Читать книгу Анжелика в Квебеке - Анн Голон - Страница 21

Двое лакеев госпожи де Меркувиль осторожно несли портшез, в котором сидела Анжелика, по крутой дороге, ведущей в порт.

По мере того как они спускались, толпа на улицах становилась все гуще и оживленнее.

Нижний город представлял собою скопление высоких узких домов, жавшихся друг к другу вокруг горы Рок. Время от времени подступы к горе затапливала река. Здания были увенчаны высокими каменными трубами, которые казались еще выше из-за поднимающихся над ними клубов дыма.

Анжелика с любопытством глядела на все это из-за занавески.

В Нижнем городе все еще чувствовалось неистовое оживление, вызванное проводами последних судов, отплывших в Европу. Прибытие флотилии графа де Пейрака лишь поддержало это настроение.

Здесь можно было увидеть сколотивших себе состояние трапперов, которые еще не спустили последние деньги на покупку предметов роскоши или на азартные сделки. В куртках из оленьей кожи с бахромой, с ружьем на плече, они со скучающим видом заходили в лавки портных, чтобы заказать себе богатую одежду, и в скобяные лавки, чтобы купить топоры и другие металлические изделия. Индейцы, у которых еще оставался запас полученной за шкурки огненной воды, бродили по городу, полному ловушек и неслыханных соблазнов. Их неспешная походка и мечтательный вид резко контрастировали со всеобщей торопливостью, столь заметной в порту и на прилегающих к нему улицах.

Вокруг все готовились к зиме. Во дворы завозили дрова, разгружали подводы, повсюду разносился стук поленьев, кидаемых на мерзлую землю, сновали дети, складывающие их в аккуратные поленницы под навесами возле домов.

Анжелика заметила землемера Фальера, который спорил с владельцем огромного дома с конюшнями и большим двором. За ним стоял регистратор, поскольку спор шел о нелепом распоряжении городского начальства, которое устанавливало размер поленьев, а также высоту и ширину сажени дров…

Лошади, запряженные в повозку, колеса которой были подперты большими камнями, чтобы она не скатывалась с горы, терпеливо ждали у въезда во двор. Это были тихие, смирные массивные клячи, привыкшие возить тяжелые грузы. Весной их запрягут в плуг вместо волов, потому что лошадей в Новой Франции было куда больше. То, что их развелось в Канаде так много, казалось настоящим чудом, потому что все они произошли от дюжины лошадей, присланных в колонию десять лет назад французским королем.

В Квебеке обутые в деревянные башмаки дети, шумливые, неугомонные, с испачканными лицами, могли свободно бегать, гоняя клюшками деревянный брусок в любимой индейской игре, кататься на собачьих упряжках или скатываться по склону горы на санках по свежевыпавшему снегу.

Анжелика заметила несколько мальчиков десяти-двенадцати лет, куривших трубки с видом бывалых трапперов. В этом краю курили все: дворяне и крестьяне, торговцы и искатели приключений, курили даже некоторые женщины, сидя на пороге своих домов. Это было привычкой и доставляющим удовольствие обычаем, помогающим летом отгонять комаров, а зимой коротать долгие вечера и слушать длинные речи индейцев. Краснокожие, те вообще ничего не предпринимали, предварительно не закурив трубку и не пустив ее по кругу.

На углах всех улиц, у каждого дома выращивали табак, и его запахом были пропитаны все закоулки.

К запаху табака ближе к порту примешивались запахи навоза, горячей смолы, жареной птицы, когда вы приближались к таверне, пушнины и вина, если вы проходили мимо складов, и коптящейся рыбы, если вы выходили на песчаный берег, окаймленный выброшенными приливом водорослями. Здесь бродяги разводили костры из особых трав и веток терновника, от которых день и ночь валил густой дым, коптя висящих на перекладине угрей.

Повсюду бродили свиньи, перебирая своими коротенькими ножками и останавливаясь, чтобы с любопытством посмотреть на проезжающие экипажи. Однако они были совершенно равнодушны и к лаю собак, и к тяжбам, которые вызывали их набеги, и к многочисленным распоряжениям полиции на их счет.

Анжелика медленно продвигалась среди этой разношерстной толпы, в которой мелькали белые чепцы разных фасонов: из Нормандии, Бретани, Перша, Шампани, Ониса, Сентонжа…

Мужчины носили широкополые крестьянские шляпы или шапки разных цветов и форм.

Наконец-то она видела этих канадцев в стенах их города, тех самых бесстрашных канадцев, которых в прошлом году ей довелось повстречать в Катарунке и Новой Англии.

Нынче же она видела их в окружении жен и детей. Но они показались ей почти такими же, как и раньше. Смеющиеся, с резкими движениями, с необычным блеском в глазах. Она узнавала в них французов, но французов американских, похожих на них самих: на нее, Жоффрея и их людей, которые тоже познали опасность, исходящую от ирокезов, тяготы зимовки, угрозу голода и цинги.

В центре площади она увидела бронзовый бюст его величества короля Франции Людовика XIV.

Жанина Гонфарель жила в начале улицы Су-ле-Фор. Ее приветливая таверна со службами, крытыми галереями, питейным заведением и собственно харчевней, в которой кормили вкусно и недорого, располагалась возле бухты Кюль-де-Сак, где на якоре стояли лодки и корабли.

Лучшего расположения нельзя было себе и представить.

Над крыльцом главного входа висел пучок еловых веток, знак, обязательный для заведений подобного рода, и рядом с ним – чугунная вывеска, полностью позолоченная, на которой блестела надпись «Французский Корабль».

Таверна казалась богатой и внушала доверие.

Во вчерашней суматохе Анжелика не обратила внимания на красивые дома, мимо которых проходил ее кортеж.

Выйдя из портшеза, она на мгновение заколебалась. В самом ли деле здесь живет Жанина Гонфарель? Правильно ли ей сказали, что это хозяйка таверны «Французский Корабль» приютила ее кота? Но тут она увидела толстого мальчика, который вчера приходил к ней с новостями о ее питомце.

Стоило ей войти в застланный табачным дымом зал, как все разговоры стихли, стаканчики с костями в руках игроков в триктрак и кубки со спиртным замерли в воздухе. Тишина была такой полной, что треск толстого сука, горящего в камине, прозвучал как выстрел.

Анжелика поискала глазами хозяйку заведения, но не смогла различить ее в дымном полумраке, который присущ тавернам даже днем. Собственно, она ожидала, что ее кот выскочит ей навстречу. Но в зале не было заметно никакого движения. Она пожалела, что не взяла с собою хотя бы одного из своих пажей, чтобы было кому объявить о ее визите. Носильщики портшеза остались на улице. Они не имели права входить в трактиры без специального разрешения с подписью их хозяев. Посчитав свою задачу выполненной, они уселись на корточки у стены таверны, чтобы немного соснуть.

Вдруг, словно возникнув из клубов табачного дыма, рядом с Анжеликой очутился сагамор Пиксарет, в своем головном уборе из перьев, с образками в узле сальных волос, в одеяле, накинутом на великолепное одеяние из красного сукна с золотым галуном, которое он надевал, когда отправлялся в Квебек (это был мундир английского офицера, снятый с поверженного врага). Он торжественно произнес:

– Не бойся ничего, моя пленница, иди вперед без страха. Здесь ты среди друзей. Я их знаю и отвечаю за них всех, за исключением некоторых плохих христиан. Но мой топор и мой томагавк пробьют их головы еще до того, как в них зародятся дурные мысли. Иди! Я тебя охраняю.

В глубине зала отворилась дверь, и Анжелика увидела хозяйку, идущую ей навстречу с широкой улыбкой. Должно быть, она очень спешила, когда прихорашивалась, потому что сооружение из кружева на китовом усе, служившее ей чепцом, сидело на ее пышно завитых волосах немного криво. Ее круглое лицо обрамляли тяжелые грушевидные коралловые серьги.

Кружевной воротничок был ей немного тесен, а три юбки, надетые в соответствии с модой одна на другую, увеличивали ее и без того немаленький объем вдвое. Изящные драгоценности, красующиеся на пышной груди хозяйки, казалось, были специально выставлены напоказ для любителей украшений и вовсе не предназначались для придания их обладательнице большей элегантности. В одной руке она держала кружевной платочек, а в другой – испанский веер, развернутый так неуклюже, что непонятно было, что она намеревается с ним делать. Но Анжелика, которой нравилась хозяйка харчевни, подумала, что она стоит всех испанских инфант и даже королевы Франции, такой некрасивой, и чопорной, и нелюбезной.

– Сударыня, я пришла вас поблагодарить.

– Какая честь для меня, маркиза! – картаво воскликнула госпожа Гонфарель, после того как присела перед Анжеликой в некоем подобии реверанса, чуть при этом не упав. – Не желаете ли последовать за мной в мои апартаменты…

И она указала на дверь, из-за которой появилась. По мере приближения к «апартаментам» хозяйки все более и более явственным становился доносящийся оттуда вкуснейший аромат. Ноздри Анжелики затрепетали.

– Сударыня, ваше рагу вкусно пахнет, – не удержалась она.

– Еще бы! Кто бы сомневался! – радостно воскликнула хозяйка.

И она с заговорщицким видом затворила за собою дверь.

Комната оказалась просторной и хорошо обставленной. Слева располагался очаг, в котором на горящих углях стоял большой глиняный котел. С таинственным видом Жанина Гонфарель приподняла его крышку:

– Гляди! Я приготовила свиные ножки! Ведь это твое любимое блюдо?

Она вновь, как и вчера, обращалась к Анжелике на «ты». Было видно, что это самобытная, непосредственная натура, не способная стеснять себя долгими церемониями.

Анжелика не смогла бы объяснить почему, но ей было очень хорошо в этой комнате в обществе этой женщины. С момента приезда в Квебек, а может быть, уже много лет она не испытывала такого ощущения покоя и безопасности. Ее немного беспокоило лишь то, что кота нигде не было видно.

– Ведь это твое любимое блюдо? – повторила трактирщица.

Из вежливости Анжелика наклонилась над рагу, которое кипело на медленном огне и имело весьма аппетитный вид:

– Конечно! Я всегда обожала свиные ножки!

– О! Это я знаю!

Удивленная тем, как это было сказано, Анжелика вновь подняла голову. Выражение лица ее хозяйки изменилось. В ее голосе звучало торжество и одновременно горечь, а лицо вдруг показалось Анжелике враждебным.

Встревоженная, Анжелика внезапно почувствовала, что ее доверие поколебалось, и, как и вчера, в ванне, ее охватила слепая паника.

Украдкой она бросила испуганный взгляд на котелок. Ей было страшно. Не таится ли за лукавыми улыбками и радушием трактирщицы скрытая злоба? Ей вдруг почудилось, что сейчас в комнату вбежит толстый отпрыск хозяйки, строя рожи и распевая:

Между тем на лице госпожи Гонфарель можно было прочесть жесточайшее разочарование. Ее брови встали домиком, уголки рта опустились, придав ей выражение крайнего уныния, а нижняя губа задрожала, как будто Жанина собиралась заплакать.

– Стало быть, это правда? Ты меня не узнаешь?! – вскричала она вдруг.

Анжелика молчала, и от ее молчания огорчение хозяйки дошло до предела.

– Стало быть, я так сильно сдала, – горестно заключила она. – Стало быть, у меня появились морщины и отвисли щеки, а я и не заметила, как постарела… И она меня уже не узнает, меня, Польку, свою товарку по Двору Чудес. А ты всегда останешься такой же, всегда будешь разбивать сердца, Маркиза Ангелов!