Читать книгу Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала - Стефан Хедлунд - Страница 11

I. Возможности и собственный интерес

Оглавление

тех самых пор, как Адам Смит представил миру свой бессмертный труд «Богатство народов», либеральная рыночная экономика основывается на центральной роли возможностей. Если бы только можно было дать рынкам достаточную свободу и при этом сдержать государство, все сложилось бы наилучшим образом. Предприниматели и потребители сами выискивали бы лучшие из доступных возможностей для максимизации прибыли и полезности, конкуренция помогла бы сделать так, что все ресурсы были распределены самым разумным образом, а общее благосостояние максимизировалось.

Неудивительно, что основанная на этих предпосылках экономическая теория склонна оптимистично смотреть на рыночные силы, приводимые в движение преследованием собственных интересов. Подобный оптимизм любопытным образом контрастирует с эпитетом «мрачная наука», которым одарил политическую экономию писатель викторианской эпохи Томас Карлейль[63]. Он писал под впечатлением от зловещих предсказаний  Томаса Мальтуса и Давида Рикардо о грядущем сокращении численности населения ввиду нехватки продовольствия[64]. Однако вскоре этому положению дел суждено было измениться.

Под влиянием стремительного технологического развития и неоклассической революции в экономической науке начала формироваться вера в то, что экономический рост каким-то образом может позаботиться о себе сам. Прежние «мрачные» мысли о естественной ограниченности рыночных сил забылись, а роль либерального правительства свелась к тому, чтобы не мешать рынку. На основании почти аксиоматической предпосылки о том, что экономический человек инструментально рационален, то есть ориентирован на последствия своих действий и тем самым на будущее, экономисты мейнстрима привыкли считать, что исторические и культурные особенности не принимаются и не должны приниматься в расчет.

Вас что-то смущает в этом подходе? Хотя многие представители гуманитарных наук, а также социологи и политологи ответили бы на этот вопрос утвердительно, большинство экономистов ответили бы отрицательно, и в рамках своей области они были бы правы. Мы не собираемся принимать ту или иную сторону в споре о том, какая наука главнее, и не хотим выставить современную экономическую науку в невыгодном свете. Эта наука как таковая аналитически куда глубже, чем мог бы подумать сторонний наблюдатель, прочитав несколько отрывков из учебников по экономической теории. Надо также отметить, что немало усилий было положено на то, чтобы уточнить стандартные предпосылки экономической теории мейнстрима, что постепенно делает ее все более способной анализировать проблемы объективной реальности[65].

Несмотря на это, мы продолжим считать, что ориентация современной экономической теории на инструментально рациональное дальновидное поведение содержит проблему Однако эта проблема не является проблемой противопоставления экономической теории всем остальным общественным наукам. Совсем наоборот. Мы будем рассматривать фундаментальную роль, которую играет в экономической теории понятие экономического человека, как знак или, возможно, как симптом долгосрочной тенденции к специализации, которая делает общественную науку в целом все менее чувствительной к некоторым по-настоящему крупным и актуальным проблемам.

Не вдаваясь прямо сейчас в детали, мы можем достаточно широко очертить круг этих проблем при помощи двух провокативных вопросов. Первый вопрос касается того, почему бедные страны склонны оставаться бедными, а второй – того, имеет ли история значение. Оба этих вопроса в высшей степени противоречивы: первый – потому, что заставляет нас обратить внимание на ожесточенные споры о продажности и намеренной эксплуатации бедных богатыми, а второй – просто потому, что разные научные дисциплины смотрят на него совершенно по-разному. Не последней при рассмотрении второго вопроса является проблема того, как определять историю, особенно как определять культуру. Действительно, как и с какой целью?

Прежде чем продолжить наше путешествие по вселенной общественной науки, стоит отметить, что задачей данного текста не является нахождение (или даже поиск) окончательных ответов на какие-либо из только что заданных вопросов. Это было бы чрезмерно амбициозное предприятие. Наша цель куда более скромна: наметить линии разлома между разными общественными науками и поискать формулировки вопросов, которые их объединяют, в надежде, что дальнейшие исследования помогут общественным наукам постепенно прийти к реинтеграции.

Задача настоящей главы заключается в подготовке почвы к дискуссии, которая будет представлена в следующих главах, и эта подготовка пройдет в три этапа. Первый этап задаст контекст, в котором мы обсудим появление и значение границ между разными общественными науками. Затем мы поговорим о растущем разрыве в развитии между богатыми и бедными странами, а после этого – о том, почему не все, а только некоторые бедные страны склонны оставаться бедными.

63

Карлейль известен прежде всего своими трудами о французской революции (см.: Carlyle Т. The French Revolution: A History Vol. 1–3. London: Chapman and Hall, 1837). Считается также, что это он впервые использовал термин «мрачная наука», комментируя труды Мальтуса. Хотя Карлейль действительно использовал слово «мрачный» для описания предсказания о кризисе народонаселения, нужно отметить, что политическую экономию как таковую он раскритиковал в 1849 г. в статье в журнале «Frazier Magazine» под названием «Occasional Discourse on the Negro Question» («Некоторые рассуждения по негритянскому вопросу»), в которой призывал вернуться к рабовладельческому строю, чтобы регулировать рынок труда в Вест-Индии. Он утверждал, что силы свободного рынка наносят бывшим рабам серьезный моральный и экономический урон. Добрый друг Карлейля – либеральный экономист Джон Стюарт Милль – яростно противостоял этому предложению. Спустя четыре года статья Карлейля вышла в виде отдельной книги под еще менее удобоваримым названием (см.: Carlyle Т. Occasional Discourse on the Nigger Question. London: Bosworth, 1853).

64

Мальтус волновался, что рост населения обгонит экономический рост и упрется в непреодолимые ограничения. Рикардо предвидел, что под давлением растущего населения сельское хозяйство будет расширяться за счет использования все менее плодородных земель, что приведет к росту прожиточного минимума и будет тормозить экономический рост. Оба они недооценили динамические последствия технического прогресса.

65

Далее см.: Eggertsson Т. Economic Behavior and Institutions. Cambridge: Cambridge University Press, 1990 (рус. пер.: Эггертсон T. Экономическое поведение и институты. М.: Дело, 2001); Williamson О.Е. The Economic Institutions of Capitalism. New York: Free Press, 1985 (рус. пер.: Уильямсон О. Экономические институты капитализма. СПб.: Лениздат, 1996).

Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала

Подняться наверх