Читать книгу Орден Волонтёров - - Страница 2

Силы на исходе, еле двигаюсь, пройти коридор, потом снова лестница. Уже слышен шум. Ножками, ножками. Топ – топ, топает малыш, прямо по дорожке, милый … Изыди, ББ, из моего мозга! Это не мои мысли. Лестница ли немного вскружила мне голову, эйфория от контакта с этим странным разумным или кувшинчик вина за молодых?

Точно. Я спьяну заснула, и мне снится удивительный сон. Либо навернулась при нашем первом походе с лестницы, лежу себе в платной палате, в коме и всё себе сама сню. Очнусь, и буду нормально жить дальше, без чужих проблем вселенского масштаба. Это профессиональная деформация такая, не надо близко к сердцу пациентов подпускать. А то, что ни псих, то к моему берегу. Вот опять, ещё один:

– Свербигузка! Да боярышня же!!! Линда! Очнись!

Гордей тряс меня за плечи так, что я слегка разок приложилась к стенке головой. Оказалось, он потерял меня прямо из объятий, подумал, что убежала, испугалась и начал звать, искать в толпе. Нашёл тут, я в ступоре прислонилась к стене у выхода из подвала, под лестницей.

– Зову, зову! Ты как неживая, глаза таращишь и молчишь. Испугал кто? Обидел? Укажи, на куски порву, кто бы ни был! Молви хоть слово, моя маленькая!

Гладит по голове, в глаза заглядывает. Захихикала, я – маленькая…Мои без маленького восемьдесят пять килограмм веса тряслись в беззвучном то ли смехе, то ли плаче. Боярский сын сграбастал меня в охапку и понёс в зал, сквозь толпу, нравится тяжести таскать?

– Посторонись, посторонись, боярышне плохо! Он усадил меня на ближнюю лавку. Несколько дам тут же оттёрли моего спасителя. Трясли перед лицом рукавами. О! Веер надо в моду ввести.

– Чувствительная какая, а не скажешь!

– Я тоже страсть как испугалась!

– Воздуху ей, воздуху, где врач?

– Не надо, благодарю, дамы, мне лучше.

Пить хотелось после колбасы ужасно. Налила в кубок вина, выпила почти залпом. Повторила. Отпустило. Захорошело.

Так, происходит перемещение толпы гостей со двора в замок. Одинец поддерживает под плечи парнишку – гонца, который еле волочёт ноги. Бочком просачиваются крестьяне, Август, Бер, прислуга. Зал заполняется гудящей как встревоженный улей массой народа. Постепенно в центре организуется пространство, люди становятся по периметру зала, граф с графиней проходят на авансцену. Элимар громко откашливается, разворачивает грамоту, видно текста написано мало, сворачивает её, лицо смурнеет. Наступает тишина. Я сижу на лавке, мне не видно из – за спин ничего, наплевав на этикет, встала на неё ногами и имею прекрасный обзор. Парнишку Одинец поставил в центре, ближе к графу, бедолага еле стоит, пошатываясь. Он одет как служащий графа, в двуцветном костюме и плаще, я уже различаю такие тонкости в одежде.

– Рассказывай по порядку. Всё, что знаешь.

Парень что – то сипит, машет руками, Микаэль подносит ему теплоё питьё, и тут же делает осмотр: температура, склеры, горло, щупает подмышки и паховые лимфоузлы. Парень кашляет и дрыгает ногами, но продолжает пить, пока ковш не опустел. Кивнув графу, доктор отходит. Гонец утирает рот, и начинает говорить, с одышкой.

– На рассвете стражи со стены замка увидели, что над башнями монастыря подняты чёрные флаги. Господин бургомистр с начальником стражи, меня как дежурного гонца тоже взяли, мы поехали к монастырю. Близко не подходили, разговаривали с монахом, точнее, кричали, через окошко привратника.

– Это хорошо, что не подходили. Что он сказал?

– Паломники шесть человек. Местные, с севера графства. Пришли под вечер, озябшие. Их накормили, устроили на ночь. Утром самому старому стало очень плохо, лихорадка, у других начался сильный озноб.

– Эка невидаль, озноб, лихорадка. Тревога то с чего?

– Когда лекарь от госпитальных больных освободился, им пошел помочь. Старика раздели, чтобы обтирание сделать, а у него…Тело все в крупных нарывах, и вот там где меня господин лекарь щупал, тоже. У других нет пока, но лихорадит. Всех, четверых, кто с ними в этой комнате был, отдельно в карантинный дом перевели. Паломников оставили на месте, снаружи монастыря стражу выставили. Лекарь клюв одел и плащ с перчатками кожаный. Ушел к ним, сказал – не выйдет, надобное велел им под окно приносить. Господа бургомистр и начальник стражи вот грамотку на седле прямо написали и я тут же уехал. Весь день, без остановки скакал. Всё.

В зале была мёртвая тишина, боялись пропустить хоть слово из речи гонца. Граф тоже молчал, сжимая в руке злосчастную грамоту. Он сел и прижал руку с ней ко лбу. Графиня вполголоса молилась. Её привычка раздражает, чуть что, сразу молится. Было такое чувство: все присутствующие авансом уже умерли. Вдруг со стороны кухни донеслись сдавленные рыдания. Это словно послужило сигналом, общество зашевелилось, донеслись выкрики:

– Если с севера паломники, то от фризов зараза, морем пришла. Порты наверно не закрыли.

– Значит наплевали они на письма с чумным Кодексом, я сам лично десять штук отвозил их командиру на границу.

– Надо кордоны ставить по границе с фризами!

– Не ждали так быстро, так и чума приглашения не ждёт.

– О, Господи, спаси и помилуй, нас, грешных рабов твоих! Это конечно падре Конрад вносит свою ноту в общий хор зарождающейся паники.

Микаэль вышел в центр трапезной. Высокий, смуглый, черноволосый, он одел на свадьбу своё лучшее котради из черного бархата с шитьём серебряным шнуром. Серебряная длинная цепь сложного плетения, на ней подвеска – эмблема медиков, змея и чаша. Когда успел такую заказать? Вместо чулок ему пошили в нашей мастерской узкие брюки с галуном. Штаны здесь считают одеждой варваров. Короткие тупоносые! сапожки с алым отворотом и серебряной пряжкой смотрелись дорого и франтовато. Впервые в этом времени сапоги пошиты с каблуками. Ингваз расстарался. Строгость и богатство, вкупе с «итальянской» красотой создавали облик значительного человека. Ухоженные, белые, изящные руки с кольцами и перстнями на каждом длинном пальце, включая большой, привлекали внимание.

Не одна я любовалась представительным красавцем. Сбившиеся в кучку пансионерки, как белобрысые гусыни тянули шеи, чтобы лучше его рассмотреть. Одна чёрненькая – Сара, калькулировала взглядом украшения, одежду. Видимо оценка устроила. Лицо её выразило девиз всех Охотниц, со времён Евы: вижу цель, не вижу препятствий. Естественно наш доктор во время свадебного торжества получил свою долю внимания, как красивый мужчина и брат невесты. Однако, сейчас, в центре всеобщего внимания и в привязке к ситуации, его можно было назвать важной персоной.

– Ваши Сиятельства, уважаемое общество!

Он отвесил два поклона, прижав сверкающую камнями и белизной ладонь к груди.

– Должно отметить, как чётко выполнили все указания Кодекса против чумы братья госпитальеры монастыря и руководители города. Очаг локализован. Я лично отправлюсь, обследую больных. От чумы есть средства, они помогают перенести болезнь. Самое важное – не допустить распространения. Нужно будет выяснить весь путь паломников, где ночевали, изолировать всех с кем они были рядом. Я опрошу паломников, стражи проедут весь их путь, выполняя указания.

Граф медленно поднялся с места. Не допускающим возражения голосом произнёс:

– Запрещаю Вам, господин доктор входить в помещение к больным. Находитесь на отдалении, в коридоре. Там внутри уже есть лекарь. Пусть выполняет ваши устные распоряжения, в отношении лечения больных. Он же их опросит, вам передаст. Покричать придётся, зато риска заразиться почти нет. Господин Микаэль, вы нужны графству живым и здоровым.

– Как прикажете, Ваше Сиятельство. Метод вполне рабочий.

– В первую очередь сейчас все владельцы замков пишите записки : «Чума пришла. Действовать по инструкции и по Кодексу». Утром отправите сразу по два голубя. Разъедемся по домам, контроль над населением строжайший. С каждого барона лично спрошу! Господин приор, остаётесь, воспользуйтесь гостеприимством Мюннихов. Госпитальер молча склонил голову.

Элимар Ольденбургский придавил всех тяжелым взглядом, как кот мышонка лапой:

– Чтобы никакой паники! Десять дней никто никуда не трогается с места, никого не впускать в замки, в деревни, в города, монастыри! Никого не выпускать. Всё, что предписано выполнять. Страже отлавливать нарушителей, всех штрафовать, плетьми пороть, никакие заслуги и знатность не помогут. Расходимся. Завтра рано вставать.

Сиятельное семейство удалилось во флигель. Толпа потихоньку рассосалась, я слезла со своего наблюдательного пункта, поплелась на кухню. Там уже собралась наши, вся замковая обслуга и некоторые деревенские, зашедшие послушать вестника. Эмма постучала поварешкой по сковороде. Народ затих.

– Завтра в замке будет распоряжаться молодая хозяйка. Слушаться беспрекословно, если по неведению ошибётся, сами по ходу дела сделайте верно, но не поправляйте, не прекословьте! Тебя, Илма, в первую очередь касается, языкатая стала.

Сейчас все деревенские уходят. Десять дней сюда чтобы носа не казали. Во дворах есть колодцы, топливо, нужники. Продукты есть. Со своего двора никто ни шагу! Август, ты понял? Твоя спина за всё в ответе, не я велю, Кодекс. Замковые слуги тут остаются и в деревню ни ногой! Ни по какой причине! В замке живём по прежнему расписанию. Работы с выездом останавливаем.

– Госпожа, а ежели помрёт в деревне кто или заболеет? Вылез староста с вопросом.

– Больного лечат дома, сами. Никого не звать. Если подозрение на чуму – тряпку черную на ворота повесить. Мы уже всё сто раз обсуждали, Кодекс наизусть знаете. Покойник, если не дай Бог случится, полежит, до конца карантина. В сенях, в холодке. Зима. Ему торопиться уже некуда. Ты, Август, один по деревне не ходи, с дежурным наёмником вместе. Кто будет по улице шляться, тут же плетей всыпать. Расходитесь и помните – мои шутки и доброта кончились!

Это прозвучало внушительно. Напуганные люди разошлись. Мне тоже надо прислониться к подушке, ну и денёк! Спать, спать, скорее, еле тащусь на второй этаж. Из окна мне видно, как трепетно горит свеча на втором этаже флигеля. Лишь молодожёны будут находиться в счастливом неведении до утра. Мне рано вставать, простыню с фальшивой отметкой девственности у них забрать, к древку крепить, страж над воротами вывесит. Традиции, итить их колотить!