Читать книгу Жена Моцарта - Елена Лабрус - Страница 22

… дочь? Она его дочь?!

Мы с Киркой дошли уже, наверное, до середины парка.

Она рассказывала, что этот старый парк был заложен триста лет назад. Сейчас к нему примыкает научный городок и новый микрорайон – показала она в сторону бело-голубых свечек многоэтажек, к которым мы шли, – но до сих пор на территории парка сохранился и пруд восемнадцатого века, и старое поместье бывшего владельца, в котором с конца позапрошлого века находится больница для душевнобольных.

– Поместье Воронцовых, где мы должны были праздновать свадьбу, тоже когда-то было богоугодным заведением, – кивнула я и тут меня словно прострелило: – Пятнадцатого июля?! В этот день погибла жена Моцарта и его…

Я уставилась на Кирку.

– Нет, эта девочка не его дочь, – спокойно ответила она.

– Но Иван сказал, что пятнадцатого июля его отец принёс окровавленную, раненую, недоношенную девочку, а его отец – Давыд. Потом, когда Диане было лет десять, к ней приходил отец Моцарта. Зачем? И ты сказала: мать не мать, и отец не отец. Значит, Давыд ей не отец, потому что её отец… Моцарт?!

Она оглянулась. В пустом с утра да после дождливых дней парке людей было мало, но мимо пробежал парень в спортивном костюме, дальше по аллее шла старушка с собачкой, позади нас неспешно прогуливалась пожилая пара – не большое количество зрителей, но всё же достаточное, когда в порыве переполнявших меня эмоций я перешла на повышенные тона и парень на ходу обернулся, старушка остановилась, а пара подняла головы и уставилась на нас, продолжая свой неспешный путь.

– Давай для начала я тебе расскажу про, – она потянула меня за рукав, – Детей Самаэля. Ты же за этим пришла?

– Нет, – упёрлась я. – Сначала расскажи мне про Диану.

– Хорошо, – тяжело вздохнув, согласилась она. И я согласилась идти. – К счастью для тебя, я потому и сделала такое заявление, что знаю эту историю. В отличие от Целестины, я не провидица. Она видит и прошлое, и настоящее, и будущее, а я – только прошлое. И прошлое этой девочки я видела, словно была там. Давыд принёс девочку жене и сказал, что она дочь Моцарта, поэтому её надо спасти и ни в коем случае никому пока об этом не говорить. Его жена так и считала, что её отец Моцарт и однажды он за ней придёт.

– Но Моцарт убил Давыда.

– И тот не сказал ему про девочку, потому что на самом деле она его дочь, Давыда. И Давыд об этом знал. И Катя об этом знала.

– Она изменяла Сергею с Давыдом? – снова встала я как вкопанная.

– Нет, – махнула Кирка, призывая меня идти. – Давыд её изнасиловал. Был за ним такой грешок, и все в их банде об этом знали: о его любви к такого рода развлечениям. Вот он и развлёкся, пока Сергея не было. И Катя мужу не сказала…

– Не хотела делать ему больно, – не спросила, скорее согласилась я с её решением, подумав, что, наверное, поступила бы так же. Он бы просто не знал, как с этим жить. Просто не знал.

– Но ей не повезло. Пока Моцарт вернулся, она поняла, что забеременела от того козла.

– Бедная девочка, – тяжело вздохнула я. А каково ей было с этим жить? Что делать? Как поступить?

– Она пошла к Давыду. Умоляла, угрожала, клялась, что вытравит плод всё равно. Давыд предупредил, что, если с его ребёнком что-нибудь случится, он убьёт Моцарта. И когда Катю ранили, и врачи боролись за её жизнь, он под дулом пистолета заставил отдать ребёнка и написать «плод погиб». Вот и вся история. Катя умерла, а её девочка осталась жива, – открыла Кирка дверь подъезда и пригласила меня внутрь.

Я и не заметила, как мы дошли до тех самых бело-голубых корпусов, что высились за парком.

– Но Иван знает? – в прихожей тёплой светлой квартиры, я отдала ей пальто.

– Милая моя, – повесила Кирка мой кашемир на плечики, а свою куртку просто на крючок, – я не знаю, как бы сложилась та история, останься все её участники живы, но сейчас есть тесты ДНК и родство определить проще простого. Тебе надо спросить об этом у Ивана, а не у меня.

Да, и мне нужно было спросить у него сразу, а не обрывать на полуслове – не зря же он начал этот разговор. Но я так торопилась уйти. Я даже не сразу поняла, что именно услышала.

– А Эля знает? – упала я на предложенный стул у большого стола.

И, наконец, осмотрелась в чистой квартире с большими окнами, совсем не похожей на логово Бабы Яги. И эти метаморфозы, что под давлением неожиданной информации, которая занимала все мои мысли, наконец, выступили на первый план. Но ненадолго.

А Моцарт?! Я надеюсь, он не знает? Или… О, господи! Он так изменился в лице, когда я передала ему чёртовы слова, что её отец не отец, а мать не мать. Стал просто сам не свой, когда сказал: я буду против.

Проклятье! По спине потёк холодный пот. Он же думает, что Диана его дочь, поэтому запретил Антону с ней встречаться. Он думает… Мама дорогая! Я расстегнула кофту, оттянула ворот и, кажется, была близка к обмороку – так мне стало плохо.

– Эля знает, – кивнула Кирка и протянула мне стакан воды.

Я с благодарностью приняла. Сделала несколько больших глотков. Поставила на стол. Откинулась к спинке стула, чувствуя, что тошнота и паника, наконец, отпускают и тогда только подняла глаза на Кирку.

– Эля всегда знала, – продолжила она. – Она же провидица. И очень сильная. Невероятно одарённая девочка. Кстати, можешь называть меня Кира, если Кирка режет слух, – улыбнулась ясновидящая, оценив мой порозовевший вид. – Только не спрашивай где мои шали.

– А где ваши шали, Кира? – выдохнула я, приходя в себя. Вдруг ощутив, каково это быть ясновидящей. Каково сообщать людям новости, зная, что они разрушат их мир. Каково жить со всем этим знанием, когда промолчать – нельзя, ложь – плоха, а правда – ещё хуже. Ведь именно мне, наверное, придётся всё это рассказывать Моцарту.

Чёрт бы вас всех подрал! Все знали – Эля, Иван – а разбить ему сердце грёбаной правдой, конечно, придётся мне.

– Хотела бы я сказать, что именно за этим тебя и позвала: рассказать где мои шали, но ты ведь позвонила сама, – ободряюще сжала моё плечо Кирка. – И всё же я рада нашей встрече.

Кира заварила чай. Накрыла на стол, завалив его выпечкой и сладостями. Попутно рассказала, что купила эту квартиру всего пару лет назад, чтобы жить поближе к научному городку и старому имению. И села напротив, когда я спросила:

– А зачем вам поближе?

– Потому что я работаю в негосударственном институте исследования мозга, которому принадлежат все эти современные корпуса и научный городок, – показала она в окно. – А «Дети Самаэла» – организация, что его построила, открыла и спонсирует.

– Но разве это не тайное братство? – вытаращила я глаза.

– Тоже начиталась интернета? – улыбнулась она, с удовольствием откусив арахисовое печенье. – Третье имя демиурга Самаэль. Ева. Лилит. Каббала?

– А что ещё я могла подумать после представления, устроенного вами в больнице? После всех этих горящих трав, икон, свечек, молитв, светящегося… камня, – уставилась я на лежащий на столе знакомый предмет, похожий на большую непрозрачную линзу.

– Адэ тэ … чу̀дная молитва Пресвятой Богородице, душевная, католическая, – вздохнула Кирка и, вытерев испачканные печеньем пальцы, взяла камень двумя руками.

Твою же мать! Прошло буквально несколько секунд, когда он загорелся в её руках матовым голубым светом.

– Но как?..

– Видела, как на некоторых батарейке есть шкала уровня заряда? Кладёшь пальцы на две точки и… хоп! – перевернула она камень, показывая металлическую пластину снизу. – Просто физика. Просто небольшой электрический заряд. Но всегда проще эпатировать публику и показывать фокусы, чем объяснять про возможности нашего мозга. Люди куда охотнее верят в мракобесие, мистику и бесовщину, чем в науку. Наука – скучно. Теряется магия, ореол таинственности и волшебства, поэтому мы стараемся соответствовать.

Она отложила «камень» и как ни в чём ни бывало снова принялась за печенье.

– Но ведь у вас есть эти способности?

– Конечно. Именно их изучением и занимается институт. А «Дети Самаэля» действительно тайное братство, что собирает под своим крылом людей с разными способностями, и оно существует. Но Самаэль Леви – так зовут основателя братства – не демиург. Он был талантливым неврологом и ещё в конце прошлого века начал серьёзно занимался проблемами ясновидения и прочими «отклонениями», которыми, к слову, «страдала» его жена. В одном из своих особняков, что они использовали как загородное имение, – она снова показала в окно, теперь в другую сторону, где в глубине леса, ещё не сбросившего нарядную осеннюю листву, виднелись башенки старого здания, и блестело зеркало пруда, – открыл первую лабораторию и госпиталь, куда принимал и детей, и взрослых, что в те времена считались бесноватыми.

Я отхлебнула чай. Ароматный, пахнущий травами и на вид некрепкий, он оказался терпким настолько, что я закашлялась.

– Это что? – спросила я осипшим горлом, ощутив во рту необычный вкус.

– Всего лишь сбор трав, который доктор давал своим пациентам. Рецептура не изменилась за сто двадцать лет. Да и эффект тоже, – улыбнулась она.

– Эффект? – снова закашлялась я.

– Ты почувствуешь его не сразу. Но обязательно почувствуешь. Не волнуйся, эффект обратимый. То есть через пару дней всё пройдёт.

– Я тоже начну… смогу… видеть то, что видите вы, – вытаращила я глаза, не зная, стоит ли мне допивать этот чай.

– Немного. Заранее не хочу тебе ничего говорить, иначе подумаешь, что это внушение. Но это не внушение. И не галлюцинации, и не наркотик. Это возможности, которые в будущем, надеюсь, научатся развивать, а не пользоваться, только когда они уже раскрыты, то есть получены как дар.

– А сейчас? – осторожно сделала я ещё глоточек. Рискну. У меня даже настроение поднялось. Может, хоть отвлекусь: от бесконечных переживаний у меня было чувство, что я даже не могу вдохнуть полной грудью. И задержка, и тошнота тоже наверняка были из-за этого – нервы.

– Сейчас в нашем институте учёные больше работают с людьми, которые уже обладают какими-то способностями.

– А Лилит? Ты знаешь кто такая Лилит?

– Конечно. Глава братства, – она хитро улыбнулась. – Но если ты думаешь, что она самая сильная ведьма в нашем шабаше, то сильно ошибаешься.