Читать книгу Анжелика в Квебеке - Анн Голон - Страница 24

Все воспоминания снова были стерты сном, а ночная передышка была прервана звоном колоколов. Шесть часов утра… Начинался их второй день в Квебеке.

Жоффрей уже встал. Анжелика не слышала, как он ушел, потому что была погружена в крепкий сон. Когда она проснулась, он показался ей долгим блаженством, после которого ощущаешь легкость в теле и ясность в мыслях. Она вспомнила о давешнем сюрпризе: в этом городе живет Полька.

Анжелика услышала, что в большом зале внизу кто-то ходит. Звук ломаемого сухого дерева сменился потрескиванием пожираемых огнем веток. До Анжелики донесся запах дыма.

Одевшись, она спустилась и увидела старого Маколле, который вешал на крюк над огнем котелок с водой. Он был не один. Двое малышей, босых, в ночных рубашках, с растрепанными волосами и заспанными глазами, с интересом за ним наблюдали. Он обещал угостить их пеммиканом, который ему дали индейцы. Из погреба поднималась Иоланда, неся ведро с молоком, она только что подоила козу.

В этом маленьком доме оказалось куда больше народу, чем можно было предположить, судя по царившей тишине. Здесь был Кантор, вышедший откуда-то своей бесшумной, как у индейца, походкой. Адемар, производящий больше шума, поскольку он нес дрова. Нильс Эббиэл и негритенок Тимоти. С самого раннего утра одетые в свои пажеские камзолы, еще не совсем проснувшиеся, они сидели на скамейке слева от камина и болтали голыми ногами, обутыми в башмаки с пряжками. От блеска и пышности предыдущих двух дней они совсем одурели.

Зима в Квебеке начиналась именно так, как мечтала Анжелика.

Со двора постучали. Это был лейтенант Барсампюи, сопровождаемый двумя помощниками метрдотеля. Они принесли горячие пироги, бланманже, бисквитные пирожные и кувшин с кофе, восточным напитком, который Анжелика обожала. Онорина и Шерубен не обращали на все эти лакомства никакого внимания. Они были заняты тем, что наблюдали, как Элуа Маколле, водя пальцем, по-индейски разводит водой в ладони какой-то коричневый порошок, сильно пахнущий копченым мясом. Иоланда сказала, что есть не будет, так как, с позволения госпожи де Пейрак, она хотела бы пойти к причастию.

Господин де Барсампюи осведомился у Анжелики, сказал ли ей граф о серебряных жетонах.

Анжелика удивленно захлопала глазами:

– О серебряных жетонах? Нет… Объясните мне.

Молодой дворянин нашел, что изумление ей идет. Она так еще красивее, подумал он. Кажется, все ее радует. Он улыбнулся снисходительно и грустно, так как снова подумал о своей умершей невесте, Кроткой Мари. Подавив вздох, он приступил к исполнению поручения, которое дал ему граф де Пейрак.

Он передал Анжелике от графа кошель с серебряными жетонами, отчеканенными в Вапассу и потому не имевшими никакого клейма. И все-таки она могла ими расплачиваться за покупки в квебекских лавках и мастерских. Хотя в дальнейшем Высший совет еще должен будет принять решение об узаконивании хождения этих монет в Новой Франции и о том, по какой формуле оно будет осуществляться, пока что их стоимость будет оцениваться по весу.

Все торговцы города имели небольшие весы, чтобы взвешивать серебро, и их торжественно уведомили о том, что Высший совет колонии допускает новые, неклейменые монеты из благородного металла на рынок Квебека. Об этом решении будет объявлено на всех перекрестках и площадях. Кроме того, Барсампюи передал Анжелике кредитный билет, подписанный неким Базилем, это гарантировало ей возможность потратить до пятисот ливров, что было куда больше той суммы, в которую она намеревалась уложиться в ближайшее время. Она поблагодарила лейтенанта.

С улицы постучали. Анжелика пошла открывать и обнаружила на пороге бородатого мужчину в меховой шапке, с топором на плече.

– Не нужно ли вам наколоть дров, сударыня?

– Гляди-ка, Никэз Эртебиз, – воскликнул, появившись на пороге, Элуа Маколле. – Ты уже начал торговлю водкой?

– Нет, начну, когда ляжет снег и замерзнет река Святого Лаврентия.

Он зарабатывал на жизнь разными мелкими делами, в том числе торговлей водкой, расхаживая холодными зимними утрами от двери к двери и предлагая «подкрепиться» тем, кого ждал тяжелый рабочий день.

Ночью выпал снег, но то был еще всего лишь легкий снежок, который таял под лучами солнца. Белые крыши домов резко выделялись на фоне темной реки, которая еще не замерзла и все еще катила к океану свои бурные воды.

Вполуха слушая беседу двух приятелей о достоинствах зимы и водки, Анжелика осматривала квартал, где ей предстояло жить. Их дом был последним на улице, что вела к собору. За ним мостовая кончалась, и улица превращалась в проселочную дорогу, ведущую к поляне, на которой рос огромный вяз. У его подножия располагался маленький индейский лагерь – два-три вигвама из коры, желтые собаки, полуголые малыши, возящиеся на сырой земле. Из одного из вигвамов вышла закутанная в одеяло женщина и помешала угли дымящегося затухающего костра.

Немного дальше в том же направлении протянулась рощица, служившая живой изгородью довольно красивому дому, крыша которого, крытая шифером и ощетинившаяся высокими трубами, виднелась над верхушками деревьев.

Напротив дома Вильдавре находилась стена сада мадемуазель д’Уредан, а немного ниже – ее дом, одноэтажный, с двумя чердачными окнами. В одном из них был виден движущийся свет свечи. Потом Анжелика увидела в нем приникшее к стеклу человеческое лицо. Должно быть, служанка-англичанка, которая просто не может не наблюдать за гостями маркиза. Во втором окне виднелась собака, также с любопытством взиравшая на соседний дом.

За домом мадемуазель д’Уредан улица, ведущая к собору, была, как и полагается улице, замощена, и по обе ее стороны высились дома, более или менее богатые, окруженные просторными дворами и садами или же жмущиеся друг к другу. Там и сям виднелись деревянные или жестяные вывески лавок и мастерских, некоторые из которых были позолочены или расписаны яркими цветами.

Никэз Эртебиз и Элуа Маколле продолжали беседовать о спиртном.

– Самые лучшие дрожжи у Эфрозины Дельпеш, – говорил Никэз Эртебиз. – Сама-то она еще та зараза, согласен. Но она приготовит тебе лучшую выпивку, и не важно из чего: из бузины, ячменя, выжимки из корней.

Тем временем на сцене появилась хромая фигура, с ног до головы закутанная в одеяло, так что виден был один только бледный нос. Для карибского пирата Аристида Бомаршана климат Канады был слишком суров. Но этот флибустьер быстро нашел общий язык с крестьянами-трапперами, которые жили по колено в снегу на берегах реки Святого Лаврентия, от Сен-Мартена до Сент-Антуана, потому что, как и они, питал любовь к крепким напиткам.

– Не лезь в нашу торговлю со своим ромом, приятель, – сказал ему Маколле. – Для индейцев он слишком слаб, им подавай что-нибудь покрепче.

Аристид слыхал, что в Канаде растет дерево, из которого можно добывать сладкий сок. Он непременно использует его, чтобы сделать свой ром крепче. А кроме того, ему удалось спасти и вывезти патоку с севшего на мель «Иоанна Крестителя».

– А у меня, – сказал Никэз Эртебиз, – есть перегонный куб возле клена, и я жду весны, когда пойдет сладкий сок. Это, я вам скажу, такая вкуснотища! Но может быть, все дело в перегонном кубе.

Он слыхал, что у госпожи де Пейрак есть перегонный куб из меди, который она использует для приготовления лекарств. Возможно, если использовать его, водка получилась бы лучше. Анжелика прислушивалась к их разговору. В Париже, подумала она, это живописное трио наверняка привлекло бы к себе внимание какого-нибудь придирчивого полицейского.

– Есть хороший способ придать крепость твоему рому, – уверял Эртебиз. – Это древесная щелочь. Если добавить ее, то даже индеец встанет с земли. Но надо соблюдать осторожность – две капли этого зелья на пинту, не более. Третья уже может отправить тебя прямиком на тот свет…

И он начал перечислять ингредиенты:

– Солома… древесный уголь, жженая кожа… чистая вода.

Анжелика рассеянно слушала и смотрела на нижнюю часть улицы. Силуэт прохожего казался ей знакомым.

– Главное – это чтобы уголь был от сосны или кедра…

И действительно, в дом вошел господин де Бардань. Поклонившись Анжелике, он сказал, что его, как нарочно, поселили в середине пустынного плато, называемого равниной Авраама.

Вчера он так и не смог ее повидать, хотя разыскивал повсюду. Осведомившись о ее здоровье и о том, нравится ли ей предоставленный дом, он заговорил о том, что не давало ему покоя:

– В городе есть мужчина, который рассказывает, что познал вас в библейском смысле этого слова.

Анжелика рассмеялась:

– Кто бы он ни был, это пустое бахвальство.

– А в прошлом?

– В прошлом… Что ж, все возможно. И все ж я не представляю, кто бы это мог быть…

Под страдальческим взглядом господина де Барданя Анжелика быстро перебрала в памяти своих любовников и решила, что их было не так уж и много:

– И что он из себя представлял?

– Он знатный сеньор.

Анжелика в искреннем удивлении подняла брови:

– Готова поспорить, что он был пьян.

– Вы правы.

– И вы все же приняли его слова всерьез? Мой бедный друг, вы везде ищете пищу для ревности.

– Вы хотите сказать, для страдания.

– Пусть так. Но куда это вас приведет?

– Город подпал под власть ваших чар, – сказал господин де Бардань. – Везде только и говорят что о вас и вашем супруге. То, что вы говорили и делали в тот памятный день вашего прибытия в Квебек, околдовало народ, очаровало даже тех ваших противников, которые были более всего предубеждены против вас.

– А вы бы предпочли, чтобы мы потерпели фиаско и чтобы нас закидали камнями?

На лице королевского посланника отразилось разочарование.

– Нет… Но я хотел бы защищать вас, охранять.

– Вы можете делать это и теперь. Ваше влияние как посланника короля трудно переоценить. Вы можете добиться, чтобы здешнее общество признало в нас равных, а затем выступить в нашу защиту в Версале. Ну разве это не чудо, что именно ВАС назначили для выяснения обстоятельств дела моего мужа и доклада королю?

Николя де Бардань не ответил. Говорить о графе де Пейраке ему было тяжело. Он разрывался между неприязнью к мужу Анжелики и чувством справедливости.

– Я должен вам кое в чем признаться, – сказал он. – Я воспользовался тем, что «Марибель» проплывала через Тадуссак, чтобы отправить его величеству экстренное донесение.

Его речь была прервана собачьим лаем. Из небольшого парка, окружавшего дом маркиза, появился мужчина, сопровождаемый большим черным догом. Когда они проходили мимо вигвамов гуронов, великолепный пес прыгнул на одного из своих желтых индейских собратьев, одним движением челюстей перегрыз ему горло, отшвырнул в сторону и, удовлетворенно глядя на его отскочивших прочь сородичей, неторопливой рысью вернулся к своему хозяину.

Господин де Шамбли-Монтобан представился как главный дорожный смотритель Канады и их сосед. Он поклонился всем присутствующим, сняв при этом норковую шапку. Это был очень красивый мужчина, такой же красивый, как и его пес, и выглядящий так же победоносно и непринужденно. Звание главного дорожного смотрителя было скорее почетным и не влекло за собой обременительных обязанностей, поскольку единственными путями сообщения в Канаде были реки.

Что же касается городских улиц, которые вроде бы тоже должны были находиться в его ведении, то малоприятные заботы об их содержании он переложил на прокурора Тардье, в обязанности которого входило проведение в жизнь предписаний смотрителя. Из всего этого следовал неизбежный вывод о том, что господин де Шамбли-Монтобан умел жить.

Он обратился с почтительным многословным приветствием к господину де Барданю, но при этом не сводил глаз с Анжелики.

Он был одет в элегантный, отделанный мехом камзол, при шпаге, в кожаных сапогах, какие носят в кавалерии. На вид лет сорока с небольшим, пожалуй, чересчур полнокровный, он имел умный взгляд, чувственные губы и очень белые зубы.

– Вы хорошо устроились? – небрежно спросил он Барданя.

– Не так хорошо, как вы, – ответил тот, косясь на маленький особняк, конек крыши и трубы которого виднелись за деревьями.

В его глазах эта усадьба имела несомненное преимущество перед домом, который отвели ему, поскольку находилась поблизости от дома Вильдавре, в котором поселилась госпожа де Пейрак. Господин де Шамбли бросил на него взгляд и, по-видимому, решил, что из близкого знакомства с официальным представителем его величества можно извлечь определенную выгоду.

– В этом году король обошелся со мною крайне несправедливо, – пожаловался он. – Он заставил меня продать часть моих земель за бесценок. Я хотел бы сохранить хотя бы то, что осталось. Не могли бы вы что-нибудь для меня сделать?

– Вы наверняка использовали принадлежавшие вам земли недостаточно продуктивно. Но… согласен, я поговорю об этом с королем.

Вслед за господином де Шамбли явились две индианки и потребовали водки за убитую собаку. Не переставая лучезарно улыбаться, главный смотритель дорог ответил им на языке гуронов. Анжелика поняла, что он бранит их за пьянство, напоминает, что продажа спиртного индейцам запрещена, и советует им, вместо того чтобы пить, сходить к мессе. Что касается убитой собаки, то ее лучше всего сварить и съесть.

– Этот ваш дог настоящий хищник, господин де Шамбли, – заметил Элуа Маколле. – Не то что дог аббата Морийо, такой смирный и добродушный.

– Доги нередко спасали наши аванпосты, издалека чуя запах ирокезов, – отвечал господин де Шамбли.

– А вот и индеец, – с горькой, фаталистической миной сказал господин де Бардань.

И действительно, на вершине холма появился нескладный силуэт Пиксарета, в медвежьей шкуре. Он спускался к ним с высокомерным видом, держа в руке копье.

Войдя в дом, он присоединился к господину де Шамбли, ругая индианок за их пристрастие к алкоголю, развращающее их души и разрушающее их тела.

На пороге появилась Иоланда, одетая в клетчатый атласный плащ, который ее мать Марселина подарила ей для торжественных случаев. В одной руке она держала молитвенник, другую положила на плечо Шерубена. Их сопровождал Адемар, зажав под мышкой свою форменную шляпу. Марселина дала дочери множество наставлений касательно сурового климата Квебека. Он был нисколько не похож на мягкий климат Французского залива, где, конечно, бывали и неистовые бури, и бешеные приливы, но где, как сорняки, цвели розовые, синие и белые люпины и море никогда не замерзало.

Анжелика взяла за руки Онорину и Тимоти.

– Ты прав, великий сагамор, – сказала она, – напомнив нам о наших обязанностях перед Богом. Пойдем к причастию.