодое лицо. Он был уже лыс, и его природная лысина увеличивалась за счет тянувшегося через полголовы розоватого шрама. К тому же можно было заметить, что у него отрезана половина левого уха. Совсем недавно подвергшийся пыткам, а сегодня поющий в квебекском соборе хвалу Господу, он, похоже, не думал об истязаниях, которые его изуродовали. У него было доброе, невинное лицо. Анжелика вспомнила имя, под которым его ей представили, – отец Жорра.

Анжелика снова вспомнила отца Вернона, с которым она плавала на «Белой птице» и который погиб под ударами английского пастора.

«О мой друг, почему вы умерли? Видите, я в Квебеке, как вы и просили…»

Она уронила голову на руки, стараясь оживить в памяти его уже стертые временем черты и силясь разгадать ту тайну, которую она порой читала в его глазах.

«Он меня любил! – подумала она. – Я уверена, что он меня любил».

Анжелика была настолько поглощена этим немым диалогом с призраком, что совсем потеряла счет времени и почти забыла, где находится.

В конце концов сосредоточенность, с которой она, казалось, предавалась молитве, поразила всех присутствующих в храме.

Все взоры были прикованы к белокурому затылку этой знатной дамы, так смиренно стоящей на коленях перед алтарем.

– Неужели она так набожна? – прошептала госпожа де Меркувиль на ухо своей соседке госпоже де Дюперрен. – Ну, это уж слишком! Я вас уверяю, что уже ничего не понимаю… и это после всего того, что нам рассказывали об этих людях. Говорили, что они безбожники, враги церкви. Что они не воздвигли в своем поселении крест! И бог знает что еще. Ах, моя дорогая, кому же после этого верить…

* * *

Энергичный звон пяти соединенных друг с другом колоколов, в которые звонил крепкий семинарист, прервал размышления Анжелики.

Она обернулась и обвела взглядом людей, с которыми ей предстояло прожить несколько месяцев ее новой жизни.

Рядом с нею, откинув голову назад и скрестив руки на груди, стоял Жоффрей. В его позе не было ни капли рисовки. О чем он сейчас думает? Чувствует ли он то же, что чувствует она, – что они возвратились на родную землю? Он казался удовлетворенным, но по тем ли причинам, что и она?

Справа от нее находился Вильдавре, очень похожий на набожного петуха. Ибо он в самом деле любил бывать в церкви и молиться.

Сзади, рядом с вождями гуронов и алгонкинов, стоял Пиксарет, а за его спиной теснилась толпа, в которой причудливо перемешивались белые и индейцы.

Здесь было множество индейцев и индианок, одни – полуголые, другие – завернутые в одеяла или меха, и бок о бок с ними стояли элегантно одетые дворяне, дамы с талией, затянутой корсетом, офицеры в парадной форме и обросшие бородатые трапперы в одежде из оленьей кожи. Многие француженки были в крестьянских головных уборах своих родных провинций, другие – в белых чепцах.

Завитые волосы мещанок скрывали черные и коричневые шарфы из тафты, капюшоны были откинуты назад.

Повсюду были дети, одни – светлоглазые, с соломенными волосами, другие – с темными, как ежевика, глазами маленьких индейцев.

Справа на коленях стояла матушка Буржуа, окруженная «королевскими дочерьми». Их бледные лица освещала горячая радость оттого, что они наконец добрались до Канады.

В толпе можно было легко распознать новых, прибывших сегодня иммигрантов – их отличали худоба, покрасневшие веки, землистый цвет лица и испуганный, жалкий, смиренный и принужденный вид, наследие Старого Света. Все это пройдет, стоит им только получить под распашку двадцать арпанов земли или начать охотиться, добывая меха.

Для них сегодняшняя церемония, во время которой они праздновали свое прибытие в Новый Свет после утомительного плавания, была одновременно и началом и концом.

Ангельские голоса маленьких певчих звучали воодушевленно, торжественно. В голосах новых переселенцев звенела радость оттого, что они вместе и достигли цели.

Для них, приехавших в Канаду в поисках лучшей жизни, старое королевство отдалялось, словно исчезающий за горизонтом тяжелый корабль, груженный проклятиями, злобой и окровавленными, пропыленными лохмотьями. Теперь все, что будет построено здесь, в Новом Свете, будет гармонично и избавлено от бессмысленных ограничений.

Маргарита Буржуа, подняв голову от молитвенника, встретилась взглядом с Анжеликой и улыбнулась ей заговорщицкой улыбкой. В последний раз они виделись в Тадуссаке. «Ну вот, видите, – казалось, говорила монахиня. – Все устроилось наилучшим образом».

Анжелика улыбнулась, и эта улыбка, смягчившая дерзкий блеск зеленых глаз, была воспринята ее приверженцами как знак дружелюбия.

Лишь одна женщина бросила в ее сторону свирепый взгляд.

Очень высокая, она была облачена в глубокий траур, однако богатство наряда свидетельствовало, что это не простая мещанка, а знатная дама. Ее взгляд, брошенный на Анжелику, был подобен удару шпаги. Затем она отвернулась и начала с подчеркнутой сосредоточенностью разглядывать витраж. Всем своим видом она, казалось, стремилась продемонстрировать, что не замечает окружающих и отвергает все, что происходит вокруг. Царящий в базилике полумрак подчеркивал ее угловатые черты и бледный, как мел, цвет лица. «Маска смерти», – подумала Анжелика. На этом мертвенно-бледном лице выделялся похожий на рану небрежно накрашенный рот. Сейчас его уголки были опущены, что придавало всей физиономии вид глубокой скорби. Руки женщины так сильно дрожали, что казалось, на редкость объемистый молитвенник, который она держала, вот-вот выпадет.

Анжелика ни на миг не усомнилась, что перед нею и есть та самая воинственная Сабина де Кастель-Морг, которую муж во искупление ее грехов заставил присутствовать на триумфе тех, кого она собиралась отправить на дно реки.