Читать книгу Кадота: Остров отверженных - - Страница 1

В голове звучали отголоски маминого голоса, доносящиеся сквозь толщу пустоты: "Мы получаем то, что заслуживаем, моя маленькая". Но что же такого мы все совершили, чтобы оправдать свое существование в этом месте? Здесь, в этой богом забытой пустыне, в этой безлюдной пустоши разбитых надежд, скрывалась деревня Зета. Это название – горькое наречие для поселения, которое давно лишилось всякого подобия жизни. Захолустный форпост, упорно цепляющийся за грань выживания.

Каждое утро, когда неумолимое солнце испепеляло своими лучами засушливый ландшафт, мои мечты и устремления, казалось, испарялись в разреженном, иссушенном воздухе.

Для каждого поселения в пустыне был Счетный День. Это был не просто день, а приговор. Как только кто-то достигал восемнадцати лет, он оказывался в листе подсчета населения вместе со своими сверстниками, которые безмолвно молились о том, чтобы еще один год отсидеться в пределах Зеты.

Пустоглазые гончие, как мы их именовали, ежегодно спускались в нашу деревушку, отбирая своего избранника на основании вычислений демографической программы. Слухи просачивались сквозь щели нашей коммуны, нашептывая истории об изгнанниках, которых гончие увозили на своих дюнных агрегатах в безлюдную зону, где само солнце было чужеродным явлением. Предполагалось, что эти обреченные приговариваются к подневольному труду на благо Серого правительства.

Мысль о том, что меня изберут и увезут, вселяла непреодолимый ужас, но не меньший ужас вызывала и перспектива состариться в этих неплодородных краях.

Мое повседневное существование представляло собой лабиринт нудности, что делало любую форму побега привлекательной. Так что я часто была втянута в экзистенциальную борьбу, разрываясь между стремлением к неизведанному и привычной стабильностью Зеты.

В бескрайней пустыне за пределами бурлящей жизни Тулианской губернии расположилась наша глухая деревушка. Здесь солнце палит на нас с силой пекарской печи, а леденящий холод неумолимой ночи пустыни выжимает жизнь из всего живого.

Наш ритм жизни нарушается лишь на мгновение, когда гончие – представители железного контроля из Тулина – столицы огненноглазой расы – приступают к проверкам и мониторингу деревень. Раз в год они обрушиваются на нас, словно песчаная буря. В этот день они скрупулезно подсчитывают нашу численность, следя за тем, чтобы мы не превысили положенное число в сто душ. Незыблемый закон гласил: один мужчина, одна женщина, один ребенок. Нарушение этого равновесия стоило дорого. Последствия были поистине чудовищными – возникал внеплановый день Подсчета, который обычно провоцировался доносом жителей на друг друга. Тяжесть такого положения ложилась на плечи отца семьи-нарушителя, ведь ему приходилось выбирать, кого заберут гончие с собой – его, его жену или их второго ребенка.

Часто я ловила себя на том, что, щурясь от непрекращающихся песчаных ветров, вглядываюсь в невидимый мираж городских стен Тулина, раскинувшегося за сотни километров от Зеты. В минуты безнадеги я задавалась вопросом, будь я женой одного из тех мужчин – не лучше ли сразу добровольно отдать себя в руки Гончих, чем испытать предательство со стороны собственной плоти и крови. Ведь в большинстве случаев внеплановых Дней Подсчета в лапах Гончих оказывались именно невинные новорожденные, которых насильно забирали у ничего не решающих матерей. Это был душераздирающий выбор отца семейства, ведомый логикой, которую могли понять лишь побывавшие в положении.

Покрытые пеленой дорожной пыли, тщательно продуманные двухэтажные строения служили символом непоколебимого стремления нашей коммуны к равенству. В этой засушливой пустоши не было места для роскоши и индивидуальности – таковы были наставления, вбитые в наши головы во время вечерних занятий в школе. Наш учитель, господин Сионов, обладал угрюмым лицом, его утомленные глаза отражали окружавшее нас запустение. Облаченный в поношенную спецодежду, он неустанно твердил нам о принципах практичности. "Все должно служить своей цели", – громогласно заявлял он, и его слова гулко отдавались в нашем импровизированном классе, отражаясь от устаревших швейных станков, которые служили нам партами.

И все же я решительно не соглашалась. То, что меня с ранних лет учили пренебрегать прекрасным, сторониться любопытства, казалось мне предательством по отношению к собственной душе. Для моих сверстников, как ни странно, такие вещи не имели никакого смысла, но именно в бестолковости для окружающих я находила истинную притягательность независимого существования.

Слова моего отца звучали с непоколебимой мудростью: "В жизни, моя дорогая, – говорил он, – быть другом для всех – значит не быть настоящим другом ни для кого".

Папа был весьма практичным человеком, но когда речь заходила о делах сердечных, он позволял своему прагматизму отойти на второй план. Это было то редкое качество, которым я восхищалась, – способность находить тонкий баланс между жесткой системой порядка и подлинными человеческими взаимоотношениями.

Папа, человек твердой решимости и непоколебимой верности, находил отдушину в нежной и хрупкой Елене – моей матери. Их связь, воплощение доверия и любви, служила квинтэссенцией той дружбы, которую я жаждала получить. И именно в Зоране, одаренном парне и гении, я нашла ту связь, то признание своего истинного "я".

Зоран был не просто другом детства – он был моим постоянным спутником в этих засушливых просторах. В то время как остальные члены нашего сообщества жили в рамках отведенных им ролей, не поддаваясь капризам судьбы или личным прихотям, мы с Зораном с удовольствием выходили за эти пределы.

Его таланты, будь то сноровка в ремонте устаревших технических приспособлений или удивительная точность в запоминании исторических событий, делали его ярким представителем в нашем скромном уголке.

Каждый день в Зете начинался до одури одинаково. Пронзительный сигнал дежурного колокола пронзал предрассветную тишину, призывая каждого к исполнению своих обязанностей. Моя мама посвятила свою энергию образованию Зеты, воспитывая юные умы в роли старшей воспитательницы детского сада. Отец, напротив, нашел свое применение в сфере инженерии и точных наук.

Его гениальность подарила тепло нашим домам – постройкам, оснащенным крышами с солнечными батареями, которые впитывали и накапливали солнечное тепло, спасая нас от прохлады ночей. Мои сверстники – те, кого я постоянно видела в вечерней школе, – выполняли свои занимались самыми разнообразными ремеслами. Кто-то погружался в обучение грамоте, кто-то оттачивал кулинарное мастерство, кто-то с особой старательностью наводил порядок на улицах и рынке, некоторые занимались подвальным садоводством, а кто-то искусно орудовал иголкой в швейном деле. Эти дела, ставшие когда-то жизненной необходимостью, были возведены в ранг уважения из поколения в поколение.

Ну а что касается меня, то мой долг заключается в охоте. Даряна – имя, дарованное мне родителями, но редко произносимое; Дара – прозвище, звучащее на улицах. Я одна из немногих охотников Зеты – избранная кучка людей, которые каждое утро выходят в пустынные просторы в поисках добычи. Нашими мишенями становились представители фауны – антилопы, птицы, большие грызуны, приспособившиеся к жестокости здешнего климата.

И вот, пока Зета дремала в блаженном неведении, я отправилась в бескрайнюю пустыню. В нашей деревне каждый человек имел значение; каждый вносил вклад. Все мы несли груз ответственности, понимая, что наши жизни – лишь отдельные стежки в полотне, из которого соткана деревня.

…

В лучах заходящего солнца на меня наваливалась усталость. День, прожитый на охоте отдавался в моих одеревеневших конечностях, и каждый шаг превращался в борьбу. Под струями душа – подвешенной бочки с занавеской на нашем дворе – я погружалась в прохладную воду. Обычно мой путь лежал к общему завтраку в кафетерии, ежедневной встрече с семьей, причастию к пропитанию и общности. Но тяжесть утра требовала отклониться от курса. Вялость и обилие кроликов, добытых ловкими руками охотников, – все это сговорилось изменить мой ритм.

Я отправилась по маршруту в обход толпы рынка. Вскоре передо мной материализовался пункт назначения – небольшой дом, приютившийся среди бескрайних просторов дюн, с обветшалым фасадом.

Дом Зорана – анахронизм в нашем окружении, отдушина от флуоресцентных ламп школы и прочих удобств общины. Зоран был настоящим мастером своего дела. Я стремилась подражать ему, пробовала и испытывала, но пропасть между его, казалось бы, не требующими усилий творениями и моими слабыми попытками расширялась с каждым годом. Мне не суждено было стать мастером чего-либо. Значения и символы ускользали от меня, их природа была недоступной моему пониманию. Я страдала забывчивостью с ранних лет, склонностью к рассеиванию воспоминаний, эфемерные обрывки которых исчезали, как миражи в пустынной жаре. Может быть, детали и слова ускользали от меня, но моя суть каждый раз всецело раскрывалась в выносливости на охоте.

Слои пыли, густые и удушливые, подсказывали путь, пока я пробиралась в так называемое логово моего друга. Здесь, среди беспорядка, лежала россыпь потрепанных книг – корешки измяты от голода читателя. Среди валялись экземпляры научных трудов моего отца, их замысловатые рисунки рвались из хаоса, бросаясь в глаза. Однако в этот раз Зоран явно отсутствовал в своем убежище. Может, школа?…

Я двинулась в обратный путь через шумную деревню, продираясь сквозь потоки слишком знакомых лиц.

Усталые ноги вскоре принесли меня к возвышающемуся зданию, в котором располагалась вечерняя школа. Устав, я прислонилась к одной из колонн, обрамлявших вход. И тут, на мое плечо опустилась тяжелая рука.

Испугавшись, я отпрянула, инстинкты подсказывали мне, что нужно отстраниться от незнакомого присутствия. Но по голосу, который окликнул, стало понятно, что это был не кто иной, как Харитон – недавно выпустившийся ученик, который теперь преподает нам уроки по выживанию. Лукавая усмешка расплылась по его лицу и достигла глубины его хитрых зеленых глаз, харийской расы.

Его уроки представляли собой смесь стародавних историй о наших предках и практических занятий по выживанию. Его подход вступал в противоречие с моей твердой верой в силу разума и здравого смысла. Сказать, что мы не сходились во взглядах, было бы грубым преуменьшением.

– Малая! – громко воскликнул он, и звук пронесся по коридору.

Я вздохнула. Как мог один человек одновременно вызывать во мне восхищение и беспричинное раздражение?

– Напугал тебя, да?

Решив сохранить подобие спокойствия, я встретила его взгляд, спрятав руки в складках куртки.

– Нет, не напугал.

Улыбка парня расширилась, как у горного кота, а глаза забегали по моему лицу.

Я почувствовала себя незащищенной и уязвимой, невольным объектом его исследования.

Почувствовав мое беспокойство, он с готовностью отстранился, но игра была еще далека от завершения.

– Береги себя, Харитон, – мой тон стал бальзамом для моих нервов, намереваясь положить конец короткой словесной перепалке. Но, к моему ужасу, он продолжил идти за мной, а рука легонько коснулась моего запястья.

– Эй, малышка Дара, – повелительно произнес парень, останавливая мои шаги.

Я хмыкнула в ответ, не в силах оторваться от его пристального взгляда.

– Надеюсь увижу твое милое личико завтра вечером, – жеманно заявил он.

Симпатичное личико? Завтра? По какому праву преподаватель школы делает подобные приглашения студентам? Намереваясь пресечь его самонадеянность, я решила установить четкие границы. Однако реакция Харитона лишь подтвердила мои опасения. Его глаза сверкнули дразнящим блеском, предавая затаенные смыслы.

– Пожалуйста, Дара, подумай о том, чтобы принять участие. Хотя бы завтра. На этот раз я устраиваю тусовку, – умоляюще произнес он, придвигаясь все ближе. В какой-то момент его зрачки расширились, приобретя первобытный взгляд хищника.

Желание закатить глаза и отмахнуться от его просьбы было вполне реальным, но каким-то необъяснимым образом я все-таки согласилась. Лишь кивок, уступка. С этим я удалилась, оставив за собой его торжествующую ухмылку.

…

По залитым солнцем коридорам я шла целеустремленно, мои шаги отдавались от стылых стен. Скрипучая дверь в конце коридора – моя цель.

Комната, освещенная слабым отблеском зарева, просачивающимся сквозь занавески излучала атмосферу запустения, напоминая застывший во времени склеп.

– А я-то думал, что уже научился улавливать твои шаги за несколько метров, – раздался голос, резко прервав мою тревожную задумчивость.

Вздрогнув, подняла глаза и увидела, что мой друг восседает на лестнице под потолком, держа в руках беспорядочный клубок проводов. Слабый свет освещал его смуглые черты, на губах плясали намеки на озадаченную улыбку.

Когда Зоран приземлился передо мной, золотистые лучи пробились сквозь окно, отбрасывая на его лик эфирное сияние. В его обсидиановых глазах замерцала теплота, а непокорные волнистые волосы до плеч напоминали смоляной оттенок масла, что мы добываем с поверхности водоемов для топлива.

Невольно вырвался мой вздох любования. Зоран обладал притягательностью, выходящей за пределы простого физического облика. Я часто задавалась вопросом, не был ли он заблудшей душой в Зете. Все в нем говорило, что он был предназначен для роскошных городов Тулина, Харнеса или Славимира, где блеск сиял в окружении величия зданий старинных городов.

– …Долгий день? – наконец набралась смелости и нарушила тишину я.

Глаза Зорана сверкнули, он слегка наклонил голову с улыбкой.

– Неужели выгляжу таким уж измученным?

– Нет, вовсе нет! Просто… Слышала, что сегодня ты взял на себя сразу две смены.

Подтвердив кивком, парень переключил свое внимание на ассортимент инструментов в ящике у подножия лестницы.

– …Бабушка рассказала?

Подавив улыбку, хмыкаю в ответ. Зоран относился к моим визитам в его дом с особым трепетом, опасаясь, что рассказы его бабушки Миры обнажат его уязвимость. Для меня же эти визиты были драгоценной мозаикой в воспоминаниях. Ведь в нашем уединенном мире уязвимость была не недостатком, который нужно скрывать, а скорее драгоценным камнем, который нужно доверять на хранение лишь близким рукам.

…

– Ты раздуваешь из мухи слона, Зор, – сказала я с оттенком снисходительности, пока мы шли по знакомому маршруту, возвращаясь домой. Мое непринужденное отстранение оказалось неэффективным, чтобы стереть нахмуренные морщинки на его озабоченном лбу.

– Раздуваю?! – взорвался Зоран, кипя от негодования. – Какой-то озабоченный, непривлекательный мужик без устали пристает к моей подруге! И по-твоему я буду молча наблюдать за этим?

– Не такой уж и не непривлекательный… Многие девочки в моем классе находят Харитона весьма… харизматичным, – возразила я, слова сорвались с легкостью. Часть меня питалась азартом, неослабевающей потребность провоцировать ревность моего друга.

– Харизматичным?!! Он?! Из всех людей, населяющих Зету, он – последний, кого я мог бы хоть отдаленно считать харизматичным!

Подавив усмешку, мой голос выдал саркастическую искру: – Ну-ну, Зор! Ты же парень и в тебе просто говорит ревность.

Он мотнул головой, отвергая мои слова. Молчание растянулось между нами, как непроходимый бархан, его возмущение было очевидным.

Обессиленный, Зоран наконец признался: – Харитон… так себе парень, Дар. От одного его взгляда на тебя исходит хищное намерение. Не в том смысле, что он тобой просто увлекается – кто бы не увлекся, – я про то, что в нем есть что-то зловещее. Недоброе.... Понимаешь?

– Не-а!… – дразняще мурлыкнула я.

Зоран вздохнул, в его тоне появилась несвойственная ему твердость.

– …Я не хочу делить тебя ни с кем, Дар.

Слова поразили меня с непредвиденной силой, заставив сердце сжаться в груди. Зоран всегда был рядом со мной, наши дружеские узы были непоколебимы, но это… это была незнакомая территория разговора.

Когда мы наконец добрались до его фермы на краю деревни, Зоран нарушил молчание.

– Тогда у школы… Я имел в виду, что если ты, не дай Бог, завяжешь какие-либо отношения с этим Харитоном или любым другим… парнем из деревни, наши моменты общения укоротятся… а я очень дорожу этим, Дар. Ты моя единственная подруга.

– О… понимаю, – пролепетала я, но сердце странно похолодело. – …На какой-то миг мне показалось, что ты был почти на грани признания в чувствах.

Зоран порывисто хмыкнул с некоторой горечью.

– Еще чего!… Делать мне больше нечего. Ты же знаешь, что как сестра мне.

– Ну-ну! А на лице у тебя кислая мина каждый раз, когда я общаюсь с парнями – это от больших братских чувств, да? – продолжила подтрунивать я, решив отбросить трепет от этого будоражащего разговора.

Зоран непринужденно рассмеялся, и заразительный звук слился с уютной обстановкой кухни его дома.

– Именно так.

Достав нашу книгу о легендах трех Великих Рас, он начал читать поставленным голосом, который уже давно стал убаюкивающим подводным течением в бурной реке нашего повседневного существования.