Читать книгу Жена Моцарта - Елена Лабрус - Страница 12

– Очень тесно, – ответила я. – «Дети Самаэля» выжигают такой знак своим адептам как символ посвящения. Это тайное братство, сыны и дочери которого – люди с уникальными способностями. Не обязательно экстрасенсорными, любыми. Иногда это высокий болевой порог, точность стрельбы, идеальный слух или обострённое восприятие запахов. Иногда просто необычная внешность, редкие заболевания или особенности развития. В братстве их учат принимать себя такими как есть, дают возможность самовыражаться и развивать свои способности, оказывают поддержку и помощь. Что-то вроде Фонда Моцарта, только там собирают всяких фриков.

– С языка сняла, – усмехнулся Моцарт. Он слушал меня, положив руки под голову. И хмурая складка между его бровей становилась тем глубже, чем больше я рассказывала. – И эта Лилит тоже из братства?

– Подозреваю, вернее Иван подозревает, она лидер братства. Если верить интернету по каббале Лилит стала женой Самаэля после того как совратил Еву, и та родила от него Каина, а сама Лилит была первой женой Адама, а, когда он её бросил, стала злой демоницей. По другим источникам дама она тоже мстительная: убивает детей и беременных женщин. И, возможно, имя это она взяла не зря. При посвящении адепты берут себе имена знаковых, нарицательных, мифических, разных пафосных персонажей, что чем-то им близки: Церцея – колдунья, Кассандра – прорицательница, Химар – по сути химера, два в одном. Пока наверняка трудно сказать. Элю я ни о чём не спрашивала. Да и слаба она ещё. Но почти все звонки на этот её телефон были от Лилит – так Эля назвала её в контактах. И «нераспознанный» был с того же АйПи-адреса, как выяснил Руслан. Скажи, нам надо что-то с этим делать? Потому что это ещё не всё.

Сергей кивнул, побуждая меня продолжать.

– Ты видел руки своего отца?

– Неожиданно, – удивился он, закатил глаза к потолку и, сделав ими движение туда-сюда, словно что-то прикидывал, ответил:

– Левую. На правой он после аварии носит телесную перчатку. А что?

– Боюсь, там выжжен такой же крест. И боюсь, твой отец интересовался Дианой. Лет семь назад. Может, конечно, и не он. Но у твоего отца на руке крест точно был. И у мужчины, что приходил на танцы к десятилетней Диане – тоже.

Сергей резко сел. Я видела только спину. Но, потом, когда встал, его хмурые, обострившиеся черты лица мне совсем не понравились.

– Серёж! – подскочила я, вспомнив. Вот балда! Сижу, кормлю его разговорами! – Я же пельмени привезла. Мне разрешили, – кинулась я к сумке, что стояла у стола. – И Антонина Юрьевна ещё тут наготовила всякого, твоего любимого, – суетливо выставляла я на стол контейнеры, термос.

– Спасибо, малыш, – обнял он меня, чмокнув в шею, и, как коня оседлал лавку, что вместе с прикрученным к полу столом и раковиной, были в этой каморке «кухонной зоной».

Я деловито накрывала на стол под его внимательным взглядом. Хоть у меня руки и тряслись от волнения – я первый раз была в роли настоящей жены, ещё не привыкла. И, не вынеся тишины, чтобы скрыть смущение, снова затараторила:

– Иван тогда стал искать этого мужика и выяснил про «Детей Самаэля». Это всё я узнала он него. А ещё Кирка, ну та подруга Эли сделала Ди такое странное предсказание. И мать не мать. И отец не отец , – открыла я термос. – Бульон. Налить? В пельмени?

Сергей остановил меня за руку, словно всё это время меня и не слышал, погружённый в свои мысли.

– Потом. Ты спросила, что вам с этим делать. Копайте. Подключай Руслана, Ивана, всех, кто с нами. Эльку, если хочешь спроси, если откажется говорить – не настаивай. С ней сложно, – он тяжело вздохнул. – Детка, я должен тебе кое-что сказать. Это важно, – потянул он меня вниз, заставив сесть. – Ну, ты знаешь, я не святой и не монах, и всё вот это бла-бла-бла. В общем, у меня были женщины…

Ледяной холодок прокатился по спине.

– Нет, – подняла обе руки, останавливая его. – Нет, нет и нет. Если сейчас ты хочешь покаяться и рассказать мне ещё о какой-нибудь своей бабе, я против. Мне хватает сестры, Целестины, прокурора города и того, что мне с этим приходится как-то жить и мириться. Больше я ничего знать не хочу.

– Малыш, – не сводя с меня глаз, скорбно покачал он головой, что, видимо означало: я должна это знать, нравится мне или нет. Но я и так еле держалась. Едва находила в себе силы не отчаиваться. Ещё одна его амурная история меня просто размажет. А мне нельзя падать духом, особенно сейчас, когда он в тюрьме. Нельзя.

– Нет! – почти выкрикнула я. – Не делай этого больше со мной! Даже если ты спал с половиной города, даже если она пряталась под кроватью, когда с тобой была я, сейчас притаилась в туалете или навещала тебя до меня… Нет! Не рассказывай мне!

– Навещала?! – конечно, выхватил он из разговора самое главное. И, конечно, то, что я не хотела говорить да вырвалось само. – С чего ты взяла?

– Надзирательница на посту, что обыскивала меня и сумки, сказала, что я зачастила. У неё уже записано «жена» два дня назад.

Сергей выдохнул, повесив голову на грудь.

Эта чёртова покаянная поза разбивала мне сердце даже больше, чем его слова, но я сцепила зубы. Всё, что ещё добавила разговорчивая баба в форме про проституток, что водят к заключённым, про любовниц, что ходят сюда как на работу к таким вона, как мой, влиятельным, богатеньким , пока ощупывала вещи и унизительно заставляла меня, раздетую догола, приседать, и прочие подробности я оставила при себе.

– Не вздумай мне ни в чём сознаваться, – предупредила я, когда он поднял голову. – И Целестину я твою придушу собственными руками, если она ещё раз скажет она будет у него в тюрьме , если это не про ветрянку или свинку.

Сергей удивлённо приподнял брови, потом усмехнулся с выражением лица «Чему я удивляюсь?» и я была с ним совершенно согласна (Ты до сих удивляешься?), потёр руками лицо и махнул:

– Лей свой бульон!

– Он не мой. Он из-под пельменей. Чтобы они в нём не раскисли, пришлось везти отдельно, – опять затрещала я. Принялась рассказывать про Перси, про всякие глупости, глядя как он ест, пока он вдруг не замер и не перебил:

– И мать не мать? И отец не отец? Элька так сказала Диане?

– Не она. Кирка. Но Эля повторила. А потом добавила: «Но против буду не я».

– Конечно, против будет не она… – покачал он головой и положил ложку. – Против буду я.