Читать книгу Уроки мудрости - Конфуций - Страница 25

Так кипарисовый челн уплывает легко –

Он по теченью один уплывет далеко!

Вся я в тревоге и ночью заснуть не могу,

Словно объята тяжелою тайной тоской, –

Не оттого, что вина не нашлось у меня

Или в забавах найти б не сумела покой.

Сердце – не зеркало, всей не раскроет оно

Скорби моей, что таится в его глубине.

К братьям пойти? Но и братья родные мои

Быть не сумеют надежной опорою мне!

Как я пойду им поведать печали одни,

Зная, что встречу у них лишь неправедный гнев?

Сердце мое – ведь не камень, что к почве приник,

Сердце мое ведь не скатишь, как камень с холма!

Сердце мое – не вплетенный в циновку тростник,

Сердце мое не свернуть, как циновки в домах!

Вид величав мой, поступки разумны всегда –

В чем упрекнуть меня можно? Не знаю сама.

Сердце мое безутешной печали полно.

Толпы наложниц меня ненавидят давно!

Много теперь я познала скорбей и обид.

Сколько мне тягостных бед испытать суждено!

Думы об этом в глубоком молчанье таю.

Встану и в грудь себя бью – не заснуть все равно.

Солнце на небе, и месяц по небу поплыл –

Мрак, почему не луну ты, а солнце сокрыл?

Точно нечистой одеждой, тоской облеклось

Сердце мое, и печаль мою сбросить нет сил.

Думы об этом в глубоком молчанье таю,

Птицей бы я улетела, да не дано крыл!

Одежда на вас зеленого цвета,

Вы желтый мой шелк для подкладки избрали[37],

Печаль моего одинокого сердца –

О, где же конец постоянной печали?

Супруг мой, одежду зеленого цвета

На желтой сорочке вы носите всюду.

Печаль моего одинокого сердца –

О, как же тоску и печаль позабуду?

Одежды – зелеными были шелками,

Шелка для одежд выбирали вы сами.

Я, древних людей вспоминая, стараюсь

Беречься, виновной не быть перед вами.

Я в холст облекаюсь то в тонкий, то в грубый,

Мне в стужу согреться под ним не под силу.

Я, древних людей вспоминая, стараюсь

Вновь бодрость обресть в своем сердце унылом.

То ласточки, вижу, над нами летают крутом,

Их крылья неровные, вижу, мелькают вдали.

Навеки она возвращается ныне в свой дом!..

Ее провожаю до края родимой земли.

И вслед ей смотрю я, уж взору ее не догнать,

И слезы мои, изобильны, как дождь, потекли[38].

То ласточки, вижу, над нами летают кругом…

То падают вниз, то взлетают опять в вышину.

Навеки она возвращается ныне в свой дом…

Далеко ее провожаю в родную страну!

И вслед ей смотрю я, уж взору ее не догнать,

Стою неподвижно, и слезы струятся опять.

То ласточки, вижу, над нами летают кругом,

Их крики то ниже, то к небу поднимутся вдруг.

Навеки она возвращается ныне в свой дом,

Далеко, далеко ее провожаю на юг…

И вслед ей смотрю я, уж взору ее не догнать,

И сердце мое преисполнено боли и мук.

Правдива душою была она, Чжун-госпожа,

Была беспредельною сердца ее глубина.

Всегда благородной душою тепла и добра,

Была непорочной, к себе была строгой она,

И памятью князя, покойного мужа, всегда

Бодрила подругу, что доблестью сердца бедна![39]

Солнце и месяц, вы свет земле

Шлете, плывя в вышине!

Древних заветы забыл супруг,

Стал он суров к жене.

Или смирить он себя не мог –

Взор свой склонить ко мне?

Солнце и месяц, не вы ль с высот

Льете на землю свет?

О, почему же любви ко мне

В сердце супруга нет?

Или смирит он себя? Найдет

Чувство мое ответ?

Солнце и месяц, радует нас

Вашим восходом восток!

Слава худая идет о том,

Что муж мой со мной жесток.

Если бы смог он себя смирить,

Забыть меня разве бы мог?

Солнце и месяц, с востока вы

Всходите день за днем!

Мать и отец! Ведь вам меня

Не прокормить вдвоем.

Разве он может смирить себя?

Отклик найду ли в нем?

Ветер все дует… Он и порывист и дик.

Взглянешь порою и мне улыбнешься на миг.

Смех твой надменен, без меры насмешлив язык!

Скорбью мне смех твой в самое сердце проник.

Ветер все дует, клубится песок в вышине…

Нежен порою, прийти обещаешь ко мне;

Только обманешь, ко мне ты забудешь прийти! –

Думы мои бесконечно летят в тишине.

Ветер все дует – по небу плывут облака,

День не истек, все плывут и плывут облака.

Глаз не сомкнуть мне – я ночью заснуть не могу.

Думы и вздохи о нем, и на сердце тоска.

В тучах все небо, нависшие тучи черны,

Глухо рокочет, гремит нарастающий гром…

Глаз не сомкнуть мне, я ночью заснуть не могу –

Все мои помыслы, все мои думы – о нем!

Лишь барабан большой услыхал –

Сразу вскочил, оружие взял.

Рвы там копают в родной земле,

В Цао[40] возводят высокий вал.

К югу идем мы за рядом ряд,

Сунь благородный ведет солдат,

Мир уже с царствами Чэнь и Сун[41] –

Все ж не хотят нас вести назад!

Горе сердца сжимает нам.

Здесь отдохнем, остановимся там…

Вот распустили коней своих,

Будем их долго искать по лесам.

Жизнь или смерть нам разлука несет,

Слово мы дали, сбираясь в поход.

Думал, что, руку сжимая твою,

Встречу с тобой я старость мою.

Горько мне, горько в разлуке с тобой,

Знаю: назад не вернусь я живой.

Горько, что клятву свою берегу,

Только исполнить ее не могу.

Южного ветра живительный ток

Веет, лелея жужуба росток.

Стали красивы и нежны ростки –

Высохла мать от забот и тоски.

Южного ветра живителен ток.

Вырос жужуб, теплым ветром согрет.

Ты, наша мать, и мудра и добра,

Добрых детей у тебя только нет!

В местности Сюнь есть источник один –

Много несет он студеной воды.

Семь сыновей нас, а мать и теперь

Тяжесть несет и труда и нужды.

Иволга блещет своей красотой,

Тонкие трели выводит вдали.

Семь сыновей нас у матери, мы

Дать ее сердцу покой не смогли!

Как пестрый фазан далеко улетает –

Медлителен крыл его плавный полет.

Супруг благородный, всем сердцем любимый,

Не он ли мне горе разлуки несет?

Фазаний самец далеко улетает,

Крик слышен то снизу, то вдруг с высоты…

Не сам ли, супруг благородный, любимый,

Мне сердце наполнил страданием ты?

Взгляну ли на солнце, взгляну ли на месяц[42],

Все думы мои лишь о нем, лишь о нем!..

Но в путь он собрался, я знаю, далекий.

Когда же он снова вернется в свой дом?

Да кто ж из людей благородных не знает,

Что доблестен муж мой в поступках и строг?

Нет алчности в нем, нет завистливой злобы!

Недоброе сделать он разве бы мог?

У тыквы зеленые листья горьки…

Вот брод – переход через воды реки.

Глубок – я в одеждах пройду по нему,

А мелок – край платья тогда подниму.

Поток набухает, разлиться готов;

Фазаночки слышу настойчивый зов.

Колес не покроет разлив этих вод…

Фазаночка милого долго зовет.

Лишь солнце взойдет поутру горячей,

Согласные слышатся крики гусей.

В дом мужа уходит невеста, пока

Еще не растаял весь лед от лучей.

Зовет перевозчик меня на беду!

Все в лодку садятся, а я не иду…

Все в лодку садятся, а я не иду…

Я друга желанного жду!

Ветер с восточной подул стороны,

Дождь благодатный принес, пролетев…

Сердцем, в согласии жить мы должны,

Чтоб не рождались ни злоба, ни гнев.

Репу и редьку мы рвали вдвоем –

Бросишь ли репу с плохим корешком?..[43]

Имя свое не порочила я,

Думала: вместе с тобою умрем.

Тихо иду по дороге… Гляди,

Гнев и печаль я сокрыла в груди.

Недалеко ты со мною прошел,

Лишь до порога меня проводил.

Горьким растет, говорят, молочай –

Стал он мне слаще пастушьей травы![44]

Будто бы братья, друг другу верны,

С новой женою пируете вы!

Мутною кажется Цзин перед Вэй,

Там лишь, где мель, ее воды чисты.[45]

С новой женою пируете вы,

Видно, нечистою счел меня ты?

Пусть на запруду не ходит она

Ставить из прутьев бамбуковых сеть…

Брошена я, что же будет со мной? –

Некому стало меня пожалеть!

Если поток и широк, и глубок –

К берегу вынесут лодка иль плот;

Если же мелок и узок поток –

Путник легко по воде побредет[46]…

Был и достаток у нас, и нужда,

Много я знала трудов и забот.

Я на коленях служила больным

В дни, когда смерть забирала народ.

Нежить меня и любить ты не смог,

Стал, как с врагом, ты со мною жесток.

Славу мою опорочил, и вот –

Я, как товар, не распроданный в срок.

Прежде была мне лишь бедность страшна,

Гибель, казалось, несет нам она…

Сызмальства в доме твоем взращена,

Стала отравой для мужа жена.

Как он велик, мой запас овощей!

Зимней порой защитит от беды.

С новой женою пируете вы –

Я лишь защитой была от нужды.

Грубый со мною да гневный такой,

Дашь мне заботы, одаришь тоской.

Или забыл ты, что было давно?

Что лишь со мною обрел ты покой?

Зачем, о зачем мы ничтожны, бедны

Вдали от родимой своей стороны?

Иль здесь не для вас собрались мы, о князь,

Где едкая сырость и жидкая грязь?[47]

Зачем, о зачем мы ничтожны, бедны

Вдали от родимой своей стороны,

Назад не идем? Из-за вас без вины

В росе и грязи мы здесь мерзнуть должны!

Взросла конопля над пологим холмом,

Уж стелются юркие стебли кругом.

О старшие родичи наши, увы,

Прошло столько дней, мы всё помощи ждем!

Зачем же в поход не сбирается рать,

Иль, может быть, помощи надобно ждать?

Так долго зачем не выходит она?

О, верно, тому быть причина должна!

Из лис наши шубы сносились не в срок.

Иль шли колесницы не к вам на восток?[48]

О старшие родичи наши, от вас

Сочувствия нет, ваш обычай жесток.

Остатки, осколки мы рати былой –

В скитаньях не знаем приюта себе.

Улыбчивы, старшие родичи, вы,

Однако не внемлете нашей мольбе.

Я плясать всегда готов

Так свободно и легко…

Над высокою площадкой

Солнце в полдень высоко.

Рост могучий, я – танцор,

Выхожу на княжий двор…

Силой – тигр, берет рука

Вожжи – мягкие шелка.

Вот я в руки флейту взял

И перо фазанье сжал,

Красен стал, как от румян, –

Князь мне чару выпить дал.

На горе орех растет

И лакрица средь болот…

Думы все мои о ком?

Там, на западе, есть дом,

В нем красавица живет –

Там, на западе, живет!

Поток выбегает к далекому Ци[50].

Стремится волна за волной.

Так сердце, тоскуя о Вэй, что ни день

Исполнено думой одной.

Прекрасные милые сестры, под стать

Нам дружный совет меж собою держать.

Нам в Цзи по дороге пришлось ночевать

И чару прощальную в Ни выпивать[51]…

Коль девушка замуж выходит, она

Отца оставляет, и братьев, и мать.

Теперь бы я теток увидеть могла

И с старшей сестрой повидаться опять!

В пути ночевать мы остались бы в Гань,

Распили бы чару прощальную в Янь[52],

Мы б смазали медь на концах у осей,

Чтоб шли колесницы обратно живей,

Мы б скоро домчались обратно до Вэй –

Коль зла не боялись для чести своей!

Одна Фэйцюань в моих думах – река,

Ей вечные вздохи мои и тоска.

Там помню я Цао и Сюй[53] города –

К ним сердце в печали стремилось всегда.

Коней бы запрячь мне и мчаться туда,

Чтоб скорбь разлилась, как из чаши вода!

Вышел я из северных ворот,

В сердце боль от скорби и забот.

Беден я, нужда меня гнетет –

Никому неведом этот гнет!

Это так, и этот жребий мой

Создан Небом и судьбой самой.

Что скажу, коль это жребий мой?

Службой царскою гнетут меня,

Многие дела томят меня,

А приду к себе домой – опять

Все наперебой корят меня.

Это так, и этот жребий мой

Создан Небом и судьбой самой.

Что скажу, коль это жребий мой?

Службы царской гнет назначен мне,

Он все больше давит плечи мне,

А приду к себе домой – опять,

Кто из близких не перечит мне?

Это так, и этот жребий мой

Создан Небом и судьбой самой.

Что скажу, коль это жребий мой?

Северный ветер дыханьем пахнул ледяным,

Снежные хлопья упали покровом густым…

Если ты любишь, если жалеешь меня,

Руку подай мне – вместе отсюда бежим.

Можем ли ныне медлить с тобою, когда,

Все приближаясь, надвинулась грозно беда?

Северный ветер… Пронзительный слышится вой –

Снежные хлопья летят над моей головой.

Если ты любишь, если жалеешь меня,

Руку подай мне – в путь мы отправимся свой.

Можем ли ныне медлить с тобою, когда,

Все приближаясь, надвинулась грозно беда?

Край этот страшный – рыжих лисиц сторона.

Признак зловещий – воронов стая черна.

Если ты любишь, если жалеешь меня,

Руку подай мне – у нас колесница одна!

Можем ли ныне медлить с тобою, когда,

Все приближаясь, надвинулась грозно беда?

Тихая девушка так хороша и нежна!

Там, под стеною, меня ожидает она.

Крепко люблю я, но к ней подойти не могу;

Чешешь затылок, а робость, как прежде, сильна.

Тихая девушка так хороша и мила!

Красный гуань[54] в подарок она принесла.

Красный гуань сверкает, как будто в огне;

Как полюбилась краса этой девушки мне.

С пастбища свежие травы она принесла.

Как хороши и красивы побеги травы!

Только вы, травы, красивы не сами собой –

Тем, что красавицей милой подарены вы!

Светла эта новая башня, ярка,

Под ней полноводная плещет река…

Ты к милому мужу стремилась – и вот

Больного водянкой нашла старика.

Там новая башня чистейшей стеной

Над ровною высится гладью речной…

Ты к милому мужу стремилась, тебе

Старик стал супругом – опухший, больной!

Для рыбы речная поставлена сеть,

Да серого гуся поймала она…

Ты к милому мужу стремилась – и вот

В супруги больного взяла горбуна!

Двое детей садятся в лодку простую,

Тени, я вижу, на глади колеблются вод,

Думаю только о детях, тянусь к ним душою,

В сердце сомненье, в сердце тревога растет.

Двое детей садятся в лодку простую,

Лодка, колеблясь, уходит по глади воды.

Думаю только о детях, тянусь к ним душою,

В сердце тревога: не было б с ними беды.