Читать книгу Бросок тигра - Артем Приморский - Страница 7

Эрик, против своей воли, продолжал мысленное путешествие по закоулкам памяти – давно затоптанным и изученным до мельчайших подробностей.

Вот перед ним опять нескладный, полуграмотный, нищий парень из чужой страны. Он взирает на юную балерину из темного угла – словно паук, приценивающейся к добыче. Пусть играет незнакомый но, кажется, шопеновский вальс, пусть балерина продолжает крутиться и метаться, выбрасывая стройные ножки и ручки. Пусть парня ищут снаружи – пока репетиция не завершится, он не покинет облюбованный тайник.

– Если бы ни зима…– Эрик замечает, что немного «смазал» ноту, и едва не сбился с ритма. Непростительная потеря контроля. И чертова зима…

А причем здесь зима? Разве юная царица посмотрит на грязного бедняка? Окончив свое обучение, она упорхнет дальше, в открывшиеся ей просторы. А парень продолжит влачить жалкое существование. Зима не виновата, какой бы горькой она для него не была.

Он далеко не сразу понял, что подхватил не обычную простуду. Сколько раз он собирался купить хотя бы пальто, но денег вечно не хватало. Требовались дрова для отопления жилища и, как назло, пан Миколаш поднял цену на комнату как раз к предновогодним праздникам.

Пневмония быстро вывела его из строя. Когда она вошла в его тело полноправной хозяйкой, ворота гимназии закрылись перед ним. Работы больше не было. Не было Мари, не было музыки…

Превозмогая боль и слабость, он пошел к остановке, но так и не добрался до нее. Слишком много сил ушло на мольбы и просьбы позволить ему работать; на мысли о том, что последние пару дней мать очень нездорово покашливает; на бредовые рассуждения о проклятом пальто. Он чувствовал ледяной холод тротуара и стук проходящих мимо людей – подумаешь, еще один босяк умирает на улице славного Парижа. Жаль, что не успел забиться в свою конуру прежде, чем испустить дух.

Здесь его память дает трещину и начинает вилять. Мари, стук ее пуант по жесткому паркету сцены, отрывки вальсов и увертюр, недовольный голос завхоза – все закручивается, превращается в жутковатую композицию. Жалобный голос матери, просящей отсрочку до оплаты: «Пару платьев дошить, и деньги как раз будут». Снова Мари, в этот раз в гимназической униформе. Склоняется над ним, осторожно убирая волосы – не хватало еще коснуться их кончиками его грязной робы. Почему от нее пахнет лесными орехами? Откуда он знает, как пахнут лесные орехи?

Где он? В больнице, лазарете? Ему нельзя. У него – больная мать, он должен как можно быстрее вернуться к ней. Он не может бросить ее. Вдруг Мари придет…

– Бредит…– слышится строгий мужской голос. «Кто ты – судья, палач? Почему ты мечешься надо мной?» Запах карболки и хлора от свежевыстиранной материи, в которую облачен жрец, внушает некое спокойствие. «Я еще не умер». Умрет, обязательно умрет, но лишь тогда, когда ему разрешит закутанный в белое человек.

Свет сменяется тьмой. Человек приходит и уходит. У него коротко стриженная черная борода, короткий нос и очки в позолоченной оправе. За прозрачными линзами – светло-голубые глаза. Каштаново-седые волосы подстрижены бобриком – его квадратному, грубому лицу очень даже идет.

– Ты меня слышишь?– говорит он каждый раз, когда приходит. Это происходит при свете дня. Логично. Когда еще появляться человеку в белом?

– Как тебя зовут?

«Неужели я дома?»– думает Эрик, лежа в больничной койке, под толстым шерстяным одеялом. Услышав родную речь, ему хочется плакать.

– Где моя мать?..

– Бесполезно,– говорит жрец и отходит.– Каждый раз одно и то же.

Когда горячка болезни отпустила изможденный организм, когда воспаленное сознание стало возвращать мысли в привычное русло, Эрик пришел в себя. Больничная палата, в которой он – единственный пациент. Облупленная во многих местах краска, полукруглое окно, забитое до весны. За ним – грязно-серый пейзаж стены, утыканной такими же полукруглыми окнами. И снег, пухлый слой снега…

Эрик переворачивается на бок, спиной к окну. Снег слишком неприятен. Он показывает, что парень пропадает неизвестно где как минимум месяц.

– Мать…– запоздало думает он, но без какого-либо волнения. Если ему помогли, ей тем более…

Ожидая «жреца», Эрик успел немного вздремнуть. Его разбудил скрип отворенной двери.

Вот и «жрец». А вместе с ним – девушка. Нет, женщина. Не особо старше его, но точно за тридцать. Черное платье, коротко стриженные черные волосы. Совсем не похожа на Мари. Глаза – голубые, немного темнее стандартного голубого. И взгляд – злой? Колючий?

«Сосредоточенный».

– Пришли в себя?– осторожно, на неплохом польском, спрашивает мужчина. Эрик кивнул.

– Доктор Стефан Штайберг – наполовину немец, наполовину поляк,– представляется он, и указывает на женщину.– Мадам Карина. Моя… помощница.

Эрик молча наблюдает за ними. Возможно, он должен что-то ответить, но ему гораздо любопытнее, что скажут они.

– Надо измерить температуру,– Штайберг достает из кармана градусник.– Поставите подмышку?

Эрик повинуется.

– У вас нет родственников, кроме матери?

– Нет. Вы подобрали меня с улицы? Зачем, если так?

– Это Госпиталь Красного Креста. Мы помогаем всем нуждающимся,– доктор глянул в окно и, недолго полюбовавшись погодой, вернулся к Эрику.– Странно.

– Что?

– Обычно бедолаги вроде вас, после долгой горячки засыпают кучей вопросов. А вы задали всего один.

– Полагаю, в бреду я сыпал ими ежеминутно.

– Ежесекундно,– поправил Штайберг.– В основном все сводилось к вашей матери и некой Мари.

– Меня гораздо сильнее волнует мать.

– Знаю. Честно – мы ездили по адресу, который нам удалось вычленить из бессвязного потока вашего бреда, но там ее нет.

– Как нет?

Штайберг неловко помялся прежде, чем заявить:

– Домовладелец сказал, что она умерла. Ее увезли. Он не знает, куда.

– Ясно…– парень закрыл глаза, сжался в комочек.

Прощай, папаша; прощай мать. Прощай дядя, и будь ты проклят, что заманил в эту проклятую страну. Слез нет. Все в порядке, если не считать сердце, сочащее из сотен мелких рубцов кровавыми капельками.

– Мне очень жаль…– начал Штайберг. Как бы он не пытался придать своему голосу жалость, у него получалось плохо.– Может, Мари…

– Бредовая фантазия… не более…– парень распахнул глаза и попробовал подняться. В голове так закружило, что он с оханьем откинулся обратно на кровать.

– Осторожнее! Вы еще не окрепли…– запоздало напомнил доктор. Карина, наблюдая за неуклюжей сценой объяснений, усмехнулась и залопотала что-то на неизвестном языке. Штайберг повернулся к ней, ответил короткими звуками, и обратился к парню:

– Эрик, мы вытащили вас…

«Кто такой Эрик?»– парень с недоумением посмотрел на доктора. Тот воспринял по-своему:

– Не бойтесь, мы не требуем. Вы пока отдыхайте, поправляйтесь. Насколько я понимаю, вам теперь некуда идти; и работы у вас нет. Мы поможем и с тем, и с другим. Позволите посмотреть градусник?

Эрик молча протягивает теплую стекляшку. Штайберг, слегка щурясь, изучает ее, потом довольно кивает:

– Тридцать семь с половиной. Спадает. Так что скажите?

– Вы правы – идти мне некуда.

Карина, не спускавшая глаз с его полуголого, худого тела, снова обращается к мужчине на неизвестном языке. Он отвечает – резко, строго; но женщина презрительно улыбается и добавляет что-то, отчего у Штайберга грозно сходятся брови.

– Даже не думай об этом!– сурово говорит он на французском. Карина снисходительно улыбается. Кивнув парню, она разворачивается и уходит.

– Мы найдем вам работу, Эрик,– усталым голосом говорит доктор.– Поверьте, вам не придется ни о чем… переживать. А пока отдыхайте.