Читать книгу Жена Моцарта - Елена Лабрус - Страница 2

– Снимите, – кивнул адвокат на наручники, в которых конвоир завёл меня в комнату для свиданий.

Мой адвокат по уголовным делам, Валентин Аркадьевич, мужик седой серьёзный, даже хмурый, с покрытым благородными морщинами лицом, что скорее прибавляли ему суровости, чем лет, сегодня выглядел ещё мрачнее, чем два дня назад.

И я без слов понял, что всё хуже некуда.

– Что-то ещё? – спросил я, едва дверь за конвоиром закрылась. А Барановский, что пришёл с Аркадьевичем, принялся суетливо расхаживать вокруг стола.

– Сгорел завод Зуевского.

– Проклятье! – выдохнул я и ткнулся лбом в столешницу.

Ёбаное дерьмо! Хотелось взвыть, но что я, девочка. Поэтому поднял голову. Тяжело вздохнул. Потёр лицо руками.

– Как Бук?

– Соответственно ситуации, – ответил сдержанный Валентин Аркадьевич.

Согласно его стратегии, я, как попугай, твердил на каждом допросе: «При ответе на поставленный вопрос я воспользуюсь статьёй 51 Конституции РФ». Что означало: имею право не свидетельствовать против себя. Ничего не рассказывать и не объяснять.

И молчал как рыба об лёд.

Но мало того, что под давлением улик, следствие шло в невыгодном для меня направлении. Всё просто летело к дьяволу в задницу. В эту адскую зловонную дыру, откуда я хер знает, как буду выкарабкиваться.

– Будут какие-нибудь распоряжения для ваших людей?

– Те же, что и раньше, – потёр я виски. – Ни во что не вмешиваться. Не спорить. Ничего не предпринимать.

Он молча кивнул. И, наверно, один понимал, что я просто жду. Жду, когда те, кто это устроил, скажут, чего именно от меня хотят. И тогда буду думать, что с этим делать.

А пока я думал только о том, как отсюда выбраться.

Именно поэтому очередной раз как блоха на сковородке по небольшой комнатке вокруг нас прыгал господин Барановский, на которого крашеные стены и решётки на окнах производили неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, что он приезжал третий раз и третий раз места себе не находил.

– Сядь ты, не скачи, – кивнул я на прикрученную к полу лавку напротив себя, когда адвокат оставил нас одних.

– Сергей, я не могу. Понимаешь, не могу, – снимал и надевал он обручальное кольцо, уже прижав задницу. – Ну как я оформлю тебе депутатскую неприкосновенность? Тем более задним числом. Так не делается!

Эту песню я слышал прошлый раз. И позапрошлый. Но на этого коротышку я извёл все свои разрешённые посещения, не для того, чтобы он говорил мне то, что я и так знаю. Сегодня он должен запеть иначе.

– Что-то не пойму я тебя, Миш. То тебе жена нужна: люблю не могу. То ты ничего не можешь сделать.

– Ты не имеешь права шантажировать меня женой! – снова подскочил он.

И кабы была у этой лавки спинка, я бы откинулся, вальяжно вытянул ноги, глядя как его подбрасывает, расправил плечи и с чувством полного удовлетворения наблюдал как политтехнолог мечется по комнатушке, словно упитанный пони на арене цирка.

Но спинки не было, поэтому я поставил локти на стол и тяжело вздохнул.

– Ну нет, так нет. Ты же знаешь, с тобой или без тебя я отсюда всё равно выйду, – равнодушно пожал плечами: знать, что он моя единственная надежда господину Барановскому ни к чему. – А вот развод и пожизненный судебный запрет на приближение к бывшей жене и ребёнку я тебе на раз даже отсюда сделаю.

– Саша беременна?! – застыл он как громом поражённый.

– Но будет этот ребёнок твоим или моим тебе решать, – усмехнулся я. – Усыновлю и не ойкну.

Он завис, оценивая свои шансы.

– Ладно, есть у меня одна идея, – рухнул Барановский на скамью как подкошенный, справедливо решив, что я не шучу, и снова схватился за своё кольцо. – Помнишь, я тебе объяснял, своими словами, что в Думу депутаты попадают только через голосование на выборах, только по округам и от политической партии.

– Кроме того случая, когда депутат внезапно умирает, – кивнул я, проигнорировав его «своими словами», что означало как для дебила, который не шарит в теме.

И, конечно, я помнил, как прошлый раз он подпрыгивал тут ещё выше и даже повизгивал: «Ты что, предлагаешь мне кого-нибудь убить, чтобы запихнуть тебя на его место?» Потом вспомнил про, царство ему небесное, генерала и любителя массажа простаты. Но тот, к моему несчастью, преставился рановато. В двухнедельный срок для замещения его вакантного депутатского мандата коммунистическая партия предоставила другого кандидата. Меня в федеральный список внести не успели.

Но, вижу, господин Барановский не зря считался лучшим, при правильной стимуляции он просто фонтанировал идеями.

– Но Дума – это нижняя палата Федерального собрания, а в Совет Федерации, верхнюю палату, сенаторов назначают, и он формируется не по партийному признаку, а по округам, – выдохнул он. – Поэтому если кто-нибудь из сенаторов откажется от своей должности добровольно…

– Сколько? – устал я слушать его объяснения, которыми он кормил меня при прошлом посещении. – Если я правильно помню, ты должен был найти среди ста семидесяти членов верхней палаты Парламента того, кто за умеренную плату согласится уступить мне своё кресло.

Он написал пальцем на столе очень круглую и очень короткую цифру: сто.

Миллионов, добавил я. Ну, круто, чо . Круто, но справедливо.

Где только брать эти деньги. Счета арестованы. Гостиница и ресторан закрыты. Разгневанные клиенты, оплатившие проживание и банкеты, наверняка уже требуют назад свои кровные. Скоро начнётся череда исков и судебные издержки, что при отсутствии дохода повлекут за собой неминуемое банкротство, я уже молчу про испорченную репутацию.

А это ещё половина дела. В самом прямом смысле.

Мало купить мандат. Надо, чтобы как минимум половина сенаторов из ста семидесяти от регионов и тридцати, назначенных лично президентов, проголосовал за сохранение моей сенаторской неприкосновенности, когда прокуратура обратится с запросом на её снятие. А это ещё сто плюс один (для перевеса) миллион. Слава богу, рублей.

Такой ценой придётся оплатить их голоса.

А если добавить сюда сгоревший завод Бука, который тоже на моей совести, то я уже в долгах как в шелках и конца края этому не видно.

– Ну вот видишь, Миш, при желании, оказывается, всё решаемо.

– Я… – посмотрел он на меня умоляюще, – могу поговорить с женой?

– Нет, – уверенно покачал я головой. – Только после того, как я выйду. И ни минутой раньше.

– Сергей, пожалуйста! – только что не захныкал он.

Я посмотрел на него испепеляюще.

– Ты знаешь хоть один случай, чтобы я сказал «нет», а потом изменил своему слову?

– Ты мог бы сделать для меня исключение. Ведь мы… – он сглотнул. – Мы теперь семья.

Я усмехнулся.

– Так, может, по-семейному, тогда сделаешь мне скидочку, договоришься не за сто, а за пятьдесят? Нет?

– Да я бы с радостью, – заблеял он.

– И я бы с радостью, – растянул я губы в улыбку. – Но, прости, не могу.

Я качнул головой, давая понять, что он свободен. С ним свяжутся.

А когда вернулся Валентин Аркадьевич, задал только один вопрос:

– Кто может занять нам двести миллионов?

Он тяжело вздохнул.

– Скажу Нечаю. Пусть этим займётся.

– Да знаю я, знаю, что таких дураков нет! – снова потёр я руками лицо и тряхнул головой. – Что Бук мне уже помог по старой дружбе и теперь лишился всего, но я же не даром прошу.

Да, как и мой умудрённый жизнью адвокат, я знал, как мало значит слово «дружба» в том мире, где мы живём. Где за неё платят как за продажную любовь, пусть не всегда деньгами, пусть взаимными услугами. Как мало от неё остаётся, когда на кону собственная безопасность и благополучие. И как мало тех, кто выбирают сторону Акелы, когда он промахнулся. Меня уже сбросили со счетов.

Король умер. Да здравствует новый король!

Но я ещё не умер.

Я жив. И ещё поборюсь. Потому что мне есть за что.

Потому что у меня в руках была записка, что адвокат вложил в мою руку, уходя.

И, пожалуй, этот свёрнутый лист был самым главными и самым ценным итогом этой встречи.

Моя девочка писала мне письма.