Читать книгу Кадота: Остров отверженных - - Страница 7

Вечерние занятия наконец-то закончились. Я покинула сумрачные стены школы, погрузившись в лучи заходящего солнца. Пока я шагала домой, мои мысли устремились к завтрашнему событию – Великому Бдению.

Великое Бдение, ежегодная традиция нашей деревни – особая церемония. Из-за нарастающего волнения я неловко оступилась на каменистой тропинке. Не удержавшись, я споткнулась и рухнула на колени, острая боль пронзила меня, как вспышка.

Я едва сдержала вскрик, грозивший сорваться с моих губ. В нескольких шагах позади меня молча плелись соученики. Их гиканье достигло моих ушей.

Среди десятков наблюдателей выделилось одно лицо – статная высокая фигура. Мой друг бросился ко мне с пронзительной, как у ястреба, решимостью в рассенских глазах. Зор опустился на корточки возле меня, не обращая внимания на мои заверения в том, что это всего лишь незначительная царапина. Его невозмутимый взор изучал место ссадины на коленке в безмолвной раздумчивости.

Из кармашка рюкзака он извлек компактную, хорошо набитую аптечку. С точностью лекаря он обработал рану на моем колене и, наложив повязку, забинтовал ее.

От его прикосновения по моей ноге поползли разряды тепла. Длинные пальцы юноши проследили путь от колена до бедра, проверяя, нет ли других шрамов. Кожа нагревалась в тех местах, где он прикасался.

Наши глаза на секунду встретились, его безучастный взгляд завладел моим, и в мыслях промелькнула растерянность. Возникла неопределенная молчанка, мучительно тянущая время.

– Пойдем, я провожу тебя до дома, – наконец вымолвил он, сохраняя нейтральный тон, словно не он только что перевязал мое кровоточащее колено.

Кивнув в знак согласия, я позволила ему поднять себя на ноги, перебросив руку через его плечо для поддержки.

Собравшиеся поглазеть школьники с хищным вниманием наблюдали за тем, как мы уходили, и их ропот становился все громче в своем неприкрытом любопытстве.

"Такой преданный пёсик…" – насмешливо сказал кто-то. "Она его ни капли не заслуживает".

Согласна.

…

Во избежание конфликта с представителями деревенской теневой группировки необходимо держаться в стороне и не привлекать к себе лишнего внимания. – Воспоминания Дары

…

С наступлением сумерек воздух наполнился тихим гомоном деревенских, готовящихся к ночному собранию у костра. Детей уводили в дома, а двери и ставни плотно запирали. Все собирались на центральной площади деревни в ожидании начала церемонии Великого Бдения.

На площади царила тишина, как в беспросветные зимние вечера: ни разговоров, ни дружеских бесед – только приглушенные вздохи и немые молитвы. В эту ночь все мысли были обращены к тем, кого в течение десятилетий забирали из своих домов проклятые гончие.

В центре площади пылал огромный костер, отбрасывая длинные танцующие тени. Зоран занял свое место у огня, его лицо было лишено каких-либо эмоций. Я могла только догадываться, о чем он сейчас думал. Существовала причина, по которой с пяти лет он жил лишь со своей бабушкой Мирой. Его родителей забрали. Я никогда не решалась расспрашивать его о подробностях. Но однажды, когда нам было всего по десять лет, я все же спросила, и после этого он на несколько дней заперся в своей комнате. Я дала себе клятву с тех пор не поднимать с ним эту тему.

Староста деревни, звавшийся Бакаром, сгорбленный и дряхлый, как вековая скала, вышел вперед. Его надтреснутый голос эхом разнесся по всем уголкам деревни, когда он стал перечислять имена ушедших с гончими на протяжении полусотни лет. Это были единственные списки, которые сохранились после великой песчаной бури полвека тому назад.

Один за другим звучали воспоминания об ушедших, пересказывались истории, смахивались слезы. Это было Великое Бдение, ночь, когда духи покинутых были прославлены любовью, а не трауром.

Все эти годы я не задумывался о его значимости. Тетя Нерилла брала меня на это событие, когда я была еще совсем маленькой. Для нее это ежегодное событие было сакральным. Она никогда не рассказывала о том, почему во время поминального костра на ее глаза наворачивались слезы или почему такая болтливая и жизнерадостная, она хранила молчание всю дорогу домой. Однажды мама рассказала мне причину, когда я подросла и смогла понять. У Нериллы забрали мужа, когда они только поженились. Кто-то из деревни донес на него гончим. Никто не знал толком причины, да и сама тетя, похоже, не знала. И потому это гнетущее состояние душило ее еще больше…

Я не хотела идти на церемонию в этом году. Не было желания присутствовать и у мамы, показывать всем свое заплаканное лицо. Но Зор очень хотел посетить костер вместе со мной. На протяжении всей прошлой недели он убеждал меня, что я обязательно должна быть там, чтобы почтить память отца. Когда я обижалась на его слова, из которых следовало, что Зор больше не относит его к живым, он лишь напоминал мне, что для нас это неизбежный факт. И это правда… Никто не вернет мне отца. Ведь никто не возвращается, когда его забирают гончие. Тем не менее я ни за что на свете не приму оплакивание по отцу как по погибшему человеку. Я никогда этого не сделаю.

Когда мы добрались до места, большой костер уже вовсю пылал, и люди молча скапливались вокруг него. Многие приносили с собой вещи того, кого они потеряли: одежду, книги, наиболее любимые человеком предметы – и бросали их в огонь. Традиция чтить память своих близких. Я ничего не принесла. Не потому, что не захотела почтить традицию, просто я отныне никому не позволю взять что-либо папиного у меня. Зоран знал это, поэтому и захватил рабочие перчатки моего отца. Я слабо улыбнулась ему и кивнула, когда он взглянул на меня в подтверждение того, чтобы подойти к огню.

Без него рядом мне становится холоднее. Пылающий огонь постепенно согревает меня, но я все равно чувствую себя неуютно. Я знаю, что многие собравшиеся здесь в этот момент бросают на меня недовольные взгляды, видя, что я не принимаю участия в их священной традиции. Кто-то грубо пихает меня в плечо, кто-то кашляет возле моего уха. Я уже хочу вернуться в тень, но чувствую, как кто-то осторожно берет меня за руку, сжимая пальцы. Зор…

Он приобнимает меня, и я чувствую, как подгибаются мои колени. Рука Зора защитно охватывает мою спину, и я изо всех сил стараюсь не позволить этому странному, волнующему чувству захлестнуть меня целиком. Он подмечает это и слегка улыбается.

– …Спасибо. – тихо говорю я, опустив голову ему на плечо.

– …За что?

И это самая тяжкая пытка для моих ног, когда я чувствую, как он легонько целует меня в макушку.

После того как отца не стало, я так сильно винила себя. Я так много вещей принимала за должное…

Я теснее прижимаюсь к Зорану. Похоже, что жар от костра не согревал меня, а был лишь его имитацией.

…

С наступлением рассвета колокол на вышке отзвонил три неспешных звона – сигнал к тому, чтобы жители деревни отправлялись домой. Костер остался тлеть, как и их печаль, еще на один год.

После того как Зор проводил меня домой, всю дорогу держа за руку, я чувствовала облегчение от того, что Великое Бдение наконец-то завершилось. Как же я была благодарна другу за то, что всегда поддерживал и оберегал меня.

– Я не знаю, как бы я была без тебя, Зор… – сочувственно улыбаюсь я.

Не даю ему ответить, зарываясь носом в его рабочую куртку. Прикрываю глаза, наслаждаясь этим моментом. Сердце бешено колотится, когда он осторожно проводит рукой по моим волосам. Остановившись на моем плече, он проводит пальцами по моей шее, вызывая тысячу мурашек по телу. Больше всего на свете я сейчас хочу повторить нашу ночную "ошибку". Я должна сказать ему об этом в ближайшее время. Необходимо признаться в своих чувствах.

Набравшись духу, я выпустила наши сплетенные руки. Улыбка друга все еще хранила тепло наших объятий, сияя в тусклом лунном свете. В уголках его глаз отражался взгляд солдата, одержавшего долгожданную победу, или поэта, нашедшего свой идеальный слог, – смесь завершенности и счастья.

– Дара… – произносит он почти неслышно.

Зор делает шаг вперед, собираясь что-то сказать, но его прерывает внезапно раздавшееся из глубины моего дома грохотанье.

– О нет, это мама…, – бормочу я, скорее для себя, чем для него. В памяти всплывают воспоминания о ее неровной походке, сдобренной запахом медовухи в дыхании. Она пыталась скрыть свое горе обещаниями придерживаться режима, лечь спать пораньше, которые, очевидно, не сдержала.

– Постой! – голос Зорана пробился сквозь темноту. От разительной разницы между его привычным спокойствием и нынешней тревожностью у меня в голове зарождаются вопросы. Но прежде чем я успеваю их задать, он опережает меня: – Мы можем поговорить завтра… кое о чем? Это очень важно.

Поспешно кивнув, я убегаю в дом, оставляя лучшего друга позади.

…

Нахожу маму распростертой на полу в гостиной, неконтролируемые рыдания сотрясают ее хрупкую фигуру. В нескольких шагах от нее лежит надорванный конверт. Ее волнистые русые волосы в беспорядке разметались, скрывая заплаканное лицо.

– Мама! – бросаюсь к ней, мое сердце колотится, как боевой барабан. Такой подавленной я ее еще не видела. – …Что случилось, мамочка?

Казалось, прошла целая вечность, пока она тихо плакала, не поднимая глаз в мою сторону. Тревога пронзила меня, как только я подобрала лежащий на полу конверт. Я возненавидела саму себя в тот момент, когда попыталась прочесть первое слово на бумаге и мое зрение расплылось.

Мама наконец вскинула голову, и ее полный боли взгляд прожег меня насквозь.

– Это от тех, с кем он переписывался… – сумела прошептать она, захлебываясь словами.

В моей груди завязался узел паники. Те люди, которым папа помогал с техническими поставками на остров?…

Мамины руки взметнулись вверх, прижимая бумагу к груди.

– Что там написано, мама?

– … Они пишут о нем.

Мое сердце замерло.

– С папой все в порядке???? Мама?!…

И вновь она не смогла ответить сразу, потерявшись в своем горе.

Наконец мама взяла себя в руки, вытерла слезы и взглянула на меня. Печаль застыла в ее глазах.

– У твоего отца, Дара. У Рахима… Они пишут, что у него случился сердечный приступ. Во время транспортировки на остров для… преступников. Он ушел во сне…

Новость ударила меня в самое нутро, выбив воздух из легких.

Я уставилась в окно, на серебристые следы трех лун, и мысли мои заметались.

– …Я не верю. Это ложь. Они лгут нам, мама!… Это ложь, я знаю.

Мама лишь сокрушенно покачала головой, и на глазах у нее заблестели слезы.

– …Зачем им врать нам, дочка?

– Сердечный приступ? Действительно?… Нет. С папой не может случиться ничего подобного! Он же никогда не жаловался на сердце. У него никогда не было проблем со здоровьем, мама!!! Откуда им взяться вдруг?! – мой голос надломился от наступающей истерики.

Единственным ответом матери был грустный, покорный вздох, с которым она покрепче сжала проклятое письмо.

Я мысленно поклялась себе и трем лунам, мерцающим за окном, что обязательно узнаю, что случилось с папой. Он жив. Я в этом уверена.

…

Собирая дождевую воду и храня ее в самодельных баррелях, используют тенты и металлические бочки, чтобы обеспечить постоянный запас воды во время засухи. – Воспоминания Дары

…

ГОД СПУСТЯ

Солнце вставало в зеркальном свете пустынного раннего утра, когда я вела свою группу в глубь иссохшей пустыни. Теперь я была одной из старших охотниц, имея свою собственную группу. Трое моих людей с безмолвным благоговением на лицах неотступно следили за каждым моим шагом и приказом.

Отдыхая в тени траншеи, молодые охотники обсуждали вчерашнюю вечеринку. Сплетничали. Мне не хотелось принимать в этом участие, и поэтому я сосредоточила свой слух на других вещах. Вскоре я услышала какое-то шевеление наверху и решила проверить. Мне повезло! Вдалеке проходило стадо горных козлов. Оглянувшись на своих спутников, я приняла решение отправить их домой, пока сама смогу лучше выследить след стада. Завтра я смогу взять свою группу и поймать их всех по выявленному следу. Мне не по душе идея убийства, но, может быть, мы сможем использовать некоторых для получения молока…

Я бежала тридцать минут подряд без остановок. Стадо пока не заметило моей погони, и лучше бы так и оставалось, иначе я не смогу за ними угнаться. Я стала замечать серьезную перемену в погоде. Небо потемнело, подул сильный ветер, поднимая потоки песка. Отвлекшись, я упустила из виду стадо. Отлично… Пожалуй, мне пора возвращаться обратно. А что, если это пустынная буря? Не исключено… У нас такое редко бывает лишь по ночам, но никто не может знать наверняка.

Через десять минут ходьбы назад к траншее я с ужасом осознала, что не имею ни малейшего представления о направлении, по которому следую. Все ориентиры на песчаной поверхности, которые помогли бы мне вернуться назад, разлетелись от поднявшегося ветра.

Зоран убьет меня, если я не вернусь домой вовремя! Более того, он собирался показать мне что-то, над чем работал очень долго… Почему я всегда попадаю в такие ситуации? И даже в этот момент меня больше волновало, что скажет Зор о моем проступке, нежели гибель в пустынной буре. Невероятно.

Я пробиралась сквозь вихрящиеся облака песка, в голове роились ужасные мысли о том, что я вот так могу встретить свою смерть.

Мое некогда ясное видение в очках было заполнено пляшущими частицами песка, ухудшая обзор до предела.

Обернув шарф вокруг лица, я оставила незащищенными одни очки. Мне не хватало воздуха, я задыхалась, но, по крайней мере, песок больше не набивался в легкие.

Я теряла силы, энергия убывала с каждым шагом. Но как раз в тот момент, когда я уже окончательно смирилась с поражением, среди пыльного тумана я разглядела луч надежды.

На далекой дюне одиноко возвышалась будка для охотников. Эти будки были нашей крайней защитой от бедствий, для тех, кому не повезло столкнуться с солнечным ударом или же… с бурей в пустыне.

Я приказала своим ногам двигаться, ползти к видневшемуся вдали убежищу. В последнем порыве отчаяния я рухнула на подушку бархана и заскользила по ее склону, как камешек, брошенный вниз. Песчаные волны сопровождали мой спуск, острые песчинки вонзались в кожу, обжигая. Но теперь я была внутри хижины. Здесь я была в безопасности.

Мышцы в теле протестующе взвыли, но я не обратила на них внимания. Я стянула очки и шарф с лица, судорожно кашляя, пытаясь отдышаться. Тут же в окно с силой вломился вихревой ветер, вдребезги разнося его. Разлетевшиеся осколки стекла осыпались на меня, но я вовремя успела пригнуться. Следом внутрь лачуги хлынула лавина из песка. Я чувствовала, как тяжесть придавливает мое тело, выжимая из меня каждую унцию жизни.

Волна безмерной боли взорвалась в моем черепе, когда что-то увесистое столкнулось с моим затылком.

…

Я не смогла пошевелить пальцами – они были зажаты в гробнице из плотно спрессованных песчинок. Песок, казалось, поглотил меня целиком во время бури, зажав под своей грядой. Погребение… но я была благодарна, что в ноздри все еще поступал воздух.

Отчаянное сопротивление в попытке выбраться в сочетании с палящим полуденным солнцем привело к тому, что пот ручьями стекал мне прямо в глаза. Как долго я здесь пролежала без сознания? Несколько часов или целый день?

В течение, казалось, целой вечности на солнцепеке мне удалось одержать победу, когда я сумела приподняться на нетвердых ногах. Это простое движение длилось недолго. Боль пронзила мою лодыжку. О том, чтобы вернуться домой бегом, не могло быть и речи. Даже мысль об этом заставила меня содрогнуться.

Время было драгоценным ресурсом, который я не могла позволить себе растратить впустую. Возвращаясь к хижине, я сосредоточилась на ярком солнце. Оно висело всего в нескольких градусах от зенита. Но разве не так же было, когда я отправилась на охоту со своей группой?

Смятение сменилось тревогой. Неужели я провела целую ночь в этой песчаной могиле? От этой мысли у меня сжалось сердце. Мне срочно надо было возвращаться.

Отбросив мысли о надвигающейся панике и сосредоточившись на попытке выжить, я отправилась в физически изнурительный путь домой.

…

Под палящими лучами жара была невыносимой, и каждый вдох давался с трудом. Мой охотничий рюкзак с запасом воды и провизии был оставлен в хижине, погребенный под грудами песка. Я не смогла его откопать.

Время застыло, часы таяли друг в друге. Я брела дальше, за мной тянулась тень, которая с каждым шагом становилась все более расплывчатой.

Я бы все отдала за глоток воды. Ноги внезапно подкосились. Я повалилась на песчаную насыпь, ощущая себя тряпичной куклой, выброшенной капризным ребенком. Я так и осталась лежать под неумолимыми лучами. Постепенно пришло осознание: я была в полном одиночестве, потеряна и находилась на грани жизни. Я погибну здесь, став жертвой глупого упрямства.

Солнце заставило меня сомкнуть глаза, как вдруг я услышала отдаленный гул мотора. Я напрягла слух. Звук был реальный?… Сердце забилось о грудную клетку. Мир начал вращаться.

Сначала я уловила очертания силуэта вдалеке. Затем почувствовала легкое прикосновение к запястью, крепкий захват, проверяющий пульс. Усилием воли я заставила пальцы пошевелиться, чтобы дать незнакомцу понять, что все еще держусь за жизнь. Усилия привели к тому, что мягкий голос, несомненно ангельский, деликатно поинтересовался моим самочувствием. В горле пересохло, слова не выговаривались, но я изо всех сил попыталась сжать руку незнакомца.

Он поднес к моим губам флягу с водой и я почувствовала облегчение от ощущения влаги на пересохших губах. Прилив легкости захлестнул меня, проникая потоком в обезвоженное тело.

Я почувствовала, как меня поднимают с раскаленного песка, подхватывая сильными руками. Меня бережно погрузили на сиденье машины, подложив под голову подушку. Слабыми руками я попыталась снять разбитые очки, но мой спаситель быстро пришел на помощь и снял их с меня.

Мои воспаленные глаза попытались разглядеть мужчину, пока он возился с машиной. Меня охватил страх – беспричинный страх снова остаться одной. Его быстрое возвращение принесло мне некоторое облегчение.

Я не знала, куда он меня отвезет, но что-то в нем излучало надежность. Веки неминуемо закрылись, поддавшись охватившему меня изнеможению. Перед тем как полностью отключиться, я услышала звук работающего двигателя, сопровождаемый слабым кашлем.