Читать книгу Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала - Стефан Хедлунд - Страница 16
II. Предмет и традиция общественной науки
Европейское просвещение
ОглавлениеЯвление, получившее название «Просвещение», было результатом усилий довольно небольшой группы людей, действовавших на протяжении довольно недолгого времени. Большинство выдающихся работ, обыкновенно ассоциирующихся с этой важной фазой культурной истории Европы, было опубликовано на протяжении нескольких лет – с 1748 по 1751 г.[123] Перед тем как более подробно обсудим эти труды, отметим, что европейское Просвещение возникло во времена весьма и весьма бедственные.
Предшествовавшие Просвещению этапы Реформации и Контрреформации привели не только к установлению турбулентных взаимоотношений между церковью и государством (при этом многие сильные мира сего колебались в своих симпатиях), но и к Тридцатилетней войне, которая полностью истощила значительную часть сегодняшней восточной Германии. Даже после того, как в 1648 г. война завершилась Вестфальским миром, отношения между монархами и их подданными оставались конфликтными. В Англии эти конфликты привели к Славной революции 1688–1689 гг. Во Франции они привели к консолидации абсолютной монархии. Зарождающемуся классу «просвещенных» европейских интеллектуалов было над чем подумать.
Каркас движения Просвещения составляла группа французских, английских и шотландских мыслителей, которые в случае французов стали называться philosophes (философами). Их открыто объявленной целью было улучшение условий человеческого существования, и они предлагали различные способы достижения этой цели. Хотя некоторые из этих мыслителей были склонны оглядываться на более счастливое прошлое (в частности, Руссо, но также и Адам Фергюсон), большинство из них твердо верили в прогресс и в необходимость толерантности по отношению к людям разных вер[124]. Можно сказать, что это было время, когда наука стала по-настоящему «общественной» в том смысле, что сконцентрировалась на вопросах, имевших практическую важность для человеческого существования.
Хотя главными звездами Просвещения были французы (такие мыслители, как Вольтер, Руссо, Монтескье и Дидро), для глубинного его понимания нам необходимо также учесть несколько течений мысли, зародившихся в Англии и Шотландии и оказавших на Просвещение существенное влияние. Мы можем насчитать четыре таких течения, при этом три из них стали влиятельными также во Франции.
Первое течение стало следствием «научной революции»[125], и мы можем связать его с именем Исаака Ньютона. В своем знаменитом труде «Математические начала натуральной философии» (часто его называют просто «Начала»), опубликованном в 1687 г., Ньютон изложил теорию всемирного тяготения и законов движения, которая стала основой классической механики. Популярная метафора, связанная с именем Ньютона, сравнивает Вселенную с огромными часами, в механизме которых каждое движение можно понять при помощи разума, а значит, предсказать. Подобный подход не надо путать с атеизмом. Ньютон был религиозным человеком, более того, он предупреждал, что не следует понимать Вселенную просто как механизм, сходный с громадными часами: «Тяготение объясняет движение планет, но не может объяснить, кто запустил их движение. Бог управляет всем и знает все, что делается или может быть сделано»[126]. Хотя Ньютон таким образом подчеркивал, что это Бог создал часы и завел их механизм, вывода это не меняло: мир можно понять при помощи одного лишь разума, не обращаясь к религии или мистицизму.
Эта идея оказала сильнейшее влияние на мыслителей Просвещения. В общих чертах она зародила в них веру в то, что использование Ньютоном натурфилософии для упорядочения Вселенной можно воспроизвести в области политической философии, то есть что рациональное мышление способно создавать порядок и в вопросах политики и экономики. На более практическом уровне эта вера была сформулирована в одном из самых важных принципов Просвещения – деизме, который бросал вызов церкви, ставя разум выше религии[127].
Вторым течением, оказавшим влияние на мыслителей Просвещения, был британский эмпиризм[128], одним из представителей которого был сам Ньютон. Эмпиризм вел свое начало от философии Аристотеля и был заново введен в европейскую культуру Джоном Локком. В своем «Опыте о человеческом разумении», изданном в 1690 г., Локк предположил, что человеческий разум – это чистая доска. Говоря словами Локка, разум – это «белая бумага», на которой с течением жизни запечатлевается опыт человека[129]. Философский вывод из этой идеи заключается в том, что чистого разума не существует, и знание можно получить только путем индукции, основанной на опыте.
В то время как на родине у Локка появилось множество верных последователей, включая таких корифеев, как Джордж Беркли в XVII в., Давид Юм в XVIII в. и Джон Стюарт Милль в XIX в., в континентальной интеллектуальной традиции продолжал доминировать рационализм, то есть вера в то, что знание можно получить только путем дедукции из известных истин. Традиция рационализма, корни которой лежат в трудах Платона, связана с такими великими именами, как Декарт, Лейбниц и Спиноза. Среди французских philosophes один только Вольтер пытался отстаивать эмпиризм, и это был неравный бой. Французская эмпирическая наука в долгу перед этим человеком и его усилиями.
Третье из четырех английских течений, оказавших влияние на Просвещение, связано с природой отношений между государством и его обитателями; оно ведет начало от трудов Томаса Гоббса. За точку отсчета Гоббс принял то, что в отсутствие общества люди жили бы в воображаемом «естественном состоянии», в котором у всех были бы одинаковые естественные права, в том числе право причинять вред другим ради собственной выгоды. При таких условиях неизбежным результатом станет «война всех против всех» (bellum omnium contra omnes), в которой «жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна»[130]. Именно чтобы предотвратить этот ужасный результат, люди когда-то давно сформулировали «общественный договор», согласно которому граждане добровольно отказывались от прав и свобод в пользу абсолютной власти, Левиафана, способного сохранять порядок.
«Общественный договор», предложенный Гоббсом, воспринимался как основополагающая истина, не подлежащая пересмотру. Локк же решил пойти по пути разработки более «договорной» в подлинном смысле слова системы. Основным различием между их подходами стало понимание «естественного состояния», центрального для всех теорий «общественного договора». Гоббс находил это состояние совершенно ужасным, так что любая форма абсолютной власти, не важно, насколько деспотичной, была для него предпочтительнее. Локк, напротив, считал естественное состояние мирным и гармоничным. Поскольку этому состоянию могла угрожать война, возможно, затяжная, имело смысл назначить верховного правителя[131]. Критически важно для Локка было то, что этот правитель сохранял власть только тогда, когда защищал и поддерживал права своих подданных. Если же их права нарушались, договор считался расторгнутым, и подданные были вправе восстать[132]. В противовес Гоббсу Локк, таким образом, признавал, что некоторые формы тирании могут оказаться хуже естественного состояния.
Во Франции с понятием «общественного договора» прежде всего связано имя Жан-Жака Руссо. Для Руссо естественное состояние было состоянием безоблачного существования, которое постепенно разрушалось модернизацией; хотя сам он никогда не использовал термин «благородный дикарь», именно ему приписывается авторство этого понятия. Взгляды Руссо на развращающее воздействие цивилизации были изложены в двух работах. В трактате «Рассуждение о науках и искусствах», опубликованном в 1750 г., Руссо утверждает, что искусствами и науками движет гордость и тщеславие, и рост знаний проложил путь государству, которое уничтожило личную свободу и творчество. В трактате «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми», вышедшем в 1754 г., Руссо более подробно изложил, каким образом появление частной собственности и разделения труда, столь основополагающих для Адама Смита, привело к деформированию «общественного договора», благоприятствующего богатым и власть имущим[133].
В качестве реакции именно на это положение дел Руссо опубликовал свой самый знаменитый труд – трактат «Об общественном договоре, или Принципы политического права», в котором утверждал, что «общественный договор» необходимо пересмотреть. Как и Локк, Руссо считал, что обязательства правительства и граждан должны быть взаимными. Любое правительство, писал он, которое не выполнило своих обязательств по защите и поддержке прав и свобод граждан, должно считаться нарушителем договора, составляющего основу его политической власти. Руссо также подчеркивал, что договор должен основываться на правах и свободах всех граждан, а не только богатых и власть имущих[134].
Четвертым – и последним – фактором влияния со стороны Англии была собственно Славная революция[135]. В результате того конфликта, который привел к свержению короля Якова II и возведению на трон Вильгельма Оранского, парламент успешно заставил нового монарха принять набор правил, превративший Англию в конституционную монархию, которая со временем стала парламентской демократией. Документом, излагающим этот набор правил, был «Билль о правах», возможно, самый важный документ в политической истории Англии со времен Великой хартии вольностей[136]. В Билле оговаривалось некоторое количество позитивных прав граждан, а также приводился список ограничений, налагаемых на власть монарха. Этот документ можно рассматривать как первую – неявную – договоренность о делении власти на три ветви: исполнительную, законодательную и судебную.
Для французского барона де ла Бред де Монтескье, по совпадению рожденного в 1689 г., пример этой «революции» в государственном устройстве стал источником вдохновения. В своей знаменитой работе «О духе законов», опубликованной в 1748 г., он заложил основание всех последующих теорий о разделении ветвей власти. Поскольку краеугольным камнем мышления Монтескье было понятие политической свободы, его крайне заботило введение того, что в будущем стало известно под названием «система сдержек и противовесов». Вдохновленный рассуждениями Локка, сформулированными во втором из двух его трактатов о правлении, Монтескье утверждал, что исполнительная, законодательная и судебная функции правления должны выполняться разными органами, чтобы любые попытки одной ветви власти нарушить политическую свободу граждан ограничивались другими ветвями[137].
Усилия французских philosophes напрямую повлияли на два великих эксперимента по построению государства, которые последовали всего через три десятилетия после публикации их шедевров. Ярче всего это влияние проявилось в случае Французской революции 1789 г.; несмотря на все ее кровавые бесчинства, революция все же ввела в обиход каталог прав, перечисленных в «Декларации прав человека и гражданина». Подобное отношение к philosophes представляло разительный контраст с тем, как к ним относились при монархии. Критика церкви и непоколебимая преданность philosophes гражданским свободам привели их к очень натянутым отношениям с королевской властью. Монтескье был вынужден опубликовать «О духе законов» анонимно. Вольтер значительную часть жизни провел в ссылке, а Руссо после публикации «Общественного договора» был вынужден бежать, чтобы не быть арестованным[138].
При этом не подлежит сомнению, что лучшим историческим примером воплощения теорий Просвещения в реальные политические действия была не Франция, а Америка с ее Американской революцией. При составлении «Декларации независимости» в 1776 г. Томас Джефферсон явно черпал вдохновение в трудах Руссо, например, во вступительных словах «Общественного договора»: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах»[139]. Американская Конституция, принятая в 1787 г., во многом опиралась на введенные Монтескье понятия разделения властей и системы сдержек и противовесов. Джеймс Мэдисон, формулируя в 1789 г. 10 поправок к Конституции, черпал вдохновение в трудах Вольтера. Не будет преувеличением сказать, что отцы-основатели американской республики воплотили на практике то, что philosophes всего лишь описали в своих работах. Занимательно также, что еще один француз – Алексис де Токвиль – стал автором одной из самых важных книг о достижениях американцев.
Мы можем завершить эту тему, проведя параллель между Токвилем и другим знаменитым французским путешественником – маркизом де Кюстином. Прочитав в книге Токвиля «Демократия в Америке» знаменитое предсказание о том, что будущее принадлежит Америке и России[140], Кюстин решил стать, как выражались некоторые, «Токвилем России». Однако результаты трудов этих двух авторов оказались разительно непохожими. Токвиль отправился в Америку, чтобы изучать демократию, и вернулся вдохновленный увиденным. Когда в 1839 г. Кюстин отправился изучать Россию, он надеялся обнаружить там лучшую альтернативу французскому режиму, однако вернулся из своей поездки глубоко разочарованным человеком. Его книга «Россия в 1839 году» остается классической работой о самодержавии в России в XIX в.[141]
Контраст между книгами Токвиля и Кюстина важен для нашей дискуссии преимущественно потому, что подтверждает, насколько важны для строительства либеральной демократии и рыночной экономики, основанной на системе правил, те проблемы, которые воплощает понятие «общественного договора». Этот контраст также указывает на основополагающую причину, по которой российское развитие пошло по столь радикально иной траектории. В последующих главах мы еще много скажем на эту тему. Сейчас же обратим внимание на развитие более узкой экономической науки, которое со временем привело к появлению современного экономического мышления и экономической теории.
123
Первой публикацией стала работа Монтескье «О духе законов» 1748 г., за ней в 1750 г. последовала книга Руссо «Рассуждения о науках и искусствах», а кульминацией стало появление в 1751 г. первого издания монументальной «Энциклопедии» Дени Дидро (в конечном итоге в «Энциклопедию» вошло 35 томов, 71 818 статей и 3129 иллюстраций; первые 28 томов под редакцией Дидро были изданы между 1751 и 1766 гг., а последняя часть, алфавитный указатель размером в два тома, вышла в 1780 г.).
124
Примером может послужить Вольтер. Его «Трактат о толерантности», опубликованный в 1763 г., был написан, чтобы оправдать протестанта по имени Жан Калас, которого несправедливо обвинили в том, что он убил своего сына, чтобы не дать ему перейти в католицизм. Вокруг этого дела возникла огромная шумиха, однако, несмотря на жестокие пытки, обвиняемый так и не признал свою вину и был задушен. Во многом благодаря Вольтеру он был посмертно реабилитирован. См.: Voltaire. Treatise on Tolerance. New York: Cambridge University Press, 2000.
125
Среди историков науки само это понятие считается противоречивым. Оно использовано здесь только для того, чтобы предположить, что череда открытий в естественных науках подкрепила веру в то, что гуманитарные науки требуют такого же упорядоченного и дисциплинированного подхода.
126
Tiner J.H. Isaac Newton: The True Story of His Life as Inventor, Scientist and Teacher. Milford, MI: Mott Media, 1975. P. 107.
127
Здесь нужно отметить, что, как и Ньютон, philosophes не были атеистами. Они продолжали верить в роль Бога как создателя и даже предложили ввести культ верховного существа, который был бы лишен мистических и сверхъестественных аспектов религии. В конце концов, если Бог создал рациональную Вселенную, то он тоже должен быть рациональным, а это исключает любое обращение к мистицизму. Некоторые считают, что деизм деятелей Просвещения мог быть всего лишь маской, придуманной, чтобы избежать наказания за атеизм, считавшийся в то время преступлением. Если это действительно так, то страстный призыв Вольтера к толерантности нужно считать отчасти (или полностью) корыстным. Впрочем, это остается лишь предположением.
128
Некоторые из наиболее влиятельных текстов см. в: The Empiricists. Garden City, NY: Anchor Books, 1974.
129
Формулировка Локка звучит так: «Предположим, что ум есть, так сказать, белая бумага без всяких знаков и идей. Но каким же образом он получает их? Откуда он приобретает тот [их] обширный запас, который деятельное и беспредельное человеческое воображение нарисовало с почти бесконечным разнообразием? Откуда получает он весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно происходит». См.: Локк Д. Соч.: в 3 т. T. 1. Опыт о человеческом разумении. (Философское наследие. Т. 93). М.: Мысль, 1985. С. 154.
130
Учитывая важность этой усеченной цитаты, ее стоит повторить здесь целиком: «В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы, нет общества, а, что хуже всего, есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна». См.: Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского. Избранные произведения: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1964. С. 152–153.
131
Локк считает, что есть одна «главная причина того, что люди образуют общество и отказываются от естественного состояния. Ведь когда имеется какая-либо власть, какая-либо сила на земле, от которой можно получить помощь, если к ней обратиться, продолжение состояния войны исключается и спор решается этой властью». См.: Локк Д. Два трактата о правлении. Соч.: в 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1988. С. 273–274.
132
Локк утверждает, что когда целью, ради которой давалась власть, «явно пренебрегают или оказывают ей сопротивление, доверие по необходимости должно быть отобрано, и власть возвращается в руки тех, кто ее дал, и они снова могут поместить ее так, как они сочтут лучше для их безопасности и благополучия». См.: Там же. С. 349.
133
Обе эти работы были отправлены на конкурс эссе, который финансировала Дижонская академия. Первый трактат – «Рассуждение о науках и искусствах» – был удостоен приза. Второй – «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» – был слишком длинным и противоречивым, чтобы рассматриваться всерьез (переводы на английский язык см.: Rousseau J.-J. The Social Contract and the Discourses. New York: Alfred A. Knopf, 1993). Возможно, самой впечатляющей чертой этих рассуждений было то негативное отношение, которое в них демонстрировалось по отношению к знаниям, прогрессу и частной собственности. Это обстоятельство в сочетании со сложным характером Руссо отгородило его от других французских philosophes.
134
Здесь, безусловно, не время и не место для обсуждения сложностей и провокаций, содержащихся в эссе Руссо об «общественном договоре». Небесполезно, однако, отметить, что вскоре за публикацией этого эссе последовал выход другой основополагающей работы Руссо: «Эмиль, или О воспитании». В этой книге Руссо предлагал радикальную систему образования, которая позволила бы его неиспорченному «естественному человеку» жить в испорченном обществе. Книгу немедленно было велено сжечь как в Париже, так и в Женевской республике, гражданином которой был Руссо. Эти две неоднозначные книги, вышедшие с интервалом в несколько месяцев, заставили Руссо бежать, спасаясь от правосудия.
135
О событиях, окружавших этот переломный момент в историческом развитии Англии и Европы, см.: Vallance Е. The Glorious Revolution, 1688: Britain’s Fight for Liberty. London: Little, Brown, 2006.
136
Полное название этого документа, принятого парламентом в 1689 г., звучало как «An Act Declaring the Rights and Liberties of the Subject and Settling the Succession of the Crown» («Акт, декларирующий права и свободы подданного и устанавливающий наследование короны»). Ему предшествовали 23 статьи, впоследствии получившие название «Декларация прав», которые были вручены Вильгельму перед принятием им трона. Во время коронации Вильгельма убедили поклясться поддерживать законы, принимаемые парламентом. Подробнее см.: Schwoerer L.G. The Declaration of Rights, 1689. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1981 (в этой книге содержатся полные тексты вышеупомянутых документов).
137
Montesquieu С. de S. The Spirit of Laws. Amherst, NY: Prometheus Books, 2002. См., в частности, книгу одиннадцатую «О законах, устанавливающих политическую свободу в ее отношении к государственному устройству», где подчеркивается «душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности» и утверждается, что «если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет» (см.: Монтескье Ш.-Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999. С. 138).
138
Учитывая, какое громадное влияние Руссо оказал на поколения будущих мыслителей и государственных деятелей, стоит отметить, что его положение среди других philosophes было обособленным. В течение последних 15 лет жизни его здоровье постоянно ухудшалось, кроме того, у него развилась паранойя, заставлявшая его кусать руки, пытавшиеся его кормить. Его жизненный опыт описан в трех автобиографических произведениях, в которых он пытается оправдать свою жизнь и свои труды: «Les confessions» («Признания»), «Dialogues de Rousseau: juge de Jean-Jacques» («Диалоги: Руссо судит Жан-Жака») и в незаконченной работе «Les Reveries du promeneur solitaire» («Прогулки одинокого мечтателя»).
139
Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 152. Во французском оригинале говорится: «L’homme est né libre, et partout il est dans les fers».
140
Этот отрывок из самого конца первой книги звучит так: «В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англо-американцы. Оба этих народа появились на сцене неожиданно. Долгое время их никто не замечал, а затем они сразу вышли на первое место среди народов, и мир почти одновременно узнал и об их существовании, и об их силе». См.: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Весь Мир, 2000. С. 296–297.
141
Custine A. Empire of the Czar: A Journey through Eternal Russia. New York: Doubleday, 1989. Оригинал был издан в 1843 г. под названием «Lettres de Russie». Запрещенная в России, эта книга 6 раз переиздавалась во Франции и была переведена на английский язык (на русском языке книга вышла полностью под названием «Россия в 1839 г.». – Примеч. пер.). См. также: Кеппап G.F. The Marquis de Custine and His Russia in 1839. Princeton: Princeton University Press, 1971.