Читать книгу Анжелика в Квебеке - Анн Голон - Страница 25

То, что в Квебеке называлось семинарией, было на самом деле резиденцией архиепископа. Монсеньор де Лаваль, епископ Петреи и апостольский викарий Новой Франции, собирал здесь свой клир, свое духовное воинство, которое продолжило дело, начатое миссионерами – иезуитами и францисканцами, и служило белой пастве, не пользуясь доходами кюре. В этих больших зданиях, в два и три этажа, священники различных приходов находили приют и средства к существованию.

Здесь также размещалась школа для мальчиков, в которой было множество воспитанников: маленькие индейцы, которых их учителя надеялись офранцузить, дети из далеких поместий и концессий, сироты, оставшиеся на попечении приходов. Преподавали в ней и священники, и иезуиты, обучавшие детей математике, грамматике, естественным наукам и т. п. Здесь же перед рукоположением обучались подростки и юноши, желающие стать священниками.

Большой двор семинарии, выходивший на Соборную площадь, был огорожен массивной чугунной решеткой, на которой красовался позолоченный герб рода Монморанси-Лавалей, а также герб, на котором переплелись буквы «И. М. И.» – Иисус – Мария – Иосиф.

Анжелика пересекла этот двор твердым шагом. Когда зазвонил колокол, появился один из преподавателей семинарии.

Дамы оставили Анжелику на его попечение, и он сначала провел ее по длинному, вымощенному плиткой коридору, а затем – по ступеням новой каменной лестницы.

Вдали слышались детские голоса, поющие псалмы, и звуки органа. Орган играл то громче, то тише, органист-виртуоз брал победоносные аккорды, потом начинал снова, музицируя с явным удовольствием. Царила бодрая и вместе с тем домашняя атмосфера.

Поднявшись наверх, священник посторонился и пропустил посетительницу. В просторной приемной аудиенции у епископа ожидало множество людей.

Эти господа из семинарии, должно быть, обладали крепким здоровьем, потому что комната не только не отапливалась, но одно из ее высоких окон с маленькими цветными стеклами даже было открыто, несомненно, для того, чтобы яркое солнце этого ноябрьского дня проникло внутрь и согрело ее вместо печи или жаровни.

В открытое окно были видны далекие просторы прекрасного склона Бопре, заснеженные поля, вгрызающиеся в обступившие их темные леса.

Анжелика взглянула на рейд и увидела, что там остались только два корабля их флотилии: «Ларошелец» и «Монт Дезер».

Когда ее глаза привыкли к царящему в приемной полумраку, она разглядела среди ожидающих Маргариту Буржуа и монахинь и, обрадованная, направилась к ним. Одна из молодых послушниц тотчас встала, уступила ей место на стуле с прямой высокой спинкой, а сама села на пуфик. Должно быть, те, кому была назначена аудиенция у епископа, привыкли терпеливо ждать, потому что почти все были чем-то заняты: кто читал книги богоугодного содержания, кто шептал молитвы, перебирая четки, кто вязал, кто вырезал бумажные кружевные салфетки.

Мадемуазель Буржуа и ее девушки держали в руках маленькие деревянные планки, утыканные гвоздями, с помощью которых они сплетали черные и коричневые нитки – делали тесьму. Когда они доберутся до Монреаля, то научат новых монахинь на индейский манер сплетать вместе разноцветные нити, чтобы производить очень удобные и красивые пояса, которыми канадцы перехватывают одежду, чтобы защититься от сильных холодов.

– Послезавтра мы отплываем в Виль-Мари, – сказала возглавлявшая общину монахиня. – Сейчас самое время. Большие осенние приливы уже прошли, и скоро река оденется льдом.

В открытое окно с реки неслись крики чаек и бакланов и стук молотков с верфи, где строились военные суда. Перед отъездом из Квебека мадемуазель Буржуа хотела посоветоваться с монсеньором.

– Он весьма ревностно относится к своим обязанностям пастыря Новой Франции, и в Виль-Мари нам придется щадить его чувства, хотя наш город с самого начала был независимым и свободным. Там только господа из церкви Сен-Сюльпис, владельцы острова Монреаль, имеют юридические права духовных лиц. Мы могли бы обойтись и без одобрения епископа, но это вопрос вежливости.

Уточнив свою позицию, она охотно признала, что монсеньор де Лаваль – человек прямой, деятельный и преданный делу спасения душ своей паствы, но затем вздохнула и сказала:

– В этом краю все не так просто. Не так давно монсеньор разволновался, узнав, что наши монахини уже три года одеваются не по правилам. Но на этот раз ему придется дать нам свое пастырское одобрение.

Сложности, по ее словам, возникли в связи с тем, что она отказывалась строить монастырскую ограду и не хотела надевать на своих монахинь покрывала и апостольники, которые слишком бы отличали их от других жительниц. Она хотела, чтобы монашки ее ордена одевались как скромные мещанки, в те же самые черные платья с белыми воротничками, с черными косынками, повязанными поверх обычных чепцов. «Мы обычные женщины, служащие людям», – говорила она.

Она рассказала Анжелике обо всех знатных французских дамах, благодетельницах, поддерживавших деньгами благочестивые дела в Канаде, таких как госпожа де Ла Пельтри, которая сопровождала урсулинок до самого Квебека, или госпожа де Гайон, которая помогла Жанне Манс основать в Монреале небольшую больницу.

Анжелика, которой пришлось мысленно включить в эту когорту благодетельниц и герцогиню де Модрибур, слушала этот панегирик без восторга. Она представляла себе, как Амбруазина высаживается в Квебеке, слащавая, елейная, представляющая себя в роли матери по отношению к «королевским дочерям», привлекающая самых лучших людей своей набожностью, примерным поведением, богатством, умением очаровывать. При одной мысли о возможных опустошениях, которые ее приезд мог бы причинить доверчивым обитателям этого городка, она вздрогнула, словно чувствуя, что Квебек не защищен от ядовитой заразы Старого Света.

Дверь в глубине приемной отворилась, и оттуда вышел малый лет тридцати, горячо благодаря и все время кланяясь, прижимая к животу свою большую шляпу. Затем дверь затворилась.

Этот человек подошел поздороваться с матушкой Буржуа, которую все знали и любили. Он поделился с нею своей радостью, монсеньор де Лаваль, узнав, что тот хочет жениться на юной жительнице Шато-Рише, только что отдал ему в аренду на пять лет две принадлежавшие ему мельницы. В обмен на это он должен будет платить шестьсот ливров в год, а также поднести шесть живых каплунов и пирог.

– А какого размера должен быть пирог? – спросила Анжелика, которой этот новый вид налога показался забавным.

– Об этом мы договоримся, – сказал молодой человек, – но пирог должен быть подарен в мае, на День святого Бонифация.

Он был очень рад, что ему надо будет преподнести епископу пирог, потому что до переезда в Новую Францию был помощником пекаря. Какое-то время он пек хлеб для военных фортов. Теперь же он хотел осесть и завести свое дело. И налог в виде пирога поможет ему.

Небольшая семья переселенцев, сидящая на скамье, внимательно слушала их беседу. Они подошли к ним все вместе – родители и четверо детей.

Маргарита Буржуа знала их, они вместе плыли на «Иоанне Крестителе». О том, что они переселенцы, можно было догадаться по бледным лицам и исхудавшим телам, по поношенному платью. Они были встревожены. Прибыв накануне, они присутствовали на благодарственном молебне, который поразил их, хотя они ничего не поняли. Переночевали они в товарном складе бывшей Вест-Индской компании. Во Франции их рекрутировали для заселения территории между Квебеком и Монреалем, название которой они с трудом могли воспроизвести. Вчера по прибытии никто их не встретил. В конце концов этим утром их направили к епископу. Они были совершенно растеряны. Отплыв из Гавра, они добирались до Квебека почти четыре месяца.

– В самом деле, это плавание было одним из самых тяжелых, – подтвердила Маргарита Буржуа. – Конечно, мы знали заранее, какие опасности подстерегают нас в этом огромном океане, самом бурном из всех, – и не потому, что в нем на протяжении тысячи двухсот лье гибнет много судов, а потому, что приходится сталкиваться со множеством неудобств, начинаются тяжелые болезни, а тут еще угроза встречи с англичанами, пиратами, турками. Но на «Иоанне Крестителе» нам пришлось еще терпеть жульничество капитана и экипажа.

Женщина достала из-под залатанного плаща маленький серебряный кубок:

– Перед отплытием мы продали кое-какие тряпки и утварь и на эти деньги купили этот кубок.

– Вы поступили мудро, дочь моя, – одобрила Маргарита Буржуа. – Благодаря этой вещице вы сможете получить заем или переплавить серебро в звонкую монету.

Анжелика помнила, что за переплавку серебра и изготовление из него денег парижские суды без разговоров приговаривали к работам на галерах или даже к смертной казни.

Но здесь, в колонии, это, кажется, никого не заботило. Здесь серебро плавил всяк кому не лень, и серебряные изделия, не важно, мелкие или крупные, представляли собою единственную надежную валюту.

– Кто имеет серебро, тот располагает доверием торговцев, – заверила мадемуазель Буржуа.

В приемную быстрым шагом вошел человек в грубых башмаках, оставляя за собою грязные следы. Оглядевшись, он устремился к маленькой семье иммигрантов:

– А, вот вы где. Я Арно де Ла Портери, ваш сеньор. Я смог приплыть только сегодня утром и ищу вас в городе уже два часа. Нам надо быстро уладить все дела, потому что большая баржа скоро отплывает.

Он взглянул на листки бумаги, которые вынул из кармана своей кожаной куртки:

– Вы действительно Гастон Бернар и его жена Изабо, урожденная Кандель, оба уроженцы Шартра?

Стоя перед ним, они робко кивнули. Господин де Ла Портери оглядел их:

– Вас должно быть семеро…

– Мы потеряли нашего младшенького в море, – ответила женщина, поднеся платок к глазам.

– Понятно, – заключил господин де Ла Портери, складывая свои бумаги.

Поняв, что надо выразить сочувствие, он снял свою бобровую шапку и торжественно помолился:

– Да упокоится с миром душа этого ребенка! Бог принял первые плоды, и урожай будет хорошим. Да сохранит нас Пресвятая Дева!

– Аминь, – ответила хором семья Бернар.

– Нам надо будет пойти в канцелярию Высшего совета, – продолжил господин де Ла Портери, – чтобы вы подписали акт о пожаловании земли. Вы получите участок в три арпана в ширину и двадцать в длину, что позволит вам обустроиться. Вы обязаны заплатить арендную плату из расчета по двадцать су за арпан плюс двенадцать денье и предоставить двух живых каплунов в мою усадьбу к зимнему празднику святого Мартина. – Вы умеете пахать? – спросил он и тут же заверил, видя их потупленный вид: – Ну ничего, научитесь.

Заметив, что они дрожат в своих обносках, он добавил:

– Для начала надо купить плащи и сапоги. У меня есть запас на складе в Нижнем городе. Следуйте за мной.

– Дайте им хотя бы поздороваться с епископом, – вмешалась мадемуазель Буржуа.

– Зачем? Епископу некогда заниматься моими арендаторами. Он сможет разобраться с ними летом, когда будет ездить по стране.

Он вышел, гоня перед собою свое маленькое стадо. Мадемуазель Буржуа неодобрительно покачала головой:

– У господина де Ла Портери нет права держать в городе склад товаров. Сеньорам, владеющим землями, это запрещено. Но все здесь, за исключением духовенства, занимаются торговлей. И в самом деле, доходы с земли приносят ее владельцу так мало, что едва хватит на одну курицу в год. Меж тем как арендная плата ничтожна. И сеньор должен еще заниматься устройством тех, кто к нему приехал. Забот у него полно, а помощи от короля по заселению колонии очень мало. Он умрет разоренным, но у него будут арендаторы, и его земля будет обрабатываться. И возможно, его сын получит хороший доход.

Слушая ее, Анжелика оглядывала приемную. Ее стены были увешаны красивыми гобеленами, изображающими сцены на библейские сюжеты. Потолок был высокий, его кессоны и пол были навощены и блестели, как зеркало.

В нише напротив них стояла статуя Младенца Иисуса в золотой короне, в одеянии из красного бархата, с шаром, увенчанным крестом. На одной из висящих на стене картин также был изображен Младенец Иисус, окруженный поклоняющимися ему ангелами, а другая, в технике гризайль, изображала ангела, протягивающего Богоматери новорожденного Людовика XIV.

Около двери возвышалась большая статуя святого Иосифа, также держащего на руках Божественного Младенца.

Мадемуазель Буржуа сообщила Анжелике, что святой Иосиф считается покровителем Новой Франции, а Младенец Иисус – покровителем семинарии.

Анжелика могла бы слушать Маргариту Буржуа часами. Как и в Тадуссаке, она замечала, что в ее компании время летит незаметно. Царящий в душе Маргариты мир передавался и ее собеседникам, и, сколько бы она ни рассказывала о пережитых ею злоключениях, на сердце у нее всегда было легко.

– Вы пойдете к епископу перед нами, – вдруг заявила она Анжелике. – Вам очень важно его увидеть, но из-за ваших светских обязанностей вы не можете ожидать его слишком долго. А мы никуда не торопимся.

Тут Анжелика вспомнила, что действительно должна встретиться с Жоффреем в замке Сен-Луи, чтобы пойти на прием к губернатору, назначенный на полдень.

Она горячо поблагодарила монахиню.

Дверь в кабинет епископа снова отворилась, и оттуда, как черт из табакерки, возник маркиз де Вильдавре. Стоя вполоборота, он обращался к прелату в лиловом облачении:

– Так что вы сами видите, монсеньор, что вам нечего опасаться за верность наших новообращенных в Акадии. Доказательством тому служат те многочисленные скальпы английских еретиков, которые я привез господину губернатору. С их помощью эти бедные дикари выражают свою преданность Богу и истинной Церкви, о которых им рассказали мы, преданность, которую они проявляют своими способами и на свой манер, начав войну с нашими врагами в Новой Англии.

Он проворно опустился на одно колено, поцеловал перстень епископа, затем уверенным шагом вышел из приемной, так и не заметив Анжелику.

Она бросилась вслед за ним и окликнула:

– Господин де Вильдавре!..

Он обернулся, стоя уже на середине лестницы. При виде ее его лицо озарилось широкой улыбкой.

– О! Моя дорогая!..

Однако она прервала его:

– О чем это вы рассказывали епископу? О скальпах англичан? Стало быть, вы завладели сундуком, который барон де Сен-Кастин послал в Квебек, дабы доказать властям свое усердие?

– А почему бы и нет? – спросил он с игривой улыбкой.

– Ну уж нет, дудки. Я не позволю вам распускать слух, что этот сундук ваш. Хотя вся эта история мне и отвратительна, я позабочусь о том, чтобы стало известно истинное происхождение этих скальпов. Не хватало еще, чтобы вы приписали все заслуги себе, а наш бедный Сен-Кастин был наказан, а быть может, даже смещен со своей должности за то, что якобы не поддержал военную кампанию отца д’Оржеваля.[6]

Видя, что она не шутит, маркиз рассердился.

– Все акадийские скальпы принадлежат мне, – надменно заявил он.

– Это мы еще посмотрим. Я попрошу матросов с «Голдсборо» не отдавать вам этот сундук, если вы за ним явитесь.

– А он уже у меня!

Обменявшись с Анжеликой еще несколькими резкими словами, маркиз, раздосадованный, ушел.

Вернувшись в приемную, Анжелика обнаружила, что из-за перепалки с Вильдавре она пропустила очередь, которую ей великодушно уступила мадемуазель Буржуа. Она и ее сподвижницы уже прошли к епископу.

Колокола прозвонили полдень. Люди, ожидающие приема у епископа, встали, чтобы вместе прочитать молитву, славящую Деву Марию.

К Анжелике подошел клирик и сказал, что монсеньор де Лаваль сожалеет, но он сможет принять ее только после полудня, потому что сначала он даст общую аудиенцию ожидающим во дворе, а потом у него будет легкий завтрак.

Анжелика вышла наружу. Она ни за что на свете не хотела пропустить свидание с Жоффреем перед приемом у губернатора.

Выйдя на площадь, она в нерешительности остановилась. Как добираться? В портшезе? В карете? Что предпочесть?

Конечно же, лучше всего пойти пешком. Когда в Квебеке надо было куда-либо добраться быстро, на это требовалось меньше времени, чем на то, чтобы позвать носильщиков или нанять повозку.

Она быстро добралась до замка Сен-Луи и уже из приемной увидела Жоффрея, увлеченного беседой с очаровательной черноглазой брюнеткой. Это была Беранжер-Эме де Лаводьер, родом из Тарба, супруга прокурора Ноэля Тардье.

Анжелика заметила ее еще в первый день. Посетители готовились разделить трапезу у губернатора, и в ожидании господина де Фронтенака разговор шел только о восторге, который вызвали у дам подарки, переданные представителем графа де Пейрака: кто получил украшение, кто благочестивое изображение, кто миниатюру, кто драгоценную безделушку.

У Беранжер де Лаводьер в глазах стояли слезы, что делало их еще более черными и блестящими.

Жоффрей де Пейрак, улыбаясь, говорил, что это всего лишь естественный жест благодарности таким очаровательным дамам за их любезный прием.

Анжелика, раскрасневшаяся от бега, рассеянно ответила на приветствия и поспешила к Жоффрею. Ей казалось, что они расстались уже очень давно.

– Ну, так чем вы тут занимаетесь? – осведомилась она, испытывая непреодолимое желание обнять его и прижать к сердцу.

– А вы, сударыня?

– Я была у епископа.

– И как проходила ваша беседа?

Анжелике пришлось признать, что она провела утро за интересной беседой с Маргаритой Буржуа, но с епископом еще не встречалась.

Прибывший господин де Фронтенак одну за другой поцеловал обе руки Анжелики и усадил ее справа от себя. Слева от него уселась госпожа де Кастель-Морг. От побоев мужа лицо ее распухло, и никто не осмеливался на нее смотреть.

После обеда губернатор предложил собравшимся прогуляться по саду, находившемуся немного выше замка, на обратном склоне горы Кармель.

Но Анжелика покинула компанию, она хотела все же встретиться с епископом.

Монсеньор де Лаваль походил на Боссюэ. Пастырь Новой Франции имел такое же крепкое сложение, такое же прямое обращение и быстрый ум, изощренный обширным и разносторонним образованием.

Тонкие усики и едва намеченная бородка подчеркивали красивый властный рот. Нос с горбинкой и высокий лоб под епископской митрой могли бы придать ему высокомерие, если бы блеск глаз не смягчали слегка опущенные веки, придавая ему вид мечтательный и доброжелательный.

Как высшее духовное лицо при особе короля, заведующее попечением о бедных, он являл собою одновременно величие и простоту. Его сходство с Боссюэ позволило Анжелике почувствовать себя с ним на равных.

Она уже собиралась было заговорить первой, но в этот же момент заговорил епископ. Они оба одновременно замолчали и улыбнулись.

Анжелика выразила то восхищение, которое вызвали у нее собор и пышность благодарственного молебна. Епископ не скрыл, что это ему приятно. В Квебеке всегда старались придать божественным службам пышность. Когда он впервые прибыл сюда, в городе насчитывалось всего двадцать четыре семьи переселенцев, не более шестисот человек. Но иезуиты уже тогда придавали богослужениям этот возвышенный характер, которым с тех пор прониклись все.

Благодаря стараниям иезуитов и урсулинок подрастающее в Квебеке поколение умело читать, писать на латыни, а также исполнять песнопения. Поскольку в его распоряжении оказался столь образованный и необычный контингент, монсеньор де Лаваль смог основать большую и малую семинарии для подготовки молодых священнослужителей из местных уроженцев. Надо было во что бы то ни стало отвлечь молодежь от губительной склонности шататься по лесам.

Он дал понять властям, что поселенцам в Новой Франции необходимо учреждение епископата, потому что миссионеров-иезуитов прежде всего интересует обращение индейцев, так что белые колонисты остаются без достаточно строгой руки. Иезуиты больше думают о завоевании душ дикарей, чем о том, чтобы опекать своих соотечественников… Они зазывают всех участвовать в своих экспедициях, меж тем как добрый смиренный христианин должен оставаться под сенью своей колокольни и под властью своего пастыря, дабы получать Святое причастие, без которого он может впасть во всякого рода соблазны, в том числе в соблазн язычества, подстерегающий его повсюду в этих краях.

Такое вступление придало Анжелике смелости для того, чтобы заговорить о своей встрече с матушкой Мадлен. Лицо епископа стало более строгим. Но Анжелика уже поняла, что он настроен против отца д’Оржеваля и, стало быть, ей поможет.

– Дело очень серьезное. Оно наделало столько шуму.

– Тем более важно поскорее с ним покончить. Пусть матушка Мадлен выскажется на мой счет, и это развеет все сомнения.

– Похоже, вы совершенно уверены, что ее мнение о вас будет благоприятно?

– Вы хотите спросить, уверена ли я в том, что она не признает во мне демона? Да, уверена, если только эта монахиня честна… И вы, монсеньор, тоже в этом уверены, иначе вы бы меня не приняли.

Епископ чуть заметно улыбнулся, но его лицо тут же омрачилось снова.

– Увы! – вздохнул он.

– Что вы хотите этим сказать? – встревоженно спросила Анжелика.

– Вам придется подождать. По правде говоря, я хотел бы удовлетворить вашу просьбу без промедления, потому что ваше желание увидеться с матушкой Мадлен мне по душе. Но произошло ужасное событие, из-за которого вам придется отложить вашу встречу. Позавчера, в ночь после вашего прибытия в Квебек, из монастыря урсулинок похитили коробочку с облатками.

Сначала Анжелика не могла понять, почему это событие мешает ее встрече с матушкой Мадлен и почему епископ произнес эти слова таким мрачным тоном. Но затем, интуитивно вспомнив свой вчерашний разговор с метрдотелем Тиссо, она поняла причину его тревоги:

– Вы опасаетесь, монсеньор, что эти облатки были украдены для того, чтобы использовать их в магических ритуалах?

– Да, их всегда крадут именно для этого, – с грустью сказал епископ.

– Но разве в Квебеке это возможно? Это же новая, девственная земля, люди набожные, строгие… здесь не могло распространиться разложение нравов.

– Увы! – повторил епископ. – Сейчас времена уже не те. Когда-то порок был в этом краю почти неизвестен. В душах царили благочестие, согласие и милосердие. Но клятвопреступления и плутни торговцев взяли верх над порядочностью и искренностью миссионеров. К тому же сейчас здесь появляется слишком много паршивых овец и скандальных личностей…

– Монсеньор, быть может, моей встрече с матушкой Мадлен мешают, чтобы навредить мне?

Он покачал головой.

– Ваша встреча только перенесена, – сказал он. – Урсулинки начали девятидневные молитвы, чтобы отвратить то зло, которое может свершиться с помощью украденных облаток. Нужно дождаться окончания этого срока. Но я не забуду о вашей просьбе.

Анжелика горячо поблагодарила его. Она правильно сделала, что обратилась к епископу. Похоже, он относился к ситуации справедливо и здраво.

Епископ показался Анжелике человеком разумным и интересным. Честный, добродетельный, истинный служитель церкви, рожденный, чтобы служить Богу. Говорили, что у него была тонзура уже в девять лет.

Это был надежный, честный человек, какой и был нужен, чтобы возглавить огромную епархию, в два или три раза более обширную, чем вся Франция.

– Монсеньор, – обратилась к нему Анжелика, – можно, я задам вам вопрос, продиктованный простым любопытством? Почему вас называют епископом Петреи, города в Месопотамии, хотя вы епископ Канады?

Монсеньор де Лаваль улыбнулся и сказал, что это странное название родилось из ожесточенного состязания за пост епископа Канады. Епископ Руана, от которого он зависел, отказался поддержать назначение, потому что кандидатуру Лаваля предлагали зарубежные миссии и поддерживал Рим.

– Большинство основателей зарубежных миссий были моими близкими друзьями и хотели, чтобы меня назначили на этот пост. Что до меня, то я желал быть назначенным на должность епископа Тонкина. Этот спор был разрешен посредством применения статьи канонического права, которая выводила меня из-под юрисдикции епископа Руана. Я был рукоположен епископом «in patribus infidelium», или просто «in patribus».

Это условность. Епископ «in patribus» назначался на епископскую должность в странах, которые сделались басурманскими после двенадцатого века, то есть после того, как мусульмане овладели городами Ближнего Востока и Африки, которые принадлежали христианским королевствам: Византии и Иерусалиму. Туда продолжают назначать епископов, которые не могут исполнять там свои обязанности и живут в католических странах, но которые словно бы сохраняют эти земли под властью Бога.

Таким образом, папский нунций монсеньор Пикколомини, епископ Цезареи, что в Палестине, объявил меня епископом Петреи во время трогательной церемонии, состоявшейся в Париже, в церкви Сен-Жермен-де-Пре. После этого меня и смогли назначить викарием Новой Франции.

– Стало быть, интриги и конфликты случаются и между служителями Господа?

– Как и между прочими, а может быть, даже и больше, – философски сказал епископ. – Но Бог искупает их мелочность.

Анжелика еще раз выразила свое восхищение великолепием благодарственного молебна в соборе. Это тронуло епископа, и он заговорил с нею более откровенно. Главным его огорчением было то, что торговцы пушниной доставляют индейцам спиртное, а те напиваются до умопомрачения.

– К сожалению, индейцы хотят обменивать шкурки на алкоголь, – сказала Анжелика. – Они говорят, что с его помощью они общаются с потусторонним миром. Трудно объяснить им, какой вред они себе наносят.

Однако епископ с нею не согласился. По его мнению, в этом деле виноваты как индейцы, так и белые и наказание должны нести и те и другие.

– Самое простое было бы не носить им выпивку, – отрезал он.

Когда речь шла о торговле водкой, он не понимал никакого юмора и готов был отлучить от церкви весь свет.

– Но сумеет ли Новая Франция выжить без торговли пушниной? – спросила Анжелика.

– А вы, часом, не сторонница молинистов? – ответил епископ вопросом на вопрос.

Анжелика ощутила легкую панику. К счастью, когда-то в парижских салонах она познакомилась с кое-какими модными философскими и богословскими идеями. Вспомнив об этом, она заметила, что некоторая снисходительность к слабостям ближних еще не означает вседозволенности и тем более безразличия к спасению души.

Такой ответ, как видно, немало порадовал монсеньора де Лаваля, так как лицо его прояснилось. Похоже, он был доволен и даже немного позабавлен тем, что ему не удалось ее сбить.

– Нет ли у вас намерения вступить в братство Святого Семейства? – спросил он.

То, что подобное предложение исходило от него, означало, что отныне он считает ее достойной вступления в эту организацию.

Анжелика уклонилась от ответа:

– Госпожа де Меркувиль говорила со мною об этом братстве.

– Его благочестию колония обязана многими Божьими милостями.

Он пояснил, почему в Канаде столь необходимо быть набожным:

– Среди бесчисленных опасностей и тяжких обязанностей, возлагаемых на нас в этом краю, где все надо начинать заново и где под вопросом само наше выживание, необходимо получить помощь Божественных сил при содействии святого покровителя, соединяющего нас, простых смертных, со Вседержителем, который созерцает нас в сиянии своей славы.

Святое семейство: Иисус, Мария, Иосиф – бедные труженики, они представляют собою идеальный образ для народа Канады, одинокого среди иноверцев.

Святому Иоахиму и святой Анне, дедушке и бабушке Младенца Иисуса, также возносят немало молитв.

Затем монсеньор де Лаваль заговорил о почитании Младенца Иисуса, которого он называл Маленьким Царем Милосердия.

Собор Нотр-Дам в Квебеке был посвящен святому Людовику, покровителю Французского королевства и Непорочному зачатию.

Общество Святых Даров также имело своих приверженцев. Возможно, их у него было даже больше, чем у братства Святого Семейства, но никто не мог этого знать точно, так как это общество было тайным и очень влиятельным. Можно было предположить, что в него входит большинство видных персон Квебека, к тому же душой его был Гастон де Мери, один из первых колонистов Канады, прекрасно знающий ее таинственную природу.

– Посоветуйтесь с вашим духовником, – сказал епископ, вставая. – Он даст вам совет. Нам всем нужны заступники на Небесах.

Анжелика опустилась на одно колено, чтобы поцеловать епископский перстень. Похоже, епископ остался доволен их беседой. По-видимому, ему нравились люди, которые не испытывали перед ним страха. Он проводил ее до двери.

Во дворе семинарии Анжелика остановилась и сделала несколько глубоких вдохов. Воздух был холодным и бодрящим. Она подумала, что если ее так утомила беседа с епископом, то что с нею было бы, если бы она встретилась лицом к лицу с отцом д’Оржевалем. Слава Богу! Небо посылало ей испытания по ее силам. Если принять во внимание все затронутые темы, а также и те, что удалось обойти, если учесть все расставленные ловушки, исключить молинизм, на котором ее немного занесло, то получилось неплохо.

Следовало признать «некоторые свои несовершенства», как говорила Маргарита Буржуа, и согласиться с тем, что скитания по лесам и морям отнюдь не обогатили ее знания в области теологии, философии и риторики.

Большинство дам в Новой Франции были весьма образованны. Она попросит у них книги и прочтет все, что нужно, для того чтобы посещать здесь собрания и проповеди.

А кроме того, ей надо будет как можно скорее выбрать духовника.