Читать книгу Жена Моцарта - Елена Лабрус - Страница 17

– Ой всё, Тоха, не ной, сама справлюсь! – выскочила из машины Диана.

Хлопнула дверь.

Они всю дорогу ругались. Антон говорил, что она не должна следить за братом. Мало ли какие у него дела. Мало ли с кем он встречается (не опустился он до слов «ебётся» и «трахается», а как человек интеллигентный и начитанный, предпочёл эвфемизмы) – он взрослый мужик, Диану это никак не должно касаться. И вообще на улице дождь, Антон с ней никуда не пойдёт, даже из машины не выйдет.

Диана, со свойственной ей категоричностью спорила: ей лучше знать, что она должна делать, а что нет. Но она не позволит, чтобы её брат путался с какой-то … (оскорблять сестру при мне она не стала, но это и не секрет, что Сашка Диане не нравилась), к тому же замужней и беременной.

Я в их споре не участвовала. Никак не могла решить, как к этому относиться: верить, что ничего между Иваном и Сашкой нет – это просто стечение обстоятельств, что они пошли куда-то вместе. Или смириться, что Сашка, как и Карина, решила взять быка за рога. Но это их личное дело: и она у Ивана не последняя, и он у Сашки не первый. Никого это не должно касаться. Особенно Диану.

Честно говоря, я вообще чувствовала себя лишней. Ди не нужна была моя компания, она звала только Антона и, возможно, просто придумала этот дурацкий повод, чтобы поехать с ним. Но Бринн ни в какую не хотел ехать без меня, и я согласилась.

В итоге Диана ушла. А мы остались.

Антон откусил шаверму, купленную им в кафе, у которого мы припарковались. Машину наполнили тошнотворные запахи жареного мяса, лаваша, пряностей. Я скривилась и приоткрыла окно. А он усмехнулся, глядя на экран ноутбука:

– Пусть прогуляется. Остынет немного, – сказал он беззлобно.

Оказывается, они с Русланом могли отследить не только наши машины и вертолёты, но и сотовые, о чём Диане он не сказал. И точки телефонов Ивана и Дианы двигались сейчас по карте города в противоположных направлениях. А вот Сашкин телефон остался дома.

Мы остановились в переулке, что примерно посередине примыкал к одной из главных пешеходных улиц города, недалеко от машины Ивана.

Яркая неоновая реклама, зазывающая прохожих в многочисленные кафешки и рестораны, отражалась на мокром лобовом стекле машины разноцветными бликами. Я опустила спинку кресла, справедливо решив, что это надолго, и удобно положила голову на подголовник.

Как же давно мы с Бринном не говорили «по душам». А это был отличный повод.

Наверное, я должна была рассказать об этом сестре. Но на счёт моей ревности она высказалась однозначно – плюнуть и растереть, а я так привыкла, что мой душеприказчик Антон, и только с ним я могу говорить о Моцарте, что вышло само.

– К нему в тюрьму приходила какая-то баба, – выпалила я без предисловий.

Бринн подавился. Закашлялся. И, выдернув из коробки салфетку, сказать ничего не смог, но откашлявшись, посмотрел на меня с недоумением.

– Он сам сказал, – кивнула я и рассказала, как было. – И в журнале посещений её записали как «жена».

– Жень, – наконец просипел он, прочистив горло, и покачал головой. – Не верь всему, что там тебе скажут. Это тюрьма. Сергея пытаются сломать. И будут использовать для этого любые способы. В том числе – давить на тебя. Особенно на тебя. Его разрушит, если ты его сейчас бросишь или разведёшься.

– Слышал про моих родителей? – догадалась я.

– Все слышали, – кивнул он сдержанно. – Но я сейчас не о них. Ну сама подумай, откуда бы знала какая-то дежурная надзирательница в тюрьме кто приходил к заключённому до тебя, если бы её не попросили сказать тебе именно это, – смял он салфетку, вытер руки и посмотрел на меня внимательно. – Одной бабой больше, одной меньше: что тебе до них? Он женился на тебе. Он любит тебя – не сомневайся. Для него это свято: жена. Ты самый главный человек в его жизни. Держись, Жень! Он скоро выйдет. Я думаю, осталось недолго.

Он едва сдержал улыбку. Но я увидела. Не могла её не увидеть. Подскочила.

– Вы нашли деньги?!

– Мы решили тебе не говорить, чтобы напрасно не обнадёживать. Ещё не всю сумму собрали, но… да, – всё же улыбнулся он.

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди от счастья. Забилось. Затрепыхалось.

– Господи! Какие же чудесные новости! Спасибо! – чуть не кинулась я обнимать Бринна. Только шаверма в его руках меня и остановила. – А где?

– Да в разных местах. Парни даже в Хорватию слетали. Оттуда и привезли самую большую часть.

– В Хорватию?!

– Помнишь такого – господина Тоцкого?

Я усмехнулась:

– Шутишь? Его разве забудешь.

– Так вот. Когда прошлый раз из него выбивали деньги, летали поговорить с его женой. И та с перепуга предложила деньги, чтобы муж не возвращался. Вот сейчас запись этого разговора использовали.

– И она заплатила?

– Даже больше, чем собиралась. Наши парни умеют грамотно уговаривать.

– Какие молодцы! – выдохнула я, поймав себя на том, что вроде неправильно радоваться, что тётю шантажировали, но плевать на неё, в конце концов, она хотела мужа «заказать».

Я отобрала у Бринна шаверму и с наслаждением откусила. Да будет свет!

– Кстати, собирался тебе показать, – достал он из кармана и протянул мне пакетик.

Если честно, то совсем некстати. Я кое как проглотила, понимая, откуда это, но на всякий случай уточнила:

– Это что? – уставилась на мятый медный предмет.

– Пуля. Первая. Та, что расплющилась о стену. Её достали, после того как выключили фонтан, – пояснил Бринн. – Выстрела было два. Первый – когда крикнули «Снайпер!» Иван оттолкнул Моцарта, а меня прикрыл собой, и она прошла мимо. Особенность снайперской винтовки: «болтовка» стреляет одиночными. Снайпер после первого выстрела её перезарядил, ещё пару секунд ушло на то, чтобы повторно прицелиться. И тогда Моцарта прикрыла Эля.

– Ты специально, да, жадина? – вернула я ему шаверму, что встала теперь поперёк горла. А потом и пулю, похожую на паука с восьмью загнутыми скрюченными лапками. Мне не то, что держать в руках, смотреть на неё было больно. И страшно думать о том, как эти восемь смертоносных осколков превращали внутренности Целестины в фарш. Но не осталась в долгу: – Можно я спрошу?

– Я не буду говорить об Эле, если ты о ней, – буквально наступил Антон моей песне на горло, догадавшись, видимо, по интонации о чём пойдёт разговор.

– Почему? – расстроилась я. – Я же вижу: ты чувствуешь себя виноватым. Поделись со мной.

– Жень, это личное. Очень личное. Я не могу, – покачал он головой, на моё счастье, не став доедать. А то меня бы точно вывернуло. Завернул остатки в целлофан, прицельно метнул через открытое окно в урну. И ведь попал.

– А тебе есть с кем поговорить ещё? – не сдавалась я, когда он снова начал тереть влажной салфеткой руки.

– Представь себе.

– С Моцартом? – усмехнулась я. – Тогда считай, что нет, об этом тебе с ним лучше не говорить. Он просил напомнить тебе про уголовную ответственность за совращение несовершеннолетних и выкинуть эти глупости из головы.

– Что? Ты сейчас о чём? О Диане? – засмеялся он, словно об этом не может быть и речи. – Да у меня и в мыслях не было. Она же… вредная. И упрямая. И вообще я… она… маленькая, да, – смутился он, словно совсем не это хотел сказать и покраснел.

Чёрт! А ведь она и правда ему нравится, оценила я его красные уши, заалевшие даже в полумраке салона. Значит, мне не показалось. Зря Сашка думает, что ему нравлюсь я. Меня даже вдохновила мысль, что они расстанутся с Элей, будут дружить с Ди, потом ей исполнится восемнадцать… Они так мило спорят, так душевно ругаются, так очаровательно ссорятся, что не могло не заискрить. Из них бы вышла чудесная пара.

– Ну, моё дело предупредить, что Моцарт против, – улыбнулась я, представив их вместе. – А вот на свои вопросы ответы я всё равно получу. Не от тебя, так от Эли. Хочешь, чтобы я спросила у неё? – коварно поиграла я бровями.

– Вот ты злыдня! – возмутился он, но сдался. Тяжело вздохнул. Взъерошил густые русые волосы. – Понимаешь, это из-за меня. Всё это случилось из-за меня.