Читать книгу Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала - Стефан Хедлунд - Страница 15

С незапамятных времен исследование и совершение открытий составляют неотъемлемую часть человеческого существования. Люди издавна стремились улучшить свой удел, придумывая все новые способы обеспечить свою жизнь и выискивая для этого места получше, что выражалось в постоянном потоке низкотехнологичных инноваций, а также в постепенной колонизации новых земель. На более зрелищном уровне эти попытки ассоциируются у нас с великими именами, с путешественниками и изобретателями, о свершениях которых рассказывается в книгах по истории.

История научных и географических открытий завораживает, прежде всего как захватывающий рассказ. Невозможно не увлечься приключениями великих путешественников, которые отправлялись в путь в поисках Индии и Китая, погружались в самое сердце Африки и состязались в том, кто первым достигнет Северного и Южного полюсов. Также невозможно не увлечься историями о жизни и работе великих ученых, совершивших прорывы в математике, астрономии, физике, медицине и т. д. И те и другие подтверждают, что независимо от культурной принадлежности люди всегда были одержимы стремлением к открытиям и усовершенствованиям.

На более глубоком уровне рассмотрения, однако, становится очевидно, что захватывающий рассказ полон осложнений и важных вопросов, ответы на которые до сих пор не получены. Почему, например, технический прогресс так неравномерно затронул разные культуры? Почему китайцы и арабы, когда-то настолько опережавшие европейцев, «внезапно» сошли с дистанции? Существуют ли особенности, которые делают одни культуры более благоприятными для совершения научных и географических открытий, чем другие? Правильно ли Джоэль Мокир спрашивает: «Какие социальные условия делают индивидов новаторами, какие стимулы, мотивы и институты ведут к созданию экономики, поощряющей творческий подход к технологиям?»[114].

В то же время уверены ли мы, что знаем всю правду о том, как невероятный скачок технологической креативности внезапно перенес несколько европейских стран на траекторию развития, которая впоследствии стала известна как «восхождение Запада»?[115] Правы ли Дуглас Норт и Роберт Томас, когда тесно связывают этот процесс с рынками и правами собственности?[116] Можем ли мы на самом деле объяснить, почему паровому двигателю пришлось дожидаться Джеймса Уатта, хотя необходимая для его создания технология была известна еще в Древнем Египте?[117] И согласны ли мы, что 1750 г. правильно определен как начало того подъема, который привел к появлению «Запада»?[118]

В данной главе мы не пытаемся найти ответы на все эти вопросы. У нас более узкая цель: обсудить появление и эволюцию организованного знания, а также постепенный рост того, что со временем, в начале XIX в., стало называться «общественной наукой»[119]. Однако пока будем следовать своему плану, нам может оказаться полезным не забывать обо всех этих вопросах.

На протяжении большей части истории человечества прослеживается четкая связь между наукой и географическими открытиями, с одной стороны, и улучшением условий человеческой жизни – с другой. Конечно, приходится признать, что изобретательность человека имеет и обратную сторону, поскольку позволяет ему постоянно совершенствовать способы нанесения вреда себе подобным. Однако нельзя не изумляться тому, как эта изобретательность со временем все сильнее улучшает качество жизни человечества. Как минимум, это верно в отношении точных наук.

Однако, как только мы обратим внимание на вопросы, которые непосредственно относятся к данному тексту, – вопросы усовершенствования общественного порядка, увидим совершенно другую историю. В этой области, как указывает Альберт Хиршман, попытки усовершенствований начали предприниматься не так давно: «Когда-то, хотя не так уж и давно, социальный, политический и экономический порядок, при котором жили мужчины и женщины, воспринимался как нечто само собой разумеющееся»[120]. Причиной несчастий и несправедливости долго считалось нечто неизменное, например, человеческая природа или Божья воля. Только в XVIII в. мыслители начали предполагать, что человеческое счастье можно организовывать, меняя общественный порядок. Эту задачу сформулировал в своем знаменитом высказывании Сен-Жюст: «Счастье – это новая идея для Европы»[121]. То было время Просвещения и первых шагов к созданию общественной науки.

Основной вопрос, который мы будем задавать далее: до какой степени современная общественная наука действительно соответствует идеалам улучшения жизни человека? Не вышло ли так, что в последние несколько десятилетий основные тенденции в общественных науках вели нас в неверном направлении – в сторону ars gratia artis (искусства для искусства), а не в сторону наращивания общественно полезных знаний? Этот вопрос намеренно сформулирован провокационно, и ответы на него, возможно, окажутся не полностью удовлетворительными. Однако он помогает нам сфокусировать внимание.

Давайте начнем с краткого взгляда на европейское Просвещение. Будучи, пожалуй, самым глубоким из всех тех интеллектуальных преобразований, которые сформировали западную цивилизацию, оно задаст подходящий контекст нашей дискуссии о системных различиях. Просвещение по сей день остается предметом активных споров, потому что идея «усовершенствуемого общественного порядка» появилась тогда же, когда люди начали осознавать непреднамеренные последствия человеческих действий и решений. Первая идея была продуктом французского Просвещения, а вторая – вкладом шотландских философов-моралистов[122]. Трения между этими двумя подходами оказали сильнейшее влияние на то, как более поздние мыслители стали воспринимать капитализм и рыночную экономику: как нечто, способствующее хорошим манерам и морали, либо как нечто, разрушающее их.

В этом-то контексте мы и займемся кратким изложением того, как исследование человека и общества, когда-то единое, превратилось в многочисленные и узкоспециализированные научные дисциплины, которые продолжают все больше отдаляться друг от друга. В заключение мы также кратко обсудим, как постоянные попытки общественных наук подражать точным наукам стали «зависимыми от пути», и почему этот процесс может оказаться сложно повернуть вспять.