Читать книгу Орден Волонтёров - - Страница 12

Дорожный переполох сбил меня с воспоминаний. И где я поставила на паузу? Ага. Кони фризской породы. Север умолял их добыть любыми путями. Особенно кобыл.

За день до отъезда Север постучал ко мне:

– Линда, ты говорила, если что – обращайтесь… есть время?

– Для хорошего человека времени не жалко, проходи, дорогой, пациентом будешь.

У меня в комнате рядом с тёплой стеной стоял стол и два кресла. Этот уголок был моим кабинетом. В вазочке печеньки, в термосе напиток. Я после ужина всегда наливала его: либо себе пригодится, либо очередной гость в волнении душевном выхлебает.

– Сам расскажешь или пытать?

– Не думал, что будет так тяжело решиться поднимать эту муть со дна. Избавиться мне от неё нужно. Жить мешает.

– Выкладывай.

Начал Север издалека, аж с прабабушки. С очень дорогого для него человека. Торопить, перебивать, разговорившегося пациента нельзя. Это подорвёт доверие и можно ошибиться с диагностикой. Сама возможность сказать о наболевшем целебна для души.

Его дед был наполовину немец, наполовину чуваш, сын офицера и его «трофейной» жены, чистокровной немки. Она доводилась Северу прабабушкой. Жила интернациональная семья в деревне Ельниково, где в шестидесятых годах будут строить Новочебоксарск, работали, двух детей растили. Закончил сын институт в Чебоксарах, вместе с дипломом инженера привёз молодую супругу: белокожую русоволосую синеглазку, с нежным румянцем во всю щеку. Бабушка будущая Северина. Нрав у молодой жены был весёлый, легкий, игривый. Трудолюбие в крови – деревенская, родителей мужа почитает, по дому хлопочет. Готовит вкусно. Вроде прижилась. Ждали место в семейном общежитии, от завода. Довольный супруг отбыл на работу в город, по специальности, наезжал пару раз в месяц. Стол к его приезду накрывали, вся семья собиралась.

Заметили родители – молодая жена в питье спиртного от мужчин не отстаёт, пока нальют, не ждёт. Тосты говорит замечательные – грех не выпить. Ежевечерне с рюмочкой к свёкру подсаживается, когда он за ужином свои фронтовые сто грамм наливает. На замечания свекрови реагирует резко и болезненно: « Мужа рядом нет, скучно, себя соблюдаю, работаю как лошадь, что Вам жалко снохе с устатку налить? Я свою норму знаю!» Мужу жаловалась, что свекровь воспитывает, заедает, а ей приходиться всю семью обслуживать.

Общежитие в городе наконец дали. Жена устроилась по специальности – поваром в столовую завода. Муж, помня жалобы матери, пристрастие жены к спиртному пресёк жестко, контролируя её дома и на работе. Веселушка, хохотушка сама подала на развод спустя несколько месяцев трезвой жизни. От примирения отказалась. С мужем расставалась громко. Приехавшим мирить детей свёкру со свекровью тоже устроила жуткий скандал:

– Рожу, на алименты подам! А вас чтоб и духу не было, к ребёнку не подпущу! Чтоб не знал мой малыш, что в родне у него фашистское отродье! Ишь, порядки свои на советской земле завела, то нельзя, это нельзя! Ты, гадина немецкая, умрёшь на чужой земле, и тебя съедят свиньи! Горящие поленья вам на голову! Я будущая мать! Я проклинаю вас на своей материнской груди!

Это были сильные чувашские проклятия. Просто так, со зла их не использовал народ. Свекровь схватилась за сердце. Свёкр, несмотря на беременность, крепко взял визжащую бывшую невестку за плечо, выволок на глазах любопытствующих соседей по общаге за проходную, пнул под зад, легонько. Но обидно. Уехала домой, к родителям, в родную, вечно пьяную Чесноковку. Колхозу всегда нужны рабочие руки. Увезла с собой много нарядов, украшений и дитя под сердцем.

Мама Севы вскорости родилась уже здесь, в крепко пьющей, но работящей семье. В деревне пьянствовали все поголовно. Гнали бражку, самогон и пили смертным поем. Торговали самогоном, рассчитывались за работу самогоном, меняли на самогон, изобретали рецепты. Любой разговор сворачивался к теме выпивки. Замерзали в трех шагах от крылечка, тонули спьяну в мелководной речке. Несчастные случаи, пожары, драки со смертельным исходом. Полдеревни хронических алкоголиков, подростки – начинающие. Да что подростки! Даже малышам на семейных застольях домашнее пиво наливали, чтобы крепче спали. Вся семья, кроме матери Севера, угорела насмерть, так и не поняв, почему стало плохо от любимого пойла. Девушка подросток в это время не ночевала дома.

Север родился у шестнадцатилетней девушки, над которой взял опекунство родной дядя. За опёку деньги получать он не забывал. Про девчонку с младенцем вспоминал, когда нужно подложить её было за бутылку самогона или водки под страждущего любви односельчанина. Внучка и дочь алкоголиков умудрилась родить здорового ребёнка от приехавшего на картошку студента. Это был последний заезд перед развалом колхоза. Сама видимо еще не настолько спилась, не успела по возрасту. В небольшой деревне было несколько полных идиотов, много дураков и полудурков. Все дети пьяного зачатия.

Себя Север помнил лет с четырёх. Постоянный голод. Из продуктов в доме был сахар, чтобы ставить брагу, и чёрствый хлеб, и то не всегда. Даже картошки не было, весь огород и двор давно заросли бурьяном, развалилась сараюшка, где раньше хрюкала, мекала и кудахтала живность. Бывало добрые люди, соседи, тоже алкаши, но ещё не так опустившиеся, давали крупу, картошку, старую одежду, обувь для ребенка. Иногда приходил то один, то другой дяденька с гостинцами, то есть закуской. Малышу перепадала колбаса, консервы, сало и солёная рыба с хлебом.

Потом дяденька в темноте что то делал с мамой, раздавались странные , жуткие звуки, малышу было непонятно и страшно. Иногда маму сильно били, тогда он прятался, крепко зажмуривал глаза, закрывал уши ладошками. Худой, глазастый мальчик к шести годам повзрослел. Он понял связь между питьем самогона и скотским состоянием матери. Пытался бороться изо всех своих маленьких силёнок с непобедимым зелёным змием. Умолял и плакал, плохо выговаривая слова, тайком выливал брагу, бутылки с самогоном. Пытался выгнать собутыльников. Был нещадно, неоднократно за то битым. Государству не было дела до беды своего несовершеннолетнего гражданина, оно само деградировало и разваливалось.

Молодая женщина в двадцать два года стала уродливой, с опухшей рожей, с вечно подбитыми красными глазами – щелочками, выбитыми зубами, сломанным носом. Немытая и нечёсанная, исхудавшая – она больше не пользовалась спросом у мало – мальски похожих на людей мужчин. Её пользовали опустившиеся алкаши из местных. Согласия не требовалось. Пьяная баба своей манде не хозяйка. Мальчик стал свидетелем совершенно непотребных сцен, никого не волновало его присутствие. Вместо прежнего страха и жалости к матери он стал испытывать жгучий стыд, ненависть к ней и отвращение к происходящему. В промежутках между попойками у неё начались приступы белой горячки.

Когда её посиневшую и хрипящую достали из оборвавшейся петли, ребенок рыдал так, что собралась небольшая толпа. Приехала скорая, милиция. Увезли несостоявшуюся самоубийцу. Мальчик всё рыдал.

– Ишь, как дитя убивается. Какая бы ни была, а мать!

Сердобольная соседка, начинающая алкоголичка, забрала на время Севу. Она не догадывадась: плачет ребёнок потому, что мать осталась жива. К этому моменту своей короткой жизни сын желал её смерти. Что – то сломалось в сознании и душе ребёнка.

Почему Ба приехала на следующий день? Как услышала безмолвный, беспомощный крик в пространство? Она сама не понимала, с чего вдруг её потянуло хотя бы посмотреть на взрослую внучку. Адрес был на корешках квитанций об алиментах. Собрав немудрящие домашние гостинцы, тронулась в путь, даже не представляя, что её ожидает.

Мальчик Сева истощённый физически и морально, худой до синевы под глазами, с торчащими как крылышки у воробья лопатками, спал на продавленном диване, в чужом доме. Он никогда не ел горячего супа с мясом, котлет и обычного компота. Наевшись так, что круглое пузико выпирало из под обтянутых кожей рёбер, он спал почти сутки. Проснулся в туалет и замер…

Так на него никто и никогда не смотрел.

– Ти то?

– Твоя бабушка. Прабабушка. Я приехала к тебе. За тобой.

– Моя Ба? За мнёй? Я едю с тобой, да? Едю?

Он предпочёл позорно описаться, но не разомкнул объятий.

Бабушка нашла свидетельство о рождении в помойке, чем то напоминающей дом. Купила в сельпо большой спортивный костюм и кеды, привезённые продукты отдала доброй соседке, там они до отъезда поели пару раз, заночевали и наутро пошли к остановке автобуса. На гвозде в стене кухни осталась записка: «Сева у меня, бабушка».

Она там так и висела, спустя полгода, когда неописуемо безобразный труп её внучки прямо в одеяле увезли сразу на кладбище, в безымянную могилу с номером. Поскольку причина смерти была ясна как морозный сорокаградусный день. Замёрзла насмерть в собственном логове. Как никому не нужная собака. От некогда большой, работящей семьи никого не осталось.

Север составлял картину своего детства, если можно его так назвать, по рассказам Ба, своим воспоминаниям. Перед армией он приехал в Чесноковку, поговорил с несколькими почти трезвыми людьми. Добрая соседка доживала последние дни в райбольнице – цирроз. Она многое поведала юноше. Деревня вымирала. Посмотрел на сгоревший остов дома. Пожелал сгореть всем остальным, чтобы следа не осталось от змеиного гнезда. Сменил имя на похожее, а фамилию, отчество взял по прадеду. Ба обрадовалась, ей было приятно.

Худощавая, трудолюбивая женщина, когда она забирала правнука, ей было семьдесят три года. Пережила мужа фронтовика, сын инженер погиб в Чернобыле. Она всю жизнь была домохозяйкой, вырастила прекрасный сад, содержала большой огород, птичник, коз. Почти всё на столе было из своего хозяйства. Мальчику просто ничего не оставалось делать, как полюбить то, что любила делать его Ба. Терпеливо и мудро, своим примером она учила его древнему ремеслу земледельца. Зёрна падали в благодатную почву.

Попав в хорошие условия молодой организм начал наверстывать упущенное. Потенциал, природный генотип постепенно проявлял себя. Сева отъелся, окреп и стал расти в год по восемь – десять сантиметров. На второй год, когда правнуку исполнилось семь лет, он хорошо говорил, благодаря ежедневным занятиям с логопедом в садике. Дома Ба говорила с ним только на немецком языке. Мимика, жесты, интонация, тыканье в предметы, повтор за повтором, ситуация, контекст – языковая среда состояла из одного человека. Но какой это был человек! Правнука в школу она отдала только в восемь лет. Окраины Новочебоксарска всё ближе подходили к деревеньке Ельниково. Ба определила правнука в лучшую школу, затем в открывшуюся художку. Опекунский совет постепенно отстал от маленькой семьи. Пенсия вдовы ветерана позволяла жить ни в чём не нуждаясь двум не особо притязательным людям.

В подростковом возрасте Сева впервые услышал мощный зов природы и ужаснулся. Он такой же скот, как те, что приходили к матери. Его отношение к плотской любви опошлено хорошо сохранившимися воспоминаниями изуродованного детства. Он стыдится таких отношений, избегает. Сейчас понимает, что это неправильно, противоестественно, но поделать ничего пока с собой не может. Девственник.

– Прямо хоть в монастырь иди, другого выхода не вижу. Здесь это нормальный выход. Но надо развивать наше государство, я ведь сюда не свои комплексы попал разгребать.

– Одно другому не мешает, Север. Будем работать. Начнём с прощения матери, раз отца ты не знаешь. Его позже простим. Девственность замучила. Хочется живого общения, но противно. Ненавидишь сам себя. Узелок проблем завязан туго. Северин, я горжусь знакомством с таким человеком как ты. На редкость сильная психика. Запомни, ты ни в чём не виноват. Тебе совершенно нечего стыдится. Не ты родил, вырастил, воспитал свою мать. Большинство детей копируют поведение родителей. Очень мало кто становится хорошим человеком из протеста. Ты уникум. Была бы рада назвать тебя другом. Подумай. Завтра в дорогу, у меня в пути время будет разработать методы коррекции. Главное знай – это всё решаемо. Не ты, как говорится первый, не ты, увы, последний.

– Так я пошёл? Спасибо, что выслушала. Вернешься, можно ещё прийти?

– Не моно, а нуно! Выше нос, кормилец государства баронского!

Долго думал Север, долго ко мне собирался. Как он там сейчас? Разбередил себе душу и остался без моей помощи. Когда мы вернёмся? По плану поездка туда обратно десять дней, в Леувардене дней пять. Если всё благополучно пройдёт, то в середине февраля будем дома. Если не будем так резко тормозить, как сейчас!