Читать книгу Мой дзень пачынаецца (зборнік) - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 22

Мы его звали просто Иваныч. Я даже не уверен, что это его настоящее отчество, а имени уж и не вспомнить. Давно все это было, а время быстро стирает из памяти имена.

Зато я помню его лицо: вытянутое, обтянутое бледной тонкой кожей, с острым носом. У него были спутанные седые волосы, которые он прятал под выцветшей бейсболкой. Иваныч говорил, что взял ее у внука – и, судя по всему, больше ничего ему от внука не досталось. Мы его никогда не видели, как и детей Иваныча. Как-то, во хмелю, старик признался: давно не видел своих родных, они переехали в другой город и почти не вспоминают о нем.

Конечно, потом они о нем вспомнили, но на то были свои причины.

На даче мы жили каждый год с июня по начало сентября. Сложно сказать, откуда мы его знали: его помнят и мои родители, и даже дедушка. И все эти годы он жил на соседнем участке. И был таким же символом нашего дачного отдыха, как и грядки, старые яблони, велосипеды, походы в лес и костры.

Вне дачи мы его не знали. Возможно, он жил там целый год. Тогда можно было легко объяснить ту радость, с которой он встречал нас каждый год. Папа парковал машину, мы начинали выносить из багажника вещи и несли их к домику, а через несколько минут у калитки стоял Иваныч: с немного смущенной улыбкой он стоял и обязательно держал в руках какой-нибудь приветственный подарок для нас. Это могла быть корзинка с грибами или бидоны со свежим молоком, обязательно – бутылка беленькой и бутерброды с бужениной. Для взрослых, конечно.

Мои родители никак не могли отказаться от таких подношений: каждый раз Иваныча обнимали, трепали по седому загривку, усаживали у нас на веранде и до поздней ночи сидели, слушали его истории, курили самокрутки, которые старик так ловко делал своими старыми пальцами. Потом Иваныч уходил, и видели мы его почти каждый день: то он на своем участке что-то копал, то сидел с книгой посреди своих заросших грядок, то где-то прогуливался. Он всегда радостно махал нам при каждой встрече, иногда подходил и начинал что-то рассказывать.

Это были истории из его молодости – яркие и цветные, как витражные стекла, они пахли счастьем и луговыми цветами. Или о войне – мрачные, с пылью и дымом, со скрежетом и чувством голода. О любви – смешные или грустные, но всегда одинаковые, полные восторга и вдохновения. Рассказывая их, Иваныч сиял, широко улыбался, а в глазах его стояли слезы.

В общем, он был именно такой, наш Иваныч. Мы его любили. Он нам иногда надоедал, да. Порой нам было совсем не до него, мы пропускали мимо ушей его рассказы или даже прятались, чтобы он нас не замечал. Но все равно его любили – такого своего. Дедка в бейсболке, о котором можно было со смехом рассказывать друзьям в городе. Те, конечно, не верили поначалу в его существование, но у меня нашлась фотография с ним – когда-то мама сняла на старый «Зорки-6», и на фотографии были какие-то странные пятна, но мы с Иванычем видны четко. Этот же снимок был и у старика – он его хранил на полке с десятками других и упорно называл фотокарточкой. И был так рад такому вниманию от нас (снимку вместе с «дитяткой», как он говорил), что на следующий день принес какую-то бутылку.

Пришел, клюнул маму в щеку, пожал руку папе и поставил на стол перед собой стеклянную бутылку без этикеток. Папа спросил, что там. Старик пожал плечами: вода.

Родители с удивлением посмотрели на него и переглянулись – наверное, подумали, что он уже совсем с ума сошел.

Оказалось, что в бутылке – вода, которую он собрал в роднике в год моего рождения. И действительно, на крышке были выцарапаны четыре цифры – именно тот год.

Иваныч рассказал, что каждый год ходит к роднику неподалеку и набирает несколько бутылок воды. Просто так. И делал он так годами, десятилетиями – со скуки, наверное, или с какой-то неведомой нам целью. Мне кажется, он и сам ее не знал: во всяком случае, не говорил нам. Только махал рукой и смеялся: зачем для всего искать причины и поводы, ведь можно что-то делать просто так.

Бутылку мама поставила куда-то далеко в шкаф. Старик приглашал нас увидеть его коллекцию бутылок с водой разных лет. Родители сослались на дела и отказались, поджали губы и пошли себе. Иваныч посмотрел на меня, в глазах его мне привиделась надежда. Да мне и самому очень хотелось увидеть этакое диво: много-много воды из самых разных лет.

До этого дня я ни разу не был у него дома. Только видел его через забор: обветшалый, с давно облупившейся краской. Изнутри он был такой же. И крыльцо его домика скрипело – совсем не музыкально, не так, как принято вспоминать скрип из детства. И старые ковры на полах посерели от пыли, и даже икона висела криво.

Свою чудесную воду Иваныч держал в отдельной комнате: «Ну а зачем мне еще эта, комната, никто же не приезжает». Вдоль трех стен стояли высокие стеллажи. И нет, бутылки были не на всех полках: некоторые были заняты книгами. Но лишь несколько, они просто бросались в глаза рядом со стройными рядами сверкающих в лучах света из окна бутылок.

Мы провели в той комнате пару минут: стоять и рассматривать все не было желания и смысла. Ну бутылки и бутылки, вода водой, что с нее-то взять? Отличается вот эта вода от вот той воды только цифрами на крышечках – последние двадцать пять лет были аккуратно разлиты здесь по сосудам и ждали своего часа.

– Иваныч, а что с ними делать-то надо?

– Как кому захочется! Я их собираю и храню – это мое дело. Если кому-то и дарю нужный ему год, то пусть сам человек и решает, что делать.

Выпить, умыться, водку разбавить, вылить под огурцы – от всего будет прок.

Через неделю Иваныч снова зашел к нам. Родители неодобрительно посмотрели на него, но молчали. А он позвал меня пойти к роднику – собирать воду в этом году.

Я и ходил, и смотрел, наблюдал. Родник был не так уж и далеко от дачи: на опушке ближайшего леса, совсем тонкий ручеек, и в воде его плыли опавшие листики. Я потрогал воду – ледяная. Иваныч быстро набрал бутылочку, закрыл, нацарапал дату, положил в пакет. И все, никакого чуда, никаких фейерверков, спецэффектов, разговаривающих ундин, поющих русалок или даже порывов ветра. Ничего такого. Даже скучно стало.

Через год я Иваныча уже не видел. И он не встречал нас на даче, и не гулял где-то рядом, и ничем не угощал, и не травил байки. Он был в телевизоре – скромно улыбался там и молчал, пока разные мужчины и женщины в дорогих костюмах что-то рассказывали.

Оказалось, что как-то Иваныч подарил бутылку одной женщине с дач – ее сын тяжело болел, и старик отдал воду, которую набрал в его год рождения. Женщина дала ее выпить своему сыну, вскоре он поправился. Тогда она обзвонила всех своих знакомых, рассказала об этом чуде и старичке. Осенью, когда мы с семьей уже были в городе, к Иванычу было не попасть: к нему съезжались со всей страны за водой, про него писали статьи в газетах, рассказывали по радио, снимали сюжеты для телевидения. Забытый всеми старик внезапно стал знаменитостью.

За ним приехал какой-то мужчина, что-то долго рассказывал и дал подписать какие-то бумаги. С тех пор Иваныч и его чудесная вода принадлежали не ему, а мужчине и его фирме. По городам развесили рекламу, ее пустили и в газетах. За баснословные деньги люди готовы были купить нужную им воду: только б помогла, только б хоть пару капель дали.

Иваныча перевезли жить в столицу и только раз в год отпускали к роднику – набрать еще пару бутылочек. Остальную же «Живую воду», как значилось теперь на этикетках, наливали из-под кранов втайне от старика. Он и не знал, что сотни, тысячи поддельных бутылок разлетались в страждущие руки. И люди пили их, умывались ими, даже крестили детей.

О старике вспомнили и дети: приезжали на дачу, стучались в его закрытый домишко, а потом и в наш. Волновались, спрашивали: а где же наш папа, мы его так давно не видели, так скучали! Мама поднимала брови, поджимала губы и отправляла их восвояси. Не знаем мы, где он. Не знаем.

Правда, узнали скоро. Старик умер, об этом нам сообщили в новостях. И кладбище, на котором его похоронили.

Через несколько месяцев стало известно о закрытии фирмы, которая выпускала «Живую воду» – не помню уже, почему. Еще через три года в хибарку старика въехали новые владельцы, вылили и разбили все его склянки, сделали ремонт и посадили вдоль забора рододендроны.

А моя бутылка с водой стоит в шкафу на даче до сих пор. Я иногда приезжаю и протираю с нее пыль – много лет как. А вдруг она мне еще когда-нибудь понадобится?

Хороший же был старик этот Иваныч.