Читать книгу Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала - Стефан Хедлунд - Страница 3

Когда в начале 2011 г. увидело свет первое – англоязычное – издание этой книги, глобальная экономика подавала признаки восстановления. Многие верили, что худшая стадия ипотечного кризиса, начавшегося в США, миновала. Мало кто был готов предсказать, что идет вторая волна рецессии, спровоцированная европейским долговым кризисом. Сегодня мы имеем дело с американско-европейским финансовым кризисом, который все еще далек от завершения. Этот кризис дорого обошелся глобальной экономике, а также населению, которое вынуждено жить в условиях программ строгой экономии.

Когда я садился писать предисловие к первому изданию, передо мной была книга, в которой много внимания уделялось глобальному финансовому кризису, начавшемуся в США осенью 2008 г. В центре внимания книги был тот факт, что экономическая теория оказалась не способна ни должным образом концептуализировать причины этого кризиса, ни предложить действенное решение. Я успел написать о кризисе, разразившемся в Греции весной 2010 г. и потребовавшем финансовой помощи в размере 110 миллиардов евро; эта сумма была собрана совместными усилиями Брюсселя и Международного валютного фонда. Однако в то время я не хотел рассуждать о грядущей фрагментации еврозоны и о кризисе самого евро.

Сейчас, когда я пишу предисловие к русскоязычному изданию, для таких рассуждений настало самое время. В ответ на растущий скептицизм по отношению к евро в Великобритании британский премьер-министр Дэвид Кэмерон предложил провести референдум о том, не нужно ли Великобритании просто выйти из Европейского союза. Найджел Лоусон, служивший финансовым секретарем казначейства при Маргарет Тэтчер (с 1983 по 1989 г.), высказался еще резче: он потребовал, чтобы Великобритания вышла из ЕС просто потому, что попытки отвоевать у Брюсселя отданную ему власть обречены на провал. Хотя в 1975 г. Лоусон выступил за присоединение к ЕС, сегодня он считает его «бюрократическим монстром», которого полностью преобразил долговой кризис.

В Германии все чаще можно услышать, что отказ от немецкой марки был ошибкой, и пришло время сделать выводы. Бывший министр финансов Германии Оскар Лафонтен в 1999 г. активно выступал за объединение Европы и общую валюту, а нынче публично отказался от своего прежнего мнения и открыто призвал Германию отказаться от евро. Сегодняшняя траектория развития ведет ни много ни мало к катастрофе.

Хотя пока непонятно, чем ситуация закончится, сейчас происходит поразительная политическая трансформация. Введение евро было, возможно, одним из самых амбициозных проектов в глобальной финансовой истории. Потенциальные преимущества в то время считались громадными, а национальные протестные движения жестко подавлялись. Если спустя менее двадцати лет неспокойного существования этот проект закончится провалом, это приведет не только к колоссальному политическому позору. Это также приведет к громадным затратам для всех европейских стран, которым придется заново воссоздавать свои национальные валюты.

В отличие от понятия «провал» в самом широком смысле, понятие «системный провал», о котором столько написано в этой книге, связано с проблемами системной реакции на события. Прежде всего оно касается способности общественных наук, особенно экономической теории, концептуализировать причины кризисов и находить действенные способы решения проблем. Начиная с момента наступления ипотечного кризиса, экономическая политика и рекомендованные экономистами меры выхода из ситуации выглядят крайне неутешительно. Началось все с отрицания проблемы и надежд на то, что рынки самостоятельно справятся с ситуацией, а продолжилось ad hoc вмешательством в экономику и временными мерами, о последствиях которых мало кто задумывается.

Анализируя произошедшее, мы можем проследить за вирусным распространением греческого кризиса в другие страны Европейского союза. Страны, пострадавшие сильнее всего, стали называться явно уничижительным термином «государства PIIGS» (то есть Португалия, Италия, Ирландия, Греция и Испания). В то время как оказать финансовую помощь Греции было еще подъемно, после принятия решения о ее выкупе многие ясно осознали, что полноценный кризис в крупной стране, такой как Испания или особенно Италия, окажется просто губительным и предположительно способен даже привести к развалу еврозоны.

Однако важно то, что вне этого осознания мало кто задумался о том, что привело к кризису и как можно преодолеть системный провал. Стандартная экономическая наука продолжает настаивать на универсальности своих принципов и на практической неактуальности культурной и институциональной специфики. Хотя все больше людей постепенно понимают, что пострадавшие от кризиса страны, возможно, слишком сильно различались между собой, чтобы успешно интегрироваться в зону единой валюты, однако мало кто понимает, каким образом различия между странами можно концептуализировать, и как это должно повлиять на экономическую политику.

Вплоть до того, как кризис разразился на Кипре, общепринятый подход заключался в том, что страна, нуждавшаяся в финансовой помощи, сначала должна была представить план принятия мер строгой экономии, который бы возлагал бремя корректировки на все население. Очевидная альтернатива – позволить кредиторам взять на себя часть издержек, связанных с выдачей рискованных кредитов, – отметалась как угроза стабильности финансовой системы. Угроза недобросовестности при таком положении дел должна быть очевидной.

По сути, происходило то, что нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц назвал приватизацией прибыли и социализацией убытков. Вначале рынки демонстрируют полную готовность наживаться на дивидендах от выдачи рискованных кредитов с высокой процентной ставкой. Затем, когда рискованность этих кредитов оборачивается реальностью, они бросаются к налогоплательщикам, требуя финансовой помощи. Учитывая, что принятие чрезмерно рискованных решений вообще-то было одной из существенных причин глобального финансового кризиса, кажется не слишком мудрым поощрять такое поведение. Институциональное обучение тому, что, по сути, можно свести к прибыльной и лишенной риска деятельности, происходит одновременно быстро и эффективно.

Финансовая помощь, которую в итоге решено было оказать Кипру, была первым случаем отхода от этой практики. Мерам строгой экономии сопутствовал частичный арест средств, находившихся на частных банковских счетах, что стало называться термином «bail-in». Поскольку до кризиса Кипр служил одновременно безопасной гаванью для русских денег и крупным прямым зарубежным инвестором в российскую экономику, России пришлось взять на себя существенную часть издержек кипрской стабилизации. Само собой, Россия не была этому рада.

Одновременно с этим ухудшающаяся обстановка в еврозоне очевидным образом не способствовала крайне необходимому восстановлению американской экономики. Американский государственный долг продолжал увеличиваться, и сегодня его фактическая сумма содержит столько нулей, что ее трудно прочесть. Конгресс продолжает придерживаться политики отрицания проблемы, что заводит страну в спорадические бюджетные тупики, такие как «фискальный разрыв» в начале 2013 г., и вызывает растущее недовольство Вашингтоном со стороны населения. Поскольку перспектив сбалансированного федерального бюджета все еще не заметно, очевидно, что экономике страны наносится долгосрочный ущерб.

Эти события можно рассматривать с двух точек зрения. Можно смотреть на политические конфликты, рождающиеся по мере того, как накапливаются социальные издержки принятых мер экономии, а пострадавшее население пытается найти козла отпущения. Та ярость, которую выказывают многие греки по отношению к Германии, является только частью истории. Перед нами маячит самый настоящий призрак возвращения в Европу 1930-х годов, где по улицам маршируют левые и правые. Все подготовлено для такого развития событий. В то время как ксенофобские партии наживаются на ситуации, сообщество, формирующее экономическую политику, никак не может прийти к согласию о том, что же нужно делать.

Нобелевский лауреат Пол Кругман занял позицию безжалостного критика мер жесткой экономии, которые приводят к массовой безработице. Его предостережения приводят на ум старую поговорку о том, что, оказавшись в яме, нужно прежде всего перестать копать. У нас есть серьезные основания беспокоиться о социальных издержках. В некоторых странах возник ощутимый риск воспитания потерянного поколения. Весной 2013 г. в Греции и Испании безработными были трое из пяти молодых людей в возрасте до 25 лет. Нам еще предстоит увидеть, приведут ли те меры, которые должны спасти еврозону, к смерти пациента. Однако системный провал больше нельзя игнорировать.

С более общей точки зрения мы можем волноваться о том, что дурную репутацию заработает само понятие либеральной рыночной экономики и дерегулированных финансовых рынков. Это не только проложит дорогу новым мерам государственного контроля, которые могут помешать экономическому росту. Развивающиеся страны, которые когда-то смотрели на США и ЕС как на лидеров и рассматривали западную систему как модель для подражания, уже начали от них отворачиваться. С учетом быстрого роста стран БРИКС баланс сил и влияния в «большой двадцатке» в настоящее время меняется.

Понятно, что сейчас еще слишком рано говорить о закате «западной модели», однако уже есть все основания беспокоиться об относительном значении экономического либерализма в противовес экономическому авторитаризму, а также о жизнеспособности частной предпринимательской деятельности под растущим гнетом государственного капитализма. Общественные науки в целом и экономическая теория в частности должны как следует поработать, если хотят сохранить элемент релевантности в анализе экономической политики. Перечисленные обстоятельства вызывают глубокую тревогу, но и это еще не все. Как говорится в предисловии к англоязычному изданию, наше понимание системного провала не ограничивается финансовыми кризисами. Параллельно теме кризисов в книге развивается тема роли социальной науки в нахождении и осуществлении политических мер, направленных на достижение системных изменений путем внешнего вмешательства.

Начатые США вторжения в Ирак и Афганистан в свое время рассматривались как средство распространения либеральной демократии и основанной на правилах рыночной экономики. Сегодня они остаются напоминанием о том, что может случиться, если формировать политику, исходя из ошибочного понимания институционального контекста.

Дорого заплатив за возможность посмотреть на ситуацию с высоты накопленного опыта, мы должны бы сегодня понимать, что глубоких институциональных изменений нельзя добиться путем прямых внешних действий, не важно, что для этого использовать: крылатые ракеты и вооруженное вторжение или условия получения крупных кредитов и другие «пряники». События, последовавшие за подобными попытками, наглядно доказали их несостоятельность, а «цветные революции» показали, насколько ограничены внутренние меры достижения тех же целей.

Когда эта книга отправлялась в печать, только-только началась «арабская весна», спровоцированная самосожжением отчаявшегося тунисского торговца фруктами в декабре 2010 г. Вдохновленные тем, что получило название «жасминовая революция», активисты в Египте и Ливии последовали примеру Туниса, организовав собственные «революции». В то время как египетский переворот привел к смене режима и победе партии «Братья-мусульмане», ливийский привел к кровавой гражданской войне, которая, в свою очередь, стала причиной внешнего вооруженного вторжения – вначале с воздуха, а затем путем тайной наземной операции. Хотя в то время эта военная операция считалась успешной, когда пожар перекинулся в Сирию, остальной мир не смог решиться на продолжение вооруженного вмешательства. Кроме того, международное сообщество не могло прийти к консенсусу о том, насколько мудрым будет такое вмешательство. Россия выдержала вторжение войск НАТО в Ливию, но резко выступила против повторения этой ситуации в Сирии.

Глядя на события по прошествии времени, мы можем заключить, что, хотя режимы сменились, а диктаторы были свергнуты и в некоторых случаях даже убиты, мечты о либеральной демократии и основанной на правилах рыночной экономике в странах, затронутых «арабской весной», остаются не более реалистичными, чем в Ираке и Афганистане. Чем все закончится, еще неясно, однако системный провал уже очевиден.

Основной урок, который нам нужно запомнить: внезапная революция представляет собой нечто совершенно отличное от постепенной институциональной эволюции. В то время как революцию можно совершить путем внешних действий, институциональная эволюция происходит только как побочный продукт другой деятельности, чаще всего совершенно неожиданным образом. Значение этого наблюдения связано с тем фактом – его часто подчеркивает современная институциональная теория, – что именно неформальные нормы обеспечивают легитимность формальным правилам. Если формальное создание правил путем прямых действий отклоняется слишком далеко от траектории эволюции неформальных норм, негативные последствия не замедлят себя ждать.

Идеальным примером подобной ситуации служит цепочка событий, последовавших за распадом СССР. В то время не только считалось, что Россия стремительно перейдет к либеральной демократии и основанной на правилах рыночной экономике, но и ожидалось, что Европа будет переформирована в Европейский союз с общей конституцией, общей валютой и общим самосознанием. Сегодня трудно сказать, которая из этих двух надежд обернулась большим разочарованием, однако заметно много общего между неспособностью политических мер должным образом концептуализировать проблемы и предложить адекватные меры для исправления ситуации.

В предисловии к этой книге я цитирую двух авторов, принадлежащих к двум разным эпохам. Один из них – Амартия Сен, который рассматривал начало глобального финансового кризиса как повод для всех экономистов усомниться в природе современного капитализма и задуматься о том, какой тип экономической теории мог бы справиться с насущными проблемами. Другой – Лайонел Роббинс, который уже в 1952 г. заявил, что преследование собственных интересов, не ограниченное правильными институтами, не гарантирует ничего, кроме хаоса. Пока такие выдающиеся акторы, как Всемирный банк, занимаются самокопанием, пытаясь понять, что пошло не так, эти два автора указывают, на что нужно обратить внимание.

В тот момент, когда это издание отправляется в печать, русские экономисты поголовно приближаются к консенсусу о том, что стратегия роста на основе природных ресурсов себя исчерпала, и стране нужна новая модель роста. О необходимости фундаментальной диверсификации российской экономики постоянно твердят внешние наблюдатели и организации, и все больше россиян начинают соглашаться с этим. Однако мало кто готов подробно объяснить, что именно это значит и что именно надо делать.

О достоинствах диверсификации по сравнению с ростом на основе природных ресурсов можно говорить с технической точки зрения сравнительного преимущества. Однако к проблеме причин пандемической коррупции и в целом отвратительного инвестиционного климата нельзя подойти, не учитывая роли неформальных институтов. Это вновь возвращает нас к разнице между революцией и эволюцией, к пониманию того, что границы и результаты вмешательств на основе деятельностного подхода будут ограничиваться неформальными институтами, роли и происхождение которых остаются неясными, если не сказать покрытыми тайной.

Системный провал европейской интеграции и российского перехода к рыночной экономике с этой точки зрения можно рассматривать и как системный провал общественной науки. Рост специализации и сложности теорий обернулся худшим пониманием контекста и сниженной чуткостью к критически важной роли специфики каждой страны – к тому культурному и историческому наследию, которые заставляют разные страны так по-разному реагировать на одинаковые внешние потрясения и/или вмешательства. В результате этого размена мы наблюдаем близорукость и неважные политические рекомендации.

Эта книга не ставит целью ни найти решения сегодняшних кризисов, ни даже ответить на вопросы о релевантности теории. Ее скромная задача – предложить читателю пищу для размышлений. Рассматривая сегодняшние кризисы в контексте эволюции теорий социальной науки, начиная с европейского Просвещения, книга призывает ученых расширять горизонты и выходить за узкие рамки отдельных научных дисциплин. Возможно, в какой-то небольшой степени это поможет и той дискуссии о возможных путях развития, которая ведется сейчас в России.

Автору остается только выразить благодарность Владимиру Автономову за его дружбу и помощь при переводе книги на русский язык и надеяться, что потенциальные рецензенты, обнаружив в книге неизбежные недостатки и огрехи, проявят milost.