Читать книгу Уроки мудрости - Конфуций - Страница 40

От тетивы свободен красный лук, –

Приняв его, я сохранил его.

Достойный гость сегодня у меня –

От сердца – луком одарил его!

Колокола и барабаны в ряд,

И пиром я с утра почтил его.

От тетивы свободен красный лук, –

Приняв его, я крепость дал ему.[156]

Достойный гость сегодня у меня, –

От сердца счастлив, радуюсь ему.

Колокола и барабаны в ряд –

Я место справа сохранял ему.[157]

От тетивы свободен красный лук, –

Приняв его, в чехол вложил его.

Достойный гость сегодня у меня –

Всем сердцем я всегда любил его.

Колокола и барабаны в ряд –

Все утро я вином поил его!

Густые, густые полыни кругом –

В средине над этим пологим холмом.

Завижу супруга любимого я –

И рада, готовлю учтивый прием!

Густые, густые полыни кругом –

В средине – на этом речном острову.

Завижу супруга любимого я –

И в радости сердца глубокой живу!

Густые, густые полыни кругом –

В средине, где зелен становится склон,

Завижу супруга любимого я –

Как тысячу раковин дарит мне он!

Как зыбок, как зыбок из тополя челн,

Нырнет и всплывет он над гребнями волн.

Завижу супруга любимого я –

Мир в сердце, и дух МОЙ СПОКОЙСТВИЯ ПОЛИ.

В шестую луну объявили тревогу, тревогу,

Ряды боевых колесниц приготовив в дорогу;

Четверки коней горячи и сильны в колесницах.

Погружены латы из кожи обычные. Трогай!

В свирепом напоре кидаются гуннов отряды,

И нам торопиться навстречу кочевникам надо…

Так царь свое войско в далекий поход высылает,

Чтоб в царстве его укрепились и мир, и порядок.

Масть в масть наши кони и силою равно богаты,

И к правилам боя коней приучили солдаты.

Мы в эту шестую луну приготовили воинам

И шлемы из кожи, и наши обычные латы.

Коль скоро одежды у нас приготовлены были,

В один переход тридцать ли мы за день проходили.[159]

Так царь свое войско в далекий поход высылает,

Чтоб Сыну Небес помогли утвердиться мы в силе.

И кони в четверках телами массивны и длинны,

И были огромны широкие конские спины!

И наши войска лишь на гуннские орды напали –

Прекрасные подвиги наши пред всеми предстали!

И полны величья и вместе почтенья мы были,

В трудах боевых выполняя повинности наши,

В трудах боевых выполняя повинности наши,

Державе царя мы отныне покой утвердили.

Но гунны, вперед не подумав, доверились силе –

Свой строй развернув, они Цзяо[160] и Ху захватили,

И заняли Хао, и вторглись в пределы Шофана,

И вышли на северный берег Цзинхэ без изъяна.

Но сокол на знамени тканом сияет узором,

И белые вымпелы блещут, горят перед взором!

И десять больших боевых колесниц устремились –

Дорогу вперед нам открыли могучим напором.

Ровны и покойны щиты боевой колесницы:

Передний и задний на ось равномерно ложится.

Могучие кони подобраны в каждой четверке,

Могучие кони обучены строю возницей.

И наши войска нападают на гуннские орды,

Походом на северо-запад идем к Тайюани.

В правленье страной, как и в воинском деле, Инь Цзифу

Для тысячи царств образцом и примером предстанет.

Пирует Инь Цзифу – он рад – миновали невзгоды,

Обильное счастье он принял на многие годы…

Домой возвращается войско из дальнего Хао,

И кажутся вечностью долгие наши походы…

Вином угощая, пирует Инь Цзифу с друзьями,

В жиру черепаха, раскрошенный карп перед нами.

И кто здесь пирует? – Чжан Чжун, повсеместно

известный

Сыновним почтеньем и братской любовью, с друзьями.

Отправляясь, они молочай собирали

И на новых полях, что запаханы год,

На полях, что весной лишь они запахали…

Фан Шу прибыл, он войско уводит в поход.

Здесь его колесницы, три тысячи счетом[162], –

Это рати защита, солдаты за ней.

Фан Шу войско ведет и теперь выезжает

На четверке своих черно-серых коней.

И четверка вперед черно-серая мчится:

Боевая краснеет его колесница!

Верх – циновки, колчан – из тюленевой кожи,

В бляхах кони и вожжи в руках у возницы.

Отправляясь, они молочай собирали

И на новых полях, что запаханы год,

И на пашнях, лежащих у самых селений…

Фан Шу прибыл – он войско уводит в поход.

Все его колесницы, три тысячи счетом,

И драконы, и змеи в сверканье видны…

Фан Шу войско ведет и вперед выезжает;

Втулки в коже, в узорном ярме скакуны!

И звенят в удилах колокольчики звоном.

Фан Шу видим в одежды вождя облаченным,

Наколенники ярким багрянцем сияют,

И подвески бряцают[163] нефритом зеленым!

Быстро, быстро вперед устремляется сокол,

И до неба стремит он высокий полет.

Но садится и он и тогда отдыхает,

Фан Шу прибыл, он войско уводит в поход!

И его колесницы, три тысячи счетом, –

Это рати защита, солдаты за ней.

Фан Шу войско ведет и в поход выезжает,

Гонгиста ли бьет барабанщик звучней?[164]

Фан Шу, рати построив, им вымолвил слово,

Знаменит он, и речь и верна, и сурова.

Барабаны размеренно бьют наступленье,

И отбой барабанная дробь бьет нам снова.

Как вы, варвары цзинской земли[165], бестолковы –

Стать врагами посмели великой стране!

Фан Шу – старец великий, преклонный годами,

Силу дали советы его на войне.

Фан Шу войско ведет и теперь выезжает,

Толпы схвачены… Пленных к допросу ведут.

Без числа боевые идут колесницы,

В нарастающем грохоте снова идут,

Точно грома удары и грома раскаты.

Слово старца великого крепко и свято!

Прежде в дальних походах разбиты им гунны.

Смирны южные варвары, страхом объяты.

Колесницы охотничьи наши прочны и крепки,

Наши кони подобраны, равно сильны и легки,

Вижу: кони в четверке в груди широки, широки.

Запрягайте коней, на восток выезжайте, стрелки.

Колесницы охотничьи наши, гляжу, хороши,

И в четверки коней подобрали мы самых больших.

На востоке там травы растут и растут камыши;

Запрягай лошадей, на охоту скорее спеши!

Вот они на охоте: избрали испытанных слуг,

Их ауканьем степи кругом оглашаются вдруг.

Установлено знамя со змеями, поднят бунчук –

Там, у Ао[166], облавы на зверя смыкается круг.

По четверке коней в колесницы князей впряжены,

И одна за другою четверки приходят на стан.

Наколенники алые, в золоте туфель сафьян.

Собираются гости, блюдя и порядок, и сан.

Костяное кольцо налокотнику ровно под стать[167],

Стрелы к луку подобраны – ни тяжелы, ни легки…

И в едином порыве согласно стреляют стрелки;

Помогают нам в кучи убитую дичь собирать.

Светло-рыжие кони четверкой у нас впряжены,

По бокам пристяжные – не станут тянуть они вкось,

Быстро гонит возница, чтоб время терять не

пришлось,

Стрелы метко летят и пронзают дичину насквозь.

С тихим присвистом, слышу я, ржут здесь и там

скакуны;

И значки и знамена, что плещутся в ветре, видны.

Нет тревоги: ни пеший, ни конный нигде не слышны.

Кладовые большие при кухне еще не полны.

Вот охотники едут, и шум колесницы возник,

Слышен шум колесницы, не слышен ни голос, ни крик.

Вижу: муж благородства воистину наш государь –

И, по правде, в деяниях, им совершенных, велик!

Счастливым днем был моу[168], и молиться

Коней защите[169] начали тогда.

Охотничьи прекрасны колесницы,

Крепки в четверке кони, без труда

На этот холм большой она стремится,

Преследуя бегущие стада.

Счастливый день гэн-у[170], – мы так решили,

Коней сыскали, что равны по силе;

Где дичь водилась, тот избрали лес.

Где бродят лани целыми стадами,

По рекам Ци и Цзюй – над берегами

Охотиться здесь будет Сын Небес.

И видишь ты долину пред собою:

Стада пасутся широко вокруг,

Олени – то бредут себе гурьбою,

То парами, как будто с другом друг.

Сюда людей мы привезли с собою,

Чтоб Сыну Неба усладить досуг.

И вот мы натянули наши луки,

На тетиве сжимают стрелы руки,

Здесь сбили поросенка кабана,

Там носорога валят с ног удары.

Да будет пир обилен наш, и в чары

Гостям нальем мы нового вина.

То гуси летят, то летят журавли

И свищут, и свищут крылами вдали…

То люди далеким походом идут,

И тяжек, и труден в пустыне поход.

Достойные жалости люди идут,

О горе вам, сирый и вдовый народ!

То гуси летят, то летят журавли,

К болоту слетаясь, садятся на нем…

То стены жилищ воздвигает народ,

Что встали на тысячи футов кругом.

Хоть труд наш велик и тяжел – наконец

Покойный себе мы построили дом.

То гуси летят, то летят журавли,

И слышен тоскливый, тоскливый их крик…

Коль мудрый услышит его человек,

Он скажет, что труд наш безмерно велик!

А глупый услышит его человек,

И скажет, гордыней рожден этот крик.

«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.

– И полночи нет и во тьме небосклон,

Сиянием факелов двор озарен;

Мужи благородства спешат ко двору,

И слышен вдали колокольчиков звон[172].

«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.

– Нет, ночи еще не кончается круг,

Бледнеет сияние факелов вдруг;

Мужи благородства спешат ко двору,

И слышен вблизи колокольчиков звук.

«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.

– Сменяет заря предрассветную тьму,

И факелы меркнут и гаснут в дыму;

Мужи благородства спешат во дворец,

Драконы знамен мне видны самому.

То реки в разливе стремятся к морям,

И почесть, и дань им воздав, как царям.

То сокол свой быстрый свершает полет,

Взлетит высоко и опять отдохнет.

О горе вам, братья мои и друзья,

О горе, сограждане, вам без конца!

Не хочет подумать о смуте никто,

Иль матери нет у него и отца?

То реки в разливе стремятся к морям –

Они широко, широко разлились.

Так сокол свой быстрый свершает полет,

То низко парит он, то взмоет он ввысь.

Я в думах о тех, кто стезю утерял,

Вот встал, вот иду я – покоя лишись!

И в сердце твоем только скорбная боль,

Ее не забудешь, не скажешь: смирись!

То сокол свой быстрый свершает полет

И правит свой путь на вершину холма.

В народе растут голоса клеветы,

Ужели смирить их не хватит ума?

Друзья, коль внимательны будем к себе,

Поднимется ль ложь и неправда сама?

Кричит журавль меж девяти болот,

Но криком тем и ширь полей полна.

И рыба, что скрывалась в бездне вод,

Теперь средь желтых отмелей видна.

Приятный взору пышный сад цветет,

Катальпа в нем посажена, растет,

Но мертвый лист под ней у наших ног.

А из камней высокой той горы

Возможно также сделать оселок!

Кричит журавль меж девяти болот,

Но криком тем и высь небес полна.

И рыба, что на отмели видна,

Скрывается порою в бездне вод.

Приятный взору пышный сад цветет,

Катальпа в нем посажена, растет,

Но там под ней лишь жалкий тут стоит,

И камнями высокой той горы

Возможно также обточить нефрит!