Читать книгу Жена Моцарта - Елена Лабрус - Страница 5

«… Но против буду не я», – сказала Эля. Может ты поймёшь, что это значит. Всё думала говорить тебе или нет, но, кажется, сестре Ивана нравится Антон… Не знаю, нравится ли ему Диана (мне кажется да, пикируются они знатно), только он не бросит Элю, пока она в больнице. А, может, и никогда не бросит…»

Хм… Я положил на шконку Женькино письмо и встал.

Антон и Диана?! Кто бы мог подумать! Неужели можно выдохнуть, и он всё же увлёкся кем-то, а не Женькой?

В памяти возник образ девочки: как она кормила пса конфетой, как смеялась. Невысокая, с тёмными волосами, с тёплыми карими глазами, ладненькая… В груди опять как-то нехорошо защемило, а потом я вспомнил!

Бринн, засранец, ей же ещё восемнадцати нет!

Но, надеюсь, хоть это не будет моей заботой? Мне и своих хватает.

В одиночной палате разгуляться было негде: два шага от стены до стены, четыре – до раковины. Но это была новая палата в новой тюрьме и лучшие платные апартаменты на одного, что в ней были – с душем, полноценной туалетной комнатой.

А то, что Целестина очнулась – лучшие новости, что пришли за последние две недели. Элька жива! Она выкарабкалась. И даже серое небо над мокрыми крышами тюремных корпусов, что виднелись сквозь железную решётку на современном пластиковом окне, сегодня не казалось зловещим и хмурым.

Адвокат молчал – мне официально передали только письмо, на удивление, пропущенное цензором, хотя моя девочка прошла по краю, написав:

« Тогда я ещё не знала, что это Ты. Тогда и не подозревала, что буду любить тебя так сильно, что всё остальное станет казаться неважным…»

Когда вечером мне вдруг сказали: ко мне – жена, на какую-то долю секунды я даже поверил, что это Женька. Я так невыносимо скучал. Так хотел её увидеть, обнять, вдохнуть её запах. Что, когда громыхнул засов, мозгами понимал – жену не привели бы в камеру, свидания с арестованными в принципе запрещены, только в комнате для краткосрочных свиданий, разделённых стеклом – но сердцем ещё надеялся. Оно взволнованно забилось и… рухнуло вниз.

– Ты?! – не поверил я своим глазам.

– Я, мой лысый котик, – прозвучал томный голосок, издевательски ехидный и трогательно проникновенный. – Помнишь меня?

Тяжёлая дверь захлопнулась, и мы остались одни. Если, конечно, не считать камеру видеонаблюдения в углу под потолком.

– Ева? – сделал я шаг назад и упёрся в стену.

Святое дерьмо! Я едва сдержался, чтобы не стукнуться с досады затылком.

– Только не говори, что не ждал, – усмехнулась она, качнув стройными бёдрами.

Всё такая же: высокая, длинноногая, со стянутыми в хвост на макушке огненно-медными волосами, с кошачьими зелёными глазами. Дикая. Бледная. Опасная.

Ну почему же! Ждал! Вот только никак не ожидал, что это будет она.

Это был короткий роман, любви моей… Это был красивый обман, игра теней, – упрямо зазвучала в голове старая дурацкая песня.

Ну, зачем она была связана с ней? Ну почему тот далёкий вечер, семь лет назад, навсегда связал пустой ресторан, её гибкую спину под моей рукой, кружащую за окнами метель и охрипший голос певицы, в сотый раз запевающей только для нас:

– К единственному нежному, бегу по полю снежному… По счастью безмятежному… тоскуя…

Евангелине было двадцать пять. Мне – тридцать три.

Я жаден, горяч, неистов. Она красива, умна, хитра, талантлива. Между нами не могло не заискрить. Не могло не вспыхнуть. Каждый вёл свою игру. Каждый знал, что у этой мимолётной страсти неизбежный финал: или я разобью ей сердце, или она разобьёт моё. И каждый хотел выиграть.

Я притворялся лучше. А может просто был сильнее.

Мы должны были улететь вместе. Но она приехала, а я – нет. Нет, на самом деле я приехал. Стоял и смотрел как она с волнением поглядывает на часы, потом с тревогой всматривается в летящую снежную крупу, потом в слезах рвёт на мелкие клочки моё письмо и бросает с трапа.

Она была молода, стройна, прекрасна. У неё были все шансы. Все – загарпунить меня в самое сердце. Заарканить. Окольцевать. И выиграть. Посмеяться и бросить, не приняв моё предложение. И я бы корчился как выброшенная на берег рыба, забывая её, разбиваясь о равнодушные острые камни, но… простил. Я был готов, что честолюбия в ней куда больше, чем чувств. Что играет она куда лучше меня. Смирился. Написал письмо. Купил кольцо. И со спокойствием человека, принявшего свою участь, приехал…

Но тот самолёт улетел без меня.

Совру, если скажу, что это далось мне просто.

В той победе был такой острый привкус поражения, что я не забыл его до сих пор.

И где-то в душе всегда знал, что за те её слёзы однажды придётся заплатить.

Только не знал, что иногда счета по всем долгам приходят одновременно.

– К далёкому и грешному… бегу по полю снежному… как будто всё по-прежнему… – улыбнулась одними губами Евангелина и в прах рассыпала шаткую надежду, что она простила. Я бы простил, но она затаила обиду. – Перейдём к делу, Сергей Анатольевич?

– Не возражаю, – согнул я ногу, уперев в стену и склонил на бок голову. – Семь лет назад ты представлялась страховым агентом, что разыскивает потерянную скрипку. Кто ты сегодня, Евангелина Неберо?

– Твой ночной кошмар, – прошептала она, нагнувшись к моему уху. – А по совместительству птица Сирин, приносящая дурные вести.

– Ну, что ж, спой, птичка, не стыдись, – пригласил я её присесть как радушный хозяин этой «однушки».

– Семь лет назад я заплатила тебе баснословную цену за скрипку Гварнери, – оглянулась она, пристроилась на краешек прикрученной к полу кровати и положила ногу на ногу. – И не задавала лишних вопросов, где ты её взял…