Читать книгу Анжелика в Квебеке - Анн Голон - Страница 4

Платье действительно было очень красивым. Несмотря на все заботы, Анжелика не могла нарадоваться на свое отражение в зеркале. В этом наряде, только что доставленном из Парижа, она заметила некоторые новые детали. Так, по-видимому, больше не носили или, по крайней мере, носили реже верхнее платье, которое прежде надевалось на фижмы поверх одной или двух других юбок и подбиралось так, чтобы они были видны. Новое платье ниспадало до самого низа поверх юбки того же цвета, лишь слегка приоткрывая ее спереди.

Ткань платья была великолепна; ее перламутровые переливы порадовали бы самый придирчивый взгляд. Корсаж с короткими оборками по талии был расшит розами, а негнущийся пластрон имел тот же переливчатый цвет и был украшен атласным бантом. Стоячий кружевной воротник начинался от линии декольте, а сзади закрывал затылок, подчеркивая белизну грациозной шеи, выделявшейся на этом драгоценном фоне.

Анжелика в этом изумительном наряде казалась нереально красивой. Ее слегка припудренная золотистая кожа как будто излучала свет. Можно было подумать, что Анжелика светится изнутри. Она особенно тщательно подкрасила глаза, четко очертила брови. Немного розовых румян – смеси сока алканы и бледной охры – едва заметно подчеркивали линию скул. Она занималась макияжем более часа – с самого рассвета – и, несмотря на стоявший в каюте холод, согрелась. В последние годы, ведя жизнь, полную приключений, она немного подрастеряла прежнюю сноровку, которую приобрела в Версале, когда ей каждый раз приходилось использовать косметику перед появлением при дворе короля.

Однако, судя по тому, как смотрел на нее сейчас Жоффрей де Пейрак, ее старания, похоже, увенчались успехом. В темных глазах графа светилось восхищение, а на губах играла нежная полуулыбка.

Сейчас он открывал новую для него Анжелику, такой она была в Версале, когда ее домогался сам король. Но Жоффрея де Пейрака это ничуть не огорчало, потому что с тех пор, как он вновь обрел Анжелику, он научился понимать и любить все стороны ее натуры. Она частенько его удивляла, иногда тревожила, но более всего вызывала восхищение изменчивостью своего темперамента, что, однако, не мешало ей оставаться существом абсолютно цельным.

Он протянул руку и ласково коснулся пальцами ямочки между ее ключицами.

– К этому восхитительному декольте прекрасно подошли бы бриллианты, – сказал он, но затем поправил себя: – Нет! Жемчуг. Он более нежный.

И, повернувшись к ларцу, который протянул ему чернокожий слуга Куасси-Ба, он выбрал ожерелье из трех ниток жемчуга.

Эта сцена – он и она, отражающиеся в большом зеркале, – напомнила им похожую сцену, когда они оба так же стояли перед зеркалом в своем дворце в Тулузе много лет назад.

Сейчас они знали, что им обоим пришло на ум одно и то же – Тулуза.

– Тогда вы меня не любили, – сказал Пейрак. – Как давно это было! Вы заставили меня пережить муки ада. Но, черт возьми, я все равно ждал бы вашей любви хоть до скончания времен. Я хотел, чтобы вы пришли ко мне сами, по доброй воле, а не потому, что у меня на вас есть права. И сейчас я хочу того же.

Они смотрели на город, и у них обоих было предчувствие, что их нынешнее возвращение во французские владения, быть может, даст им возможность восстановить то, что когда-то было так безжалостно разрушено. Наконец-то им не придется более скитаться по морям и лесным чащам. Они снова окажутся среди равных себе дворян, играющих в свои игры и исполняющих заданные роли в обществе, которое представляло собою кальку с общества Старого Света.

Держа ее за плечи, он тихо спросил:

– Вы боитесь?

– Немного.

И, почувствовав, что она дрожит, Жоффрей произнес:

– Вы замерзли. Я велю принести вам меховую накидку.

Молодая камеристка Дельфина позвала Генриетту и Иоланду и даже призвала на помощь портного и Куасси-Ба, ибо доставить накидку оказалось не так-то просто. Она была сшита из белого меха, подбита тонкой шерстью и белым атласом, с широким капюшоном, изнанка которого была расшита золотой и серебряной нитью. Неся ее, надо было смотреть в оба, чтобы мех не касался досок палубы, поскольку на корабле трудно добиться идеальной чистоты. Выйдя гуськом из гостиной, камеристки, портной и Куасси-Ба направились в соседнюю каюту, где она лежала со вчерашнего вечера, разостланная на сундуках.

Жоффрей де Пейрак продолжал смотреть на отражение Анжелики в большом зеркале:

– Чего вам бояться, любовь моя? Потерпеть неудачу значило бы не тронуть сердца квебекцев. Но неужто вы не знаете, насколько вы завораживаете всех тех, кто с вами встречается? Неужели вы совершенно не осознаете силу своих чар? Что же могло разрушить ту несокрушимую уверенность в себе, которая должна была бы быть вам присуща? Но даже если вы в себе сомневаетесь, знайте: ваше очарование неизменно. Оно сильно, как никогда. Даже еще неотразимее, чем прежде. Я бы с удовольствием разъял его на составные части в моих ретортах и изучил каждую отдельно. В нем нашлись бы тысячи алхимических секретов, что-то граничащее с магией. О! Моя дорогая, моя прекрасная, наделенная способностью мучить меня, пусть хотя бы ваша огромная власть над теми, кто вас окружает, убедит вас в вашей победе…

В этой пылкой тираде, которую граф произнес с легкой хрипотцой, все дышало той куртуазной любовью, что воспевали трубадуры Лангедока, среди которых Жоффрей де Пейрак был одним из самых знаменитых. Эта речь, сказанная нежно и весело, но вместе с тем со всепобеждающей страстью, вызвала у Анжелики невольную улыбку. Она снова повернулась к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Да, она сполна обладала даром обольщения, который столько раз испытывала на мужчинах; порой она проклинала этот дар, порой благословляла, но всегда его в себе чувствовала и никогда не отрекалась от него.

Жоффрей был прав, что напомнил ей о нем. Пришла пора вновь стать той Анжеликой, которая на протяжении последнего года не раз одерживала победу.

Она выйдет навстречу этой толпе со всей уверенностью, на которую способна, и не разочарует ожидающих ее жителей Квебека. Если они увидят, как она красива и спокойна, страхи улягутся, а ненависть, пусть ненадолго, притупится.

Она дотронулась до одной сережки, чтобы посмотреть на отблеск бриллианта на своей щеке. Да, все это очень красиво. Она поправила несколько выбившихся из прически локонов тем вечным жестом женщин, готовящихся предстать взорам публики. То был своего рода магический ритуал. Волшебный знак самосозидания, самопревращения, чтобы увидеть себя такой, какой ты себя любишь, какой ты себе нравишься, какая ты есть на самом деле.

«Тогда успех гарантирован», – подумала Анжелика и улыбнулась своему отражению в зеркале.

Слуги внесли ее белую накидку, держа за четыре конца, словно знамя. Граф де Пейрак взял ее и сам накинул на плечи Анжелики, потом расправил складки и надвинул пушистый капюшон на ее блестящие волосы. Можно было подумать, что он готовит ее к посвящению в рыцари, точно этот плащ может не только защитить, как защищают доспехи, но и приготовить к бою.

Это были доспехи женского очарования, которые позволят ей нынче завоевать Квебек.

К Анжелике подошла Дельфина и протянула ей гребень и шпильки.

– Сударыня, должна ли я вас сопровождать? – спросила девушка. – Ведь у меня шкатулка с вашими туалетными принадлежностями.

– Нет, это ни к чему. Я не хочу подвергать вас опасности.

Жоффрей вмешался в их беседу:

– Мадемуазель, ваша забота кажется мне достойной похвалы. Но нынче мне совсем не хочется, чтобы вы и ваши спутницы угодили на… передовую. Вы сейчас отправитесь на борт «Ларошельца», где находятся также и дети с Иоландой. Там вам дадут указания, чтобы вы все в нужный момент могли сойти на берег и принять участие в празднике.

Дельфина и Генриетта покорно оставили туалетные принадлежности и украшения, которые были вверены их заботам, и, присев в неглубоком реверансе, ушли в сопровождении одного из матросов «Голдсборо», которым было поручено особо охранять дам во время высадки.

Анжелика слышала, как граф приказал Куасси-Ба:

– Пригласите сюда господина де Кастель-Морга.

Она вздрогнула.

Стало быть, полковник де Кастель-Морг, военный комендант Новой Франции, который, хотя и был гасконцем, слыл одним из самых свирепых их противников, сейчас на борту? Что бы это значило?

Она все поняла, когда на пороге каюты вместо чернявого, усатого, вспыльчивого, неуживчивого и склонного к черной меланхолии полковника-коменданта увидела его сына, юный Анн-Франсуа в отличие от отца был совершенно очаровательным существом. Текущая в его жилах гасконская кровь подарила ему веселый нрав, вкус к куртуазной любви и поэзии и любовь к жизни. Стройный и высокий, с черными, как у большинства гасконцев, глазами, бронзовой от солнца кожей и сияющей улыбкой, он был похож на Флоримона, как брат, и неудивительно, что они как нельзя лучше поладили, когда случай свел их на берегах пресноводных морей, как называли Великие озера.

С головой, стянутой расшитой жемчугом индейской повязкой, в замшевом костюме, дополненном кружевным жабо, пусть завязанным наспех, но тем не менее придававшим ему достаточно элегантный вид, он был ярким образчиком особой породы молодых людей, безумно упивавшихся свободой заокеанских колоний, где они созревали как невиданные прежде плоды, хоть и напоминавшие вкус Старого Света с его сословным делением, откуда брали начало их корни.

Анн-Франсуа поклонился графу с изяществом молодого сеньора, потом отвесил еще более низкий поклон Анжелике. Он смотрел на нее горящими глазами, нисколько не скрывая восхищения. От ее красоты он остолбенел, не в силах оторвать взгляд, и лишь с трудом заставил себя повернуться к Пейраку, учтиво ожидая, когда тот соблаговолит сообщить ему причину, по которой его призвали. Между тем граф рассматривал его снисходительно и с симпатией.

Глядя на них, когда они стояли вот так, лицом к лицу, этот юноша и знатный искатель приключений с седеющими висками и изборожденным шрамами лицом, Анжелика дивилась и почти умилялась тому, насколько похожи сыновья, рожденные землей Аквитании.

– Милостивый государь, – сказал Пейрак, – мне стало известно, что вы несколько лет были пажом при французском дворе…

– Это правда. Я состоял на службе у подруги моей матушки, госпожи де Валансьен, и носил ее шлейф. Потом, когда мои родители уехали в Новую Францию, я поступил пажом к госпоже де Тонне-Шарант, состоявшей при дворе брата короля. Но когда три года тому назад господин де Вильдавре приехал в Сен-Клу, чтобы передать мне весточку от родителей, он увидел, как сильно я скучаю по матушке, и добился для меня разрешения отправиться с ним в Квебек. И я об этом не жалею! – с жаром добавил юноша. – Куда интереснее бродить по лесам, чем приносить своей госпоже рукомойник и полотенце, разносить конфеты и обмахивать дам веером, будь они хоть принцессы.

– Что ж, хорошо, однако сейчас пришло время вспомнить то, чему вас научили при дворе. Госпоже де Пейрак нужен паж, чтобы нынче сопровождать ее, нести шкатулку с украшениями, а также помогать ей всем, чем возможно, во время церемонии, на которой она должна будет явиться во всем блеске и которая будет для нее весьма утомительной. Хочу добавить, что я выбрал вас, потому что вы известны своей храбростью, ловкостью и любезным обхождением. Кроме того, вы хорошо знаете жителей Квебека. В случае чего вы сумеете заставить с собой считаться и сможете оказать необходимую помощь той, которую будете сопровождать. Чувствуете ли вы себя способным исполнить эту миссию?

Выражение лица и вся повадка Анна-Франсуа де Кастель-Морга ясно свидетельствовали, как он счастлив, – ведь ему неожиданно выпал случай сыграть такую важную роль при Анжелике, которой он восхищался все больше и больше с тех самых пор, когда, возвратившись из-за полярного круга, взошел на борт корабля графа де Пейрака.

Не особо заботясь о своем платье, более подобающем лесному бродяге трапперу, чем пажу, Анн-Франсуа осведомился о том, кто будет сопровождать госпожу де Пейрак, потом принялся с превеликим тщанием изучать содержимое черепаховой, инкрустированной золотом шкатулки. Во внутреннюю сторону ее крышки было вделано зеркальце, в которое при удобном случае можно было бросить беглый, осторожный взгляд. Он проверил наличие гребней и щеток и коробочек с румянами. Достаточно ли шпилек для волос? Есть ли нюхательная соль на случай обморока? Есть ли пастилки с гвоздичным маслом, которые надо грызть, чтобы подавить тошноту? Надушенные кружевные носовые платки, чтобы обмахиваться, если станет дурно? Так случилось, что дамы, на службе у которых он когда-то состоял, были особенно подвержены недомоганиям. Жизнь маленьких пажей при дворе была нелегка, но тогда он прошел хорошую школу, и сейчас вся сноровка тотчас к нему вернулась. Анн-Франсуа, со своими красивыми глазами, грацией, индейским нарядом и вдруг откуда-то взявшейся серьезностью, был полон очарования. Он сказал, что ему надо дать дополнительные указания Нильсу и Тимоти, которые должны держать накидку графини, и что, если господин и госпожа де Пейрак пока в нем более не нуждаются, он подождет их на палубе. После чего Анн-Франсуа вышел, унося с собою черепаховую шкатулку.

Анжелике вдруг захотелось взглянуть на вампум, который весной ей подарил Уттаке, вождь ирокезов, в знак заключенного между ними союза.

Чтобы открыть ларец, в котором лежал вампум, ей пришлось побеспокоить кота, который разлегся на его крышке. Этот кот, сопровождавший ее еще со времен Голдсборо, совсем не одобрял той суеты, которая с самого рассвета нарушала спокойное течение его дня. И сейчас он притворялся, будто крепко спит. Разбуженный, он потянулся с видом величайшего неудовольствия и стал, скучая, наблюдать, как Анжелика достает из шкатулки пояс, сделанный из мелких белых и синих ракушек, которому индейское предание приписывало силу талисмана.

Вампум считался не менее ценным, чем золото или серебро, а тот, который вождь ирокезов подарил Анжелике, был и вовсе бесценен, ибо олицетворял собою настоящий мирный договор.

Уттаке, вождь союза пяти ирокезских племен, слыл самым свирепым врагом Новой Франции. Однако договоренность с Жоффреем де Пейраком и Анжеликой, которые тоже были французами, несколько смягчила его ненависть к канадским бледнолицым.

Воодушевленная уверенностью в конечной победе, Анжелика положила вампум обратно в шкатулку и, обращаясь к коту, сказала:

– Возрадуйся, малыш, этим вечером ты окажешься в Квебеке и сможешь вволю поохотиться на мышей на улицах настоящего города.

Приключение начиналось.

Она снова взглянула на Жоффрея де Пейрака, своего супруга, свою любовь, который в очередной раз преспокойно шел на немыслимый риск, могущий привести как к победе, так и к поражению.

«Как он велик, – сказала она себе, – он почти чужой, так он отличается от всех остальных. Он не может не победить. Всегда и во всем. Сегодня день возрождения».

И Анжелика оперлась на предложенную им руку.

– Вперед, сударыня, – сказал он. – Вперед! Квебек ждет вас.