Читать книгу Анжелика в Квебеке - Анн Голон - Страница 29

Анжелика зашла к Польке и рассказала ей о визите к епископу. Теперь ей надо было выбрать для себя святого покровителя.

– Выбери Предвечного Отца, – посоветовала Полька. – Помнишь ту статую Предвечного Отца в Париже, на углу улицы Пьер-о-Бёф в предместье Сен-Дени? Ха-ха-ха! Вместо молитв статуе доставались лишь богохульства и проклятия…

Но, расхохотавшись, она перекрестилась и вновь стала серьезной:

– Нет, над такими вещами негоже смеяться. Все, закончили! Да простит меня Бог. Прошлое забыто. Теперь я достаточно часто хожу на исповедь. Ведь я не хочу гореть в аду.

Иногда Анжелика с изумлением смотрела на свою «сестренку» по Двору Чудес и с трудом верила, что она говорит с той самой Полькой, с которой они пережили так много ужасного.

Она поинтересовалась, когда же она сможет познакомиться со столь деятельным господином Гонфарелем, имя которого она слышала со всех сторон.

Они были поглощены разговором, когда из порта донесся какой-то шум, и они вышли на порог.

На улице мало-помалу собиралась толпа. Люди показывали пальцем на реку, где две большие баржи тащили за собою на канатах корабль, лишенный мачт, накренившийся в сторону, так что казалось, что его вот-вот поглотит вода.

– Да это же «Иоанн Креститель»! – воскликнула Жанина Гонфарель.

– Его собираются потопить, – сказал кто-то из толпы.

Ужасная мысль мелькнула у Анжелики: там, на борту, медведь Мистер Уиллоби.

В трюме корабля ученый медведь Эли Кемптона залег в зимнюю спячку, и теперь эту посудину, где он нашел пристанище, собирались потопить в открытом море.

Так же, как и Полька, хотя совсем по другой причине, Анжелика замерла в молчании.

Затем хозяйка «Французского Корабля» начала призывать собравшихся помешать происходящему. Из ее возмущенных, полных отчаяния слов становилось понятно, что они с мужем являются совладельцами «Иоанна Крестителя», для них это целое состояние, и теперь они будут разорены.

Жанина Гонфарель сорвала с себя чепец с бантами и побежала по песчаному берегу, размахивая им и подавая кораблю сигналы. Впрочем, на судне ничего не замечали. В толпе одни усмехались, другие без особого сочувствия качали головой.

– Это чума, а не корабль, – говорили одни.

– Но он принадлежит мне, – возражала Жанина Гонфарель.

– Его решили затопить.

– Кто это решил? Какой сукин сын подложил мне эту свинью? Уверена, это прокурор… А может быть, майор… Нет, это Ле Башуа, это на него похоже… И иезуита здесь сейчас нет… Маркиза, сделай же что-нибудь, прошу тебя, – тихо взмолилась она, подходя к подруге. – Я не могу сама пойти к губернатору, но, может, вмешается Меченый? Он всех их держит в руках. Ведь нельзя это так оставить.

– Да, ты права. Это нельзя так оставить, – повторила потрясенная Анжелика.

Она огляделась, ища кого-нибудь, кто мог бы ей помочь. К счастью, она заметила, как к берегу в районе бухты Кюль-де-Сак причалила большая шлюпка с людьми с «Голдсборо» под командованием старшего матроса Ванно. Анжелика поспешила к ним навстречу. Они плыли от Красного мыса. Ванно сказал Анжелике, что граф де Пейрак должен быть в городе.

– Я попробую его найти, – сказала она Ванно. – А пока что сделайте все, что можете, чтобы остановить конвой, который ведет «Иоанна Крестителя» к месту затопления.

Она попросила их пустить ракету и послать сигнал, чтобы «Иоанн Креститель» остановился. А потом налечь на весла, подплыть к кораблю и пообещать компенсацию, чтобы убедить команду не выполнять приказ.

– Выиграйте время! Кто бы ни отдал приказ затопить корабль, будь то хоть сам губернатор, я беру на себя ответственность за его отмену. Это недоразумение.

Она решила бежать к усадьбе Монтиньи, которая сейчас казалась ей безнадежно далекой, причем она даже не была уверена, что найдет там мужа.

Увидев, как шлюпка направилась к кораблю, Анжелика, бросив Польке несколько ободрительных слов, пронеслась по улицам и стала подниматься по склону горы, ища глазами Пиксарета, длинные ноги которого ей бы сейчас так пригодились.

С ней поравнялась карета, взбирающаяся по склону горы. Склон был так крут, что две лошади, которые везли ее, с каждым шагом поднимались лишь на самое ничтожное расстояние, поэтому карета ехала медленно. Голова кучера покачивалась, и карета кренилась на неровной мостовой. Это был нарядный экипаж, на его дверце красовался вензель, а в окнах колыхались атласные занавески с золотой бахромой.

Когда карета обогнала Анжелику, в окошке показалось очаровательное личико Беранжер-Эме Тардье де Лаводьер.

– Сударыня, что случилось? Вы кажетесь такой встревоженной.

– Я разыскиваю мужа, – ответила Анжелика, мысленно упрекнув себя за встревоженный вид, поскольку это делало ее смешной. Ей показалось, что глаза веселой Беранжер-Эме насмешливо блеснули.

– Господина де Пейрака? Кажется, я знаю, где его можно найти, – сказала она с многозначительным видом. – Садитесь же.

Соскочивший на землю лакей открыл перед Анжеликой дверцу кареты. Анжелика уселась, и экипаж, скрипя всеми осями, продолжил путь. Подковы лошадей скользили по булыжникам мостовой.

* * *

Госпожа де Лаводьер искоса поглядывала на Анжелику, не скрывая удовольствия оттого, что видит ее вблизи. Анжелика, со своей стороны, была не прочь бросить на супругу прокурора критический взгляд. Беранжер-Эме и впрямь была очаровательная женщина, скорее хорошенькая, чем красивая, полная огня, немного насмешливая. Сразу чувствовалось, что жизнь ее нисколько не пугает и она с удовольствием бросает ей вызов.

Она не без аффектации настаивала, чтобы ее называли ее полным именем – Беранжер-Эме. У нее был серебристый смех, и она часто смеялась невпопад, что приводило собеседников в замешательство. С нею не осмеливались говорить о серьезных вещах из боязни, что взрыв смеха превратит все сказанное в глупую шутку. Но, с другой стороны, это создавало всюду, где она бывала, атмосферу легкости и непринужденности. Зато мадам де Лаводьер умела искусно задавать вопросы. Они едва добрались до небольшого кладбища, находящегося на полпути, как Анжелика уже призналась ей, почему ей надо срочно найти мужа, чтобы предотвратить затопление «Иоанна Крестителя».

– Но почему вас так беспокоит судьба этого корабля? – удивилась Беранжер-Эме.

– Потому что его совладелица Жанина Гонфарель в отчаянии.

Госпожа де Лаводьер удивилась еще больше:

– Какое вам дело до этой женщины? Ведь она так вульгарна!

У нее была такая манера поднимать тонкие брови и округлять темные невинные глаза, что хотелось тут же дать ей исчерпывающее объяснение.

Анжелике с великим трудом удалось сохранить свой секрет и не обнаружить, что ее страшит участь Мистера Уиллоби. Она лишь повторила, что необходимо немедля поставить в известность господина де Пейрака.

– Не беспокойтесь, он все узнает, – покровительственным тоном отвечала Беранжер-Эме. – Но надо признать, что наш дорогой граф не из тех, кого можно легко застать дома. Скорее его можно обвинить в том, что он вездесущ. Чтобы отыскать его, мне приходится вертеться, как флюгер. Мне говорят: «Он там». Я бегу туда, а его уже и след простыл.

Анжелика отметила про себя, что менее чем за три дня Жоффрей стал для здешних дам «нашим дорогим графом» и что по наивности или нарочно госпожа прокурорша не скрывает, что бегает за ним.

– Ваш супруг так любезен. Только посмотрите на часы, которые он мне подарил.

Двумя пальцами она дотронулась до украшения, прикрепленного к черной бархотке. Оно лежало как раз в ложбинке между грудями, приподнятыми очень высоким корсажем. Тонкий батистовый шарф не скрывал их полноты.

Разговаривая, молодая женщина разглядывала прохожих, поднимающихся или спускающихся по склону. Внезапно она воскликнула:

– Ага! Вот тот, кто наверняка сможет нам помочь.

Она позвала, и между занавесками окна кареты, словно черт из табакерки, возникло лицо раба-индейца госпожи де Меркувиль. На его правой щеке было выжжено клеймо в виде цветка лилии, шрам от ожога приподнимал уголок его рта, так что казалось, будто он все время смеется.

– Этот малый знает все обо всех, – сказала госпожа де Лаводьер, – но он очень странный. Надо знать, как к нему подойти.

Последовал диалог, из которого Анжелика ничего не поняла, так как индеец говорил по-французски с сильным акцентом.

В конце концов индеец залез на козлы и сел рядом с кучером. Госпожа де Лаводьер приняла многозначительный вид и ободряюще кивнула Анжелике.

По дороге она просветила Анжелику насчет статуса племени пауни, единственных индейцев в Новой Франции, которых можно было обращать в рабство. Они жили в неисследованных краях по ту сторону Великих озер, и индейцы, захватив их, продавали затем пленников бледнолицым.

Анжелика слушала ее рассеянно и, с трудом сдерживая нетерпение, тревожилась об участи Мистера Уиллоби.

Наконец, проехав по Фабричной улице, карета выехала на Соборную площадь.

Индеец соскочил на землю, убежал и вскоре вернулся, подпрыгивая в воинственном танце. Так он давал понять, что нашел того, кого они искали. Госпожа де Лаводьер возликовала:

– Я так и думала! Господин де Пейрак у иезуитов.

– У иезуитов!

Но Беранжер-Эме уже с решительным видом выходила из кареты.

Чтобы подойти к зданиям, где размещались отцы-иезуиты, находившимся напротив собора с другой стороны площади, надо было перепрыгнуть через ручей.

Таким образом, перебираясь на другой его берег, во владения иезуитов, вы словно пересекали границу иностранного государства. Высокие деревья охраняли вход на территорию, где располагались красивые каменные здания, принадлежащие ордену Иисуса: церковь, коллеж, монастырь, гостевой дом, где также принимали тех, кто желал на время удалиться от мира, фермы, хлев и конюшни. Иезуиты только что завершили строительство новой церкви, примыкающей к коллежу. Ее фасад был украшен двумя башнями и вдобавок колокольней, возведенной над трансептом.

Епископ давно хотел расширить собор, просторный и красивый, но имевший лишь одну башню, и церковь иезуитов с ее двумя башнями словно бы бросала ему вызов, глядя на него стрельчатыми витражными окнами, похожими на спокойные глаза. И иезуитская церковь, и монастырь имели отдельные ворота, выходящие на площадь.

Но Беранжер-Эме, быстро ведя за собою Анжелику, предпочла войти через маленькую боковую дверь, которая вела во внутренний двор.

– Мы ищем господина де Пейрака, – бросила она на ходу человеку, выходившему из коровника с двумя ведрами молока. Его длинная черная ряса билась о деревянные башмаки.

Это «мы» вызвало у Анжелики раздражение. Госпожа де Лаводьер, похоже, хорошо знала эти места и не испытывала перед иезуитами ни малейшей робости. В отличие от нее Анжелика несколько оробела, войдя в мощенный плиткой вестибюль, в котором находились несколько скамей, одно распятие на стене и чаша со святой водой справа от двери.

Беранжер-Эме окунула в нее кончики пальцев с развязным и вместе с тем сокрушенным видом – верх женской грации и лицемерия. В этом жесте чувствовалось бесспорное очарование, прелестная дерзость, сочетающая в себе одновременно веселость и набожное смирение, – такими изображают определенную категорию ангелочков, которые окружают трон Всевышнего словно только для того, чтобы шалить.

Глядя на нее, Анжелика вспомнила, что госпожа де Лаводьер тоже гасконского происхождения, родом из Окситании, той провинции Аквитании, непокорной и солнечной, где люди имеют своеобразное представление о религии и совсем иначе относятся к вере и обрядам.

Анжелика вспомнила, что, когда она впервые приехала в Тулузу из родного Пуату, ее испугал пылкий нрав этих людей, черты которых воплотились в благородной натуре Жоффрея де Пейрака: изящество, ум, отчаянная независимость, страстность. А также горячность, нежность, бескорыстие и тонкая ирония.

Тогда ей казалось, что прекрасные дамы Лангедока, с их черными глазами, дразнящим смехом и огненными страстями, насмехаются над ее белокурыми волосами и серьезностью. И «маленькой пуатевинке» пришлось потрудиться, чтобы заставить их признать себя.

И вот теперь, не смешно ли, эта сумасбродная Беранжер вновь пробудила в ней те давние, позабытые чувства.

Семинарист, одетый в черное, проводил дам в просторную приемную. Узнав о цели их визита, он удалился, чтобы выяснить, действительно ли господин де Пейрак находится здесь, что весьма вероятно.

Комнату обогревала печь из тех, которые начали привозить из Англии. На стенах висело множество картин, и среди них – портрет святого Игнатия Лойолы, испанского офицера, который чуть более столетия назад основал свое знаменитое Общество Христовых воинов. В нише, под горящей лампадой, находился слепок с его посмертной маски.

Беранжер расхаживала по комнате, с интересом разглядывая большие картины на религиозные сюжеты со множеством персонажей. Все они были написаны талантливыми художниками, и чувствовалось, что те работали над ними, вдохновляемые благочестием.

Одна из них изображала смерть Жоржа Ваза, проповедовавшего в Африке. На картине он, собрав последние силы, благословлял негров из Конго, стоящих вокруг его смертного одра. На другом полотне отец Франсуа-Ксавье среди толпы китайцев оживлял утонувшего ребенка. Он был одним из первых шести иезуитов, соратников Игнатия Лойолы, которые, как и основатель ордена, были канонизированы папой Григорием XV. Его праздник недавно отмечался, и поэтому перед картиной стояли большие серебряные и стеклянные вазы, полные расписанных и позолоченных бумажных цветов, которые изготовляли монахини, работавшие в Отель-Дьё.

В приемной царила особенная тишина. Атмосфера здесь была иной, чем в семинарии. Более сдержанной. Удивительный покой, несмотря на то что совсем недалеко в классных комнатах находились дети. Закрыв двери, вы ощущали себя за этими толстыми стенами будто в крепости. Здесь странствующие миссионеры отдыхали от своих утомительных и опасных походов. После бесконечных путешествий в каноэ из бересты, после дыма и насекомых в индейских хижинах они обретали покой в выбеленных известью кельях, моральную поддержку, которую им несла литургия и возможность спокойно беседовать с братьями по вере. Здесь они писали свои знаменитые донесения, столь ожидаемые во Франции. Здесь же они изучали языки индейцев, учили юных канадцев и предавались духовным и телесным упражнениям, предписанным основателем их ордена.

Здесь бывали неординарные личности, способные левитировать, передавать мысли на расстояние, наделенные даром ясновидения.

Анжелике пришла в голову мысль, что отец д’Оржеваль вполне может прятаться за этими стенами, выжидая, когда придет его час.

В эту минуту она услышала тихие шаги за спиной и, повернув голову, увидела, что там стоит иезуит, вошедший через дверь, скрытую гобеленами.

Несмотря на царящий в комнате полумрак, она сразу узнала светлую бородку и чересчур белую кожу, которую солнце опалило на переносице и скулах.

Поскольку он стоял неподвижно, застыв в нескольких шагах от нее, Анжелика обратилась к нему с приветствием:

– Полагаю, мы уже встречались в Акадии? Ведь вы отец Филипп Геранд, не так ли? Помощник отца д’Оржеваля?

Он кивнул. Взгляд его очень светлых глаз стал жестким. Наконец губы его зашевелились, и он со вздохом сказал:

– Из-за вас он умрет.

Он отступил и, словно призрак, растаял в полутьме.

Ошеломленная, Анжелика окаменела, не зная, правильно ли она расслышала и правильно ли поняла эти слова.

– Пойдемте, моя дорогая, – сказала Беранжер.

Семинарист вернулся и сказал, что господин де Пейрак в самом деле находится здесь.

Проведя их по длинному коридору с побеленными известкой стенами, их провожатый поскребся в последнюю дверь из массивного дерева, и они очутились в просторном помещении. Судя по множеству книг, стоящих на полках вдоль стен, это была библиотека. Здесь были сотни переплетенных в кожу книг самых разных размеров. Некоторые из них, инкунабулы, были размером с пятилетнего ребенка. В тот момент, когда они вошли, один из этих огромных томов был только что водружен на деревянную подставку и граф де Пейрак вместе с одним из отцов-иезуитов склонился над ним, осторожно переворачивая страницы.

Когда дверь отворилась, они повернулись к вошедшим, и в иезуите Анжелика узнала настоятеля отца Мобежа.

В этой строгой, лишенной украшений комнате, типичной для суровой Канады, поражало обилие находящихся в ней ценнейших научных приборов. Астролябии из меди и позолоченной латуни, квадранты, небесные и земные глобусы. На столе среди луп и компасов лежала восьмиугольная шкатулка из дерева, инкрустированного позолоченным серебром, на откинутой крышке которой была изображена миниатюрная географическая карта, выполненная яркой эмалью. Вокруг нее лежали различные астрономические инструменты: солнечные часы, лунный квадрант, таблица долгот и широт и тому подобное. Анжелика вспомнила, что эта шкатулка была среди подарков, которые граф де Пейрак привез в Квебек.

В углу лежала прекрасная армиллярная четырехуровневая сфера. На треногу был водружен окруженный занавесками телескоп, направленный в сторону большого открытого окна. Промозглый холод этого зимнего дня, похоже, не слишком беспокоил двоих человек, поглощенных исследованиями, меж тем как клирик в сутане служил им секретарем, подобно священнику, участвующему в литургии.

Только в Квебеке можно было допустить вторжение двух дам в это святилище науки, потому что в этом изолированном городе жили как в семье, и дистанция между различными классами и между мужчинами и женщинами, так заметная в метрополии, в колонии исчезала.

– Простите меня, отцы мои, – весело заговорила госпожа де Лаводьер, – но я вынуждена прервать ваши ученые беседы, потому что моя дорогая подруга госпожа де Пейрак разыскивает своего супруга по всему городу и…

Выразив настоятелю иезуитского монастыря свое сожаление по поводу причиненного беспокойства, Анжелика быстро объяснила, что граф должен как можно скорее вмешаться, чтобы спасти корабль «Иоанн Креститель», который портовая администрация приговорила к затоплению.

Жоффрей де Пейрак был удивлен.

– Эту негодную посудину? – удивился он. – Но какое она имеет значение? Она мне не принадлежит…

– Но там, на борту, медведь, – воскликнула Анжелика. – О Жоффрей, надо спасти Мистера Уиллоби…

* * *

И медведь был спасен!

«Иоанн Креститель» был отбуксирован к берегу, и интендант Карлон по просьбе графа де Пейрака отвел старой посудине, все больше и больше погружающейся в воду, пристанище в заброшенном доке верфей.

Несчастный Эли Кемптон, прятавшийся в усадьбе Монтиньи, испугался, что его, пуританина из Коннектикута, заманили в ловушку в этом папистском городе, когда друзья препроводили его, чтобы он мог навестить своего косолапого друга.

Медведь крепко спал, и его нисколько не потревожила прогулка по реке. Эли Кемптон накрыл его сеном и соломой и положил в угол берлоги коренья и клубни, необходимые зверю, который два или три раза за зиму просыпался и искал вокруг себя пищу, чтобы восстановить свои истощенные запасы жира.

В этот вечер в дом маркиза де Вильдавре, где разместился граф де Пейрак, постучался толстяк, державший в одной руке шапку, а в другой – корзину с тремя головками сыра.

Ужин в зале только что закончился, и Мессир Кот, как ему и полагалось, возлежал на столе среди тарелок.

Анжелика уселась на знаменитое канапе, все секреты которого ей еще не были известны. Граф де Пейрак сел рядом.

Этот вечер, как и другие вечера в маленьком доме маркиза, напомнил Анжелике долгие вечера в форте Вапассу. Потому что Жоффрей был рядом, потому что их окружали друзья, проведшие прошлую зиму вместе с ними, – граф де Ломени и господин д’Арребу, потому что в шум беседы вклинивались голоса собравшихся вокруг камина детей. Потому что столько людей сидели сейчас у стола или у камина в креслах и на табуретах или на корточках, устроившись на коврах или шкурах, как попыхивавший своей трубкой Пиксарет. Невольно вспоминалась объединявшая их всех близость, царившая в затерянном в лесу далеком форте, близость, которую они не забудут никогда.

Человек, принесший сыры, объявил, что он друг, и, войдя в зал прямо со двора, представился как господин Бонифас Гонфарель.

Это произвело сенсацию. Большинство присутствующих его знали, но Анжелика с любопытством рассматривала человека, который связал свою судьбу с Полькой и помог ей вырваться из нищеты.

Если ему некогда и довелось сидеть в руанской тюрьме и даже исполнять какое-то время позорные обязанности палача, вольный воздух Канады и его нынешнее благополучие не оставили от этого и следа, и теперь у него был вид самый наичестнейший.

Он был одет как зажиточный буржуа, но грубые башмаки и шапка, которую он держал в руке, выдавали в нем простолюдина, которого не испортили нажитые деньги.

– Сударь, – сказал он, обращаясь к Пейраку почтительно, но с достоинством, – позвольте поблагодарить вас за то, что вы спасли мое имущество. Без вас я понес бы весьма значительный убыток. Часть товаров, которые вез «Иоанн Креститель», испорчена, а прибыль, которую я был вправе ожидать от этого злосчастного рейса, ощутимо уменьшилась по вине плутов, которые управляли судном, а также из-за штормов и пиратов. А те, кто в этом городе из зависти хочет меня разорить, собирались довести это дело до конца, побудив власти затопить корабль вместе с товаром и даже не предупредив меня. Вы помешали им воспользоваться моим отсутствием и подложить мне эту свинью. Позвольте же мне заверить, что я никогда не забуду, что вы не пожалели времени и употребили ваше влияние, чтобы оказать мне эту услугу. Я пришел, чтобы подтвердить, что отныне я ваш преданный слуга, так же как мои друзья и родные. Буду весьма польщен, если мне когда-нибудь представится случай доказать мою преданность вам на деле.