Читать книгу Эннеады Плотина - Валерий Антонов - Страница 13

Первый трактат. О мире.

Гармония вечности: душа, материя и иерархия бытия в космологии Плотина.

В первом трактате второй «Эннеады», посвящённом вопросу о вечности и природе космоса, Плотин разворачивает многослойную аргументацию, цель которой – утвердить мир не как временное образование, а как вечное и божественное живое существо. Это утверждение сталкивается с очевидным противоречием: мир обладает телом, а всякая телесность, согласно античной физике, подвержена изменению и распаду. Разрешение этого противоречия становится для Плотина поводом для глубокого синтеза физики, космологии и метафизики, где ключевую роль играют понятия Души, формы и иерархии.

Исходный пункт рассуждения – отказ от упрощённого теологического объяснения. Утверждать, что мир вечен лишь потому, что такова воля Бога, значит не предоставлять разумного основания, оставляя неясным механизм этой вечности. Плотин сразу переводит вопрос в плоскость внутренней логики бытия: если божественная воля творит, то по какому принципу она распределяет модусы вечности? Почему земные существа пребывают лишь «по виду» (через постоянную смену индивидов при сохранении формы), а небесным, возможно, свойственно пребывание «по числу» (тождественное индивидуальное существование)? Этот вопрос приводит его к критике чисто физических аргументов о неразрушимости мира как «всего», которому некуда исчезнуть. Такой аргумент, замечает Плотин, применим лишь к целому, но не к его частям – солнцу, звёздам, стихиям. Их вечность нуждается в ином обосновании.

Логика Плотина движется к сердцевине проблемы: как текучее тело может оставаться численно тождественным? Здесь он проводит принципиальное различие между системами Аристотеля и Платона. Аристотель решает проблему введением пятого, нетленного элемента – эфира. Но для платоника, признающего единство материального субстрата, этот путь закрыт. Небесные тела состоят из тех же элементов, что и земные, но в ином состоянии. Следовательно, причина их устойчивости должна лежать за пределами чистой физики. Плотин находит её в душе. Всякое живое существо есть композит души и тела. Если тело само по себе разрушимо, то вечность целого может обеспечиваться только силой души, при условии, что материя способна воспринять эту силу и ей соответствовать.

Это соответствие достигается через принцип замкнутого внутреннего потока. Материя мира вечно движется, но не выходит за его пределы; она течёт внутри целого, не вызывая ни роста, ни убыли, ни старения. Космос предстаёт как закрытая, самодостаточная система, где циркуляция элементов поддерживает постоянство формы. Особое внимание Плотин уделяет огню – самой подвижной и «опасной» стихии. В небесных сферах огонь, помещённый в своё естественное место, лишается возможности беспорядочного движения: ему некуда стремиться ввысь, ибо выше – только пределы космоса, а вниз – несвойственно. Его природное стремление сублимируется во вращательное движение, «прекрасно движимое» волей Души. Таким образом, материя не подавляется, а гармонично направляется, становясь послушным инструментом высшего начала.

Однако подлинный залог вечности – не в устройстве материи, а в силе и природе одушевляющей её Души. Небесная Душа, непосредственно близкая к Уму и Единому, обладает несравненной мощью удержания. Её связь с телом не есть внешнее или насильственное соединение, которое может ослабнуть, но естественная и божественная гармония, не подлежащая расторжению. Поскольку мир, как учит Плотин, никогда не возникал во времени (ибо временность – атрибут самого космического процесса), у него нет и причины для прекращения. Вечность в прошлом логически влечёт вечность в будущем.

Это приводит к кульминационному вопросу: почему тогда земные существа не вечны? Ответ коренится в иерархии творения и качестве причастности. Небесное создано непосредственно высшим принципом и одушевлено чистейшей Душой, действующей в наиболее податливой материи. Земное же творится уже опосредованно, силами-«богами», которые суть отражения высшей Души. Нисходя в нижние сферы, творящая сила ослабевает, а материя становится более неподатливой, «не желающей пребывать». Земная душа может лишь подражать вечному образцу, но не способна навечно запечатлеть форму в сопротивляющемся субстрате. Так возникает цикл рождения и гибели – слабое, но единственно возможное для этого уровня подобие вечности.

Завершающим аккордом становится утончённое учение о составе небесных тел. Плотин, следуя за Платоном, отрицает, что они состоят из грубой смеси четырёх элементов. Вместо этого он предлагает концепцию участия через свойства. Небесные тела берут не землю как таковую, но принцип твёрдости; не огонь-пламя, но чистый свет. Их субстанция – это «истинно белое тело», светоносная и одушевлённая материя, в которой свойства элементов присутствуют в преображённом, сублимированном виде. Такой свет не нуждается в питании, не подвержен внешним воздействиям и не имеет внутренней склонности к падению. Его движение – вечное, самодостаточное вращение, выражающее совершенство его духовной причины.

Таким образом, космология Плотина оказывается не просто описанием устройства мира, но частью всеобъемлющей метафизики эманации. Вечность и устойчивость космоса гарантированы не статичностью его частей, а динамическим равновесием, поддерживаемым нисходящей от Единого силой Души. Иерархия бытия – от вечных небесных светил до преходящих земных существ – отражает градацию причастности к этому высшему началу. В этом учении снимается противоречие между вечностью и изменчивостью: сам временной поток и цикл становления оказываются способом, которым низшие уровни бытия причастны вечности, тогда как высшие пребывают в ней непосредственно. Космос Плотина – это живой, одушевлённый, иерархически упорядоченный организм, чья красота и устойчивость суть прямое следствие неиссякаемой мощи божественного источника.

1. О вечности космоса и божественной воле.

В начале трактата Плотин ставит фундаментальный вопрос о природе вечности космоса. Он принимает как данность, что мир «всегда был, есть и будет», обладая телесной природой, но подвергает анализу логические основания этого утверждения. Если возвести причину вечности к воле Бога, это, возможно, соответствует истине, но не приносит ясности, ибо остается непонятным механизм и принцип, согласно которому эта воля действует. Главное затруднение возникает при сопоставлении изменчивости земных существ, сохраняющих лишь свой вид, и предполагаемой неизменности небесных тел. Почему воля Бога должна обеспечивать вечность по числу (то есть тождественную индивидуальную субстанцию) одним частям космоса, а другим – лишь вечность по виду (сохранение формы при смене материального субстрата)?

Далее Плотин рассматривает альтернативное физическое объяснение неразрушимости мира: космос вечен, потому что он есть «всё», ему некуда исчезнуть и не существует внешней силы, способной его разрушить. Однако это рассуждение, по мысли философа, работает только для целого, но не для его частей. Солнце, звёзды, стихии – будучи частями – не получают от этого аргумента гарантии вечного индивидуального существования. Для них сохраняется возможность разрушения изнутри, через взаимное противодействие и уничтожение элементов, даже если целое как форма продолжает существовать. Плотин проводит аналогию с живыми видами: человек или лошадь существуют вечно как виды, но отдельные индивиды непрерывно сменяются. Так же может обстоять дело и с космосом: целое живо и вечно, но его материальные компоненты находятся в потоке становления, обеспечивая постоянство формы через изменение субстрата.

Это приводит Плотина к важному умозаключению: возможно, между небесным и земным нет онтологического разрыва в отношении вечности, а есть лишь различие во временнóм масштабе существования. Небесные тела долговечнее земных существ, но в принципе подчиняются той же логике – вечности по виду, а не по числу. Такой взгляд, по мнению философа, снимает многие затруднения, ибо проще допустить единый для всего космоса принцип сохранения через форму, осуществляемый божественной волей. Однако если настаивать, что некоторые части космоса (например, небесные светила) вечны и численно тождественны самим себе, то требуется особое доказательство. Почему божественная воля проводит такое различие? Каков критерий? Затруднение остаётся, и именно его Плотин намерен разрешить в последующих рассуждениях, углубляясь в природу Ума, Души и их отношения к телесному космосу.

Внутренняя логика рассуждения Плотина демонстрирует характерный для неоплатонизма метод: критику чисто физических или упрощённо-теологических объяснений с последующим восхождением к более высоким, умопостигаемым причинам. Современное звучание этого фрагмента связано с его глубоким экологическим и холистическим посылом: космос мыслится как живое, динамичное целое, где постоянство обеспечивается не статичностью материи, а устойчивостью организующих форм и разумных принципов, исходящих из Единого. Вопрос о соотношении вечного и временного, целого и части, формы и материи остаётся актуальным в контексте дискуссий о природе сложных систем, устойчивости жизни и поиске принципов единства в изменчивом мире.

2. О возможности численной вечности изменчивого тела.

Приняв в качестве рабочей гипотезы, что небесные тела вечны не только по виду, но и численно тождественны самим себе, Плотин сталкивается с центральной апорией: как телесная природа, по своей сути текучая и подверженная изменению, может сохранять индивидуальное и неизменное бытие через бесконечное время? Эта проблема, по его признанию, стояла не только перед другими философами-физиками, но и перед Платоном, который, несмотря на своё учение о вечных идеях, в «Тимее» описывает космос как видимое и потому неизбежно становящееся существо. Плотин напоминает о платоновском согласии с Гераклитовским принципом потока, выраженным в утверждении, что «и солнце всегда становится новым». Таким образом, сама видимость, принадлежность к чувственному миру, казалось бы, обрекает любое тело на непрерывное изменение.

Здесь Плотин проводит критическое различие между философскими системами. Для Аристотеля, постулировавшего существование пятого элемента – эфира, чьей сущностной характеристикой является круговое, неизменное и вечное движение, проблема решалась просто: небесные тела состоят из принципиально иной, нетленной материи. Однако для тех, кто, следуя платонической традиции (и, как подразумевается, для самого Плотина), считает небо составленным из тех же основных элементов, что и земные существа, пусть и в наиболее чистой и гармоничной пропорции, вопрос обретает всю свою остроту. Если материальный субстрат един, то каким образом одни его комбинации (небесные) обретают численную вечность, а другие (земные) – лишь видовую?

Ответ Плотин ищет в анализе состава живого существа, каковым является и космос в целом, и каждая его одушевлённая часть, подобная светилам. Всякое живое существо есть сложность души и телесной природы. Следовательно, вечность числом неба и его частей должна объясняться либо благодаря обоим компонентам сразу, либо благодаря одному из них – либо душе, либо телу. Первый путь – приписать нетленность самому телу небес – снимает необходимость в особом объяснении роли души для вечности, оставляя за душой лишь функцию вечного оживления и организации этого уже вечного тела. Но этот путь, как показывает Плотин, неприемлем для тех, кто отвергает аристотелевский эфир и признаёт общую природу материи.

Остаётся второй, более глубокий путь: тело само по себе разрушимо и текуче, но причину его вечного сохранения в тождественном числу состоянии следует искать в душе. Однако эта позиция налагает серьёзное требование на философа: необходимо показать, что состояние материального субстрата, его врождённая склонность к изменению и распаду, не является непреодолимым препятствием для вечного состава. Нужно доказать, что нет ничего несообразного в том, чтобы естественно составленное (то есть сложное) тело пребывало вечно, если того желает созидающий разум. Ключевым становится утверждение о соответствии материи воле создателя: материальный субстрат, при всей своей текучести, должен обладать потенциальной способностью к совершенному и устойчивому приятию формы, налагаемой высшим принципом. Таким образом, проблема вечности смещается с физического плана на метафизический и психологический: способна ли мировая Душа, как проводник божественной воли, настолько преобразить и удержать подчинённую ей материю, чтобы та, оставаясь сама собой, обрела свойства, казалось бы, ей противоположные?

В этом рассуждении прослеживается характерная для Плотина диалектика: отказ от простых физических решений, вскрытие скрытых предпосылок различных школ и восхождение к объяснению через силу высших начал – Души и Ума. Современное звучание этой проблематики связано с вопросами о возможности стабильности сложных динамических систем, о соотношении информации (формы, заданной «душой») и её материального носителя, а также о пределах управления хаотической, «текучей» средой посредством организующего разумного принципа.

3. О внутреннем потоке и устойчивости космического тела.

Переходя к конкретному механизму, посредством которого текучая материя может служить вечному существованию космоса, Плотин предлагает парадоксальный, но глубоко продуманный образ. Суть не в том, чтобы остановить поток, а в том, чтобы организовать его особым образом. Материя и тело мира вечно текучи, но они текут внутри него, не покидая его границ. Это ключевое условие. Если ничто не уходит вовне и ничто извне не прибавляется, целое не испытывает ни роста, ни убыли, а значит – избегает и процесса старения, который всегда связан с потерей или дисбалансом.

Для подтверждения этой мысли Плотин апеллирует к наблюдению за устойчивостью основных элементов в рамках целого. Земля, несмотря на внутренние изменения, сохраняет свою форму и объём извечно; воздух не иссякает, вода циклически преображается, не нарушая общей природы мироздания. Даже в смертных существах, чьи части постоянно обмениваются с внешней средой, индивидуальность сохраняется длительное время. Тем более в космосе, который есть всё, и для которого не существует «внешнего», уход вещества невозможен по определению. Таким образом, природа тела, лишённая этого дестабилизирующего фактора, уже не противодействует душе в её стремлении удержать живое существо мира вечно тождественным.

Особое внимание Плотин уделяет самому подвижному и, казалось бы, неуловимому элементу – огню. Его природа – стремительное движение, так же как природа земли – стремление вниз. Но, помещённый в своё естественное место в космосе (в высших сферах), огонь лишён возможности реализовать своё движение как беспорядочное бегство. Ввысь ему идти некуда – там нет ничего за пределами космоса; вниз – несвойственно по его природе. Он оказывается в состоянии идеального равновесия, где его естественное влечение не подавлено, а преобразовано. Огонь становится «легко ведомым» и по своему собственному влечению притягивается Душой к жизни, будучи «прекрасно движимым в своём месте». Страх, что огненные небесные тела могут упасть, несостоятелен: мировая Душа охватывает и удерживает своей властью всякое движение, задавая ему совершенную круговую форму. Если же у самого огня нет внутреннего стремления покинуть своё место, то он и не сопротивляется организующей силе Души.

Наконец, Плотин проводит важное различие между частью и целым. Части смертных существ, приняв форму, не могут удержать её сами и требуют постоянного пополнения извне (питания). Но для космоса как целого, замкнутого в себе, этот закон не действует. Если ничего не уходит вовне, то нет и нужды в питании извне. Даже если внутри идут процессы угасания и возгорания, замены одних частиц другими, это не затрагивает тождество целого живого существа. Его форма, его логос, его жизнь, управляемые Душой, остаются неизменными. Следовательно, вечность по числу обеспечивается не статичностью материальных частиц, а замкнутостью и само-достаточностью системы, в которой внутренний круговорот вещества служит поддержанию вечной и неизменной формы, налагаемой высшим началом.

Эта концепция обладает поразительным современным резонансом. Плотин, по сути, описывает космос как закрытую, саморегулирующуюся систему, чья устойчивость обеспечивается не неизменностью составляющих, а динамическим равновесием внутренних процессов, управляемых единым организующим принципом (Душой). Это перекликается с представлениями об устойчивых экосистемах, гомеостазе живого организма или даже с моделью Вселенной как конечной и замкнутой системы. Его ответ на вызов Гераклитова потока – не отрицание изменения, а его сублимация в вечное циклическое движение, служащее сохранению высшего порядка.

4. О причине нетленности небесной природы.

Рассмотрение вопроса о вечности космоса достигает своей кульминации в анализе главной причины, которая превосходит все физические условия. Плотин переходит от описания внутренней механики замкнутого потока к исследованию онтологического статуса небесных тел. Прежде всего, необходимо прояснить, происходит ли в высших сферах какая-либо утрата вещества, требующая, пусть и не в прямом смысле, некоего «питания», или же всё положенное туда по природе пребывает безо всяких потерь. Ответ склоняется ко второму: природа небесных тел такова, что они не истощаются. Их устойчивость поддерживается не просто замкнутостью системы, но прежде всего силой властвующего над ними начала – Души.

К этому фундаментальному доводу Плотин добавляет качественный аргумент: небесные тела состоят из материи в её чистейшей и наилучшей форме. Подобно тому как природа в любом живом существе отбирает лучшее для его главнейших органов (например, сердце или мозг), так и космическая Душа формирует небесные тела из наипревосходнейшего субстрата. Это позволяет им быть совершенными проводниками её разумной воли. Здесь Плотин находит неожиданную опору в критике Аристотелем обычного пламени как «кипения» и «буйствующего огня», возникающего от избытка. Небесный же огонь, согласно Плотину, иной – ровный, спокойный, созвучный разумной природе звёзд. Такое тело не сопротивляется форме, а охотно ей подчиняется.

Однако подлинное основание бессмертия – не в качестве тел, а в природе и силе самой Души. Душа, следующая за высшими принципами Ума, движима чудесной силой божественного происхождения. Разве может что-либо уйти из того, что раз и навсегда положено и удержано в её могущественной власти? Сомневаться в этом – значит проявлять неведение относительно самих причин, связующих всё сущее. Нелепо полагать, будто существуют узы крепче божественных, или что связь, которая держит нечто в течение какого-то времени, не может держать его вечно. Такое сомнение имело бы смысл, если бы связь души и тела была насильственной и внешней, а не естественной, соответствующей самой сущности правильно устроенного космоса. Равно нелепо предполагать существование некоей разрушительной силы, способной расторгнуть этот божественный состав и упразднить природу самой души – вечной и несущей в себе жизнь.

Далее Плотин вводит важный логический аргумент от вечности: мир, по его учению, никогда не имел начала во времени. Эта изначальная не-начатость (ибо начало мира во времени было бы абсурдно, как показано ранее) сама по себе даёт веру в его вечное будущее. Если нечто не возникало, то нет и причины для его прекращения. Почему должно наступить когда-то то, чего нет сейчас? Элементы, составляющие небесные тела, не изнашиваются, как дерево или прочее тленное вещество; они пребывают. А пока они пребывают, пребывает и всё, что из них состоит. Даже если на микроуровне идёт вечное изменение, макропорядок остаётся неизменным, ибо пребывает сама причина этого изменения – упорядочивающая душа.

Наконец, Плотин отвергает последнее возможное возражение: а вдруг душа сама передумает или устанет от управления? Это пустое предположение, ибо её управление не сопряжено с трудом или вредом для неё самой; это её естественная и блаженная деятельность. Даже если допустить теоретическую возможность гибели любого тела, для самой души это не будет существенной переменой или утратой, ибо её бытие не зависит от тела. Таким образом, вечность космоса оказывается гарантирована вечностью и всемогуществом его Души, а текучесть материи преобразована в вечный цикл, служащий поддержанию нетленного живого целого. В этом синтезе необходимости физического устройства и трансцендентной мощи психологического принципа раскрывается суть неоплатонического ответа на проблему вечности видимого мира.

5. О различии между небесной и земной причастностью вечности.

Заключительный раздел анализа обращается к причине фундаментального различия в модусе существования: почему части небесного целого пребывают вечно, тогда как земные элементы и живые существа подвержены возникновению и гибели? Плотин находит опору и развёртывает учение Платона из «Тимея». Высшее различие коренится в истоке творения: небесное (небо и звёзды) создано непосредственно высшим Богом, в то время как земные существа – творениями «богов», то есть божественных сил или душ, созданных Им. То, что создано непосредственно Первым Принципом, обладает неприкосновенностью и не может быть разрушено ничем иным, ибо несёт в себе печать абсолютной божественной воли. Это богословское утверждение Плотин переводит на язык метафизической иерархии: небесная Душа пребывает в непосредственной близости к Творцу, она чиста и полна его силой.

Далее следует ключевое различение. Наши, земные, души по своему происхождению также близки к высшему началу, ибо все души – одной природы. Однако земные живые существа созданы не непосредственно этой высшей Душой, а её отражением, её эманацией в нижние сферы. Это нисхождение в творчестве сопровождается ослаблением силы. Земная душа, подражая небесному образцу, пытается удержать и сформировать тела, но сталкивается с непреодолимыми препятствиями: худшим качеством материи («нежелающих пребывать» элементов), неблагоприятным местом (подлунной сферой смешения и противоборства) и собственной ограниченной силой как отражения. Она не может удержать здешние существа в вечном тождестве так, как небесная Душа удерживает свои тела. Более того, земными телами правит уже иная, низшая душа – душа природы или мировая душа в её порождающем, но не вечно сохраняющем аспекте.

Плотин затем уточняет космическую топографию. Целое небо, чтобы пребывать вечно, должно пребывать во всех своих существенных частях – звёздах и планетным сферам. Они суть органические члены единого божественного живого существа. То, что ниже сферы Луны («поднебесное»), уже не является частью неба в строгом смысле; это иная область мироздания, где господствуют иные законы.

Наконец, философ даёт сжатое объяснение природы человека. Мы созданы душой, данной «богами» неба – то есть теми же божественными силами, которые формируют космос, – по их собственному образцу. Однако наше соединение с телами носит иной характер. Та душа, которой мы поистине есть (высшая, разумная душа), является для нас причиной блага, познания и стремления к умопостигаемому, но не причиной самого нашего телесного бытия как преходящих индивидов. Непосредственной причиной нашего телесного возникновения и поддержания служит иная, низшая жизненная сила («уже при возникновении тела она немного помогает ему быть по расчету»), которая действует согласно космическим расчётам и циклам, но не обладает силой даровать вечность.

Таким образом, различие между вечным и тленным оказывается не произвольным, а вытекающим из строгой иерархии причин: непосредственности божественного творения, чистоты и силы созидающей души, качества подчинённой ей материи и места в космическом порядке. Вечность небес – это свидетельство мощи высшей Души и чистоты её замысла, в то время как тленность земного – следствие неизбежного ослабления формы в процессе эманации и сопротивления неподатливой материи. Этот анализ подводит итог всей аргументации трактата, соединяя физическое рассмотрение с метафизическим и психологическим, и демонстрирует, как из единого принципа (божественной Воли и Души) закономерно происходят различные модусы существования в иерархически устроенном универсуме.

6. О составе небесных тел: огонь, земля и принцип смешения.

Плотин переходит к тонкому физическому анализу состава небесных тел, обращаясь к авторитету Платона, но подвергая его положения критической проверке разумом. В «Тимее» мир создан прежде всего из земли и огня – как гарантий телесности и видимости. Соответственно, и звёзды, будучи видимыми и кажущимися твёрдыми, созданы, по Платону, большей частью из огня, но не исключительно из него. Плотин отмечает, что Платон, возможно, добавлял элементы для «правдоподобия», согласуя умозрение с чувственным впечатлением. Действительно, для зрения и осязания звёзды кажутся целиком огненными. Однако рассудок ставит вопрос: возможна ли твёрдость без участия земли? Если нет, то и земля должна присутствовать.

Но зачем тогда в небесных телах вода и воздух? Их наличие на таких высотах кажется нелепым: вода в чистом огне немыслима, а воздух, оказавшись там, немедленно превратился бы в огонь. Платон, однако, вводил все четыре элемента, исходя из принципа, что два крайних (земля и огонь) нуждаются в двух средних (вода и воздух) для связи и пропорции. Плотин подвергает этот принцип сомнению: разве земля не может смешаться с водой непосредственно, без воздушной прослойки? Если же возразить, что в каждом элементе уже потенциально присутствуют все прочие, то это могло бы быть верно, но тогда теряется специфический довод о необходимости средних именно для связи.

Это приводит к фундаментальному вопросу о природе элементов вообще: существует ли какое-либо из них в чистом, самотождественном виде? Школьное учение гласит, что каждое тело есть смесь всех элементов, а имя получает по преобладающему. Например, утверждают, что земля без влаги (воды) не может состояться, ибо вода её склеивает. Плотин видит здесь логическую трудность: если ничто не стоит само по себе, а каждое есть лишь в связи с другим, то возникает регресс в ничто. Какова тогда природа или сущность земли, если нет ни малейшей частицы, которая была бы просто землёй? Что будет склеивать вода, если нет предварительно данной величины чистой земли, которую можно соединить? Если же такая первичная величина земли существует, то земля может быть и без воды. Аргумент о необходимости воды для связности теряет силу, ибо предполагает то, что пытается доказать.

Далее Плотин последовательно проверяет необходимость каждого элемента. Воздух не нужен земле, чтобы быть землёй, пока он сам не преобразится в нечто иное. Что касается огня, то его функция в космосе, по Платону, – обеспечивать видимость. Но Плотин предлагает более тонкое решение: для видимости достаточно света, а не обязательно огня как стихии. Тьма невидима, но это не значит, что для видимости требуется поместить в объект огонь; достаточно, чтобы он освещался. Снег и многие холодные тела блестят, не содержа в себе огня. Возражение, что огонь мог окрасить тело перед уходом, не отменяет возможности видимости без его постоянного присутствия.

Подобные же сомнения возникают относительно воды и воздуха в их чистом виде. Может ли хрупкий воздух содержать в себе тяжёлую землю? Нуждается ли огонь для своей непрерывности в чём-то от земли, если у него иное трёхмерное протяжение? Твёрдость, понимаемая не как геометрическая трёхмерность, а как сопротивление, может, по мысли Плотина, быть свойством иного природного тела, не только земли. Например, золото, считающееся по своей природе водным (влажным), уплотняется и твердеет без земли – от сжатия или замерзания. Почему же тогда огонь, находясь под управлением всемогущей души, не может обрести устойчивую форму и твёрдость непосредственно её силой? Ведь существуют же, по верованиям, огненные демоны – устойчивые существа из огненной субстанции.

В итоге Плотин склоняется к двум возможным решениям. Первое – всеобщее: всякое живое существо, даже небесное, состоит из всех элементов, но в особом, преображённом состоянии. Второе – более аристократичное: только земные существа состоят из полной смеси, тогда как поднимать грубую землю в высшие сферы противно природе и установленному порядку. Быстрое круговращение небес не понесло бы земляных тел, которые лишь помешали бы чистоте и блеску тамошнего огня. Таким образом, разум, критикуя догматические схемы, оставляет вопрос открытым, указывая, что окончательное решение должно опираться не только на физические аналогии, но и на понимание преображающей силы небесной Души.

7. О подлинной природе небесного света и элементарной гармонии.

Обращаясь к окончательному истолкованию платоновского учения, Плотин предлагает глубоко синтетическое понимание состава космоса, которое снимает буквальное противоречие между необходимостью элементов и чистотой небес. Согласно Платону, во всём мире должно присутствовать твёрдое, сопротивляющееся начало – земля, выполняющая роль опоры и центра. Земные существа нуждаются в этой твёрди, сама земля должна быть непрерывной, освещаемой огнём, содержать воду против иссушения, а воздух – облегчать её массы. Однако критически важно, что в состав самих звёзд, по Платону, земля не входит непосредственно. Это не противоречие, а указание на иной принцип смешения.

Платон, как его понимает Плотин, описывает не механическое соединение грубых элементов, а их взаимное участие через свойства в едином гармоничном целом. В мире, где всё возникло, огонь получил долю земли, а земля – долю огня, и каждое – от каждого. Но участвующее при этом не становится буквальной смесью из обоих; речь идёт об общности в мировом целом. Отдельное существо или часть космоса берёт не сам чужеродный элемент, но его свойство, его силу. Например, оно может взять не воздух как таковой, но его мягкость; не землю в её грубости, но её твёрдость в ином, просветлённом виде; не огонь-пламя, но его блеск и светоносность. Таким образом, смешение даёт не просто землю и огненную природу рядом, а нечто совокупное, где твёрдость и огненность преображены в новое качество.

Прямые указания Платона, по мнению Плотина, подтверждают это. Говоря, что Бог «зажёг свет во втором от земли круге» (о Солнце), и называя солнце «ярчайшим и белейшим», Платон отводит мысль о том, что оно есть обычный огонь-пламя. Это свет, который он именует иным, чем пламя, – умеренно тёплый, чистый. Этот свет сам есть тело особого рода, а его сияние, излучение, – это уже бестелесный свет, одноимённый, но производный, подобный цвету и блеску, исходящим от источника. Само же светящееся тело – «истинно белое тело», сущностно отличное от земного пламени.

Плотин указывает на распространённую ошибку интерпретации: мы, беря земные стихии как худший образец, понимаем под «землёй» лишь грубую, инертную материю, тогда как Платон имеет в виду принцип твёрдости и устойчивости, который может существовать в ином, одухотворённом виде. Так и огонь небес – это не огонь, который мы знаем. Пламя, буйствующее внизу, не может смешаться с высшим светом; поднимаясь с частицами земли, оно не идёт выше лунной сферы. Там оно гаснет, встречая более тонкую среду, а оставшееся смягчается, теряя кипение и лишь светясь отражённым светом высших областей.

Таким образом, небесный свет – разнообразный в звёздах по размерам и цветам – составляет сущность небесных тел. Само же небо в целом состоит из такого же светоносного тела, но оно невидимо из-за своей предельной тонкости и прозрачности, не оказывающей сопротивления взгляду, подобно чистейшему воздуху, а также из-за огромной удалённости. В этом заключении Плотин разрешает физическую дилемму: небесные тела вечны и твёрды не потому, что состоят из смеси грубых элементов, а потому, что их субстанция есть преображённая, одушевлённая материя, в которой свойства элементов присутствуют в своей чистейшей и наиболее сообразной божественному замыслу форме. Их твёрдость – это твёрдость света, удерживаемого волей Души; их видимость – это эманация сущностной чистоты, а не горение. Это утончённое учение утверждает онтологический примат формы и души над материей, показывая, как высшее начало способно творить из материи нечто радикально отличное от её земных проявлений.

8. О самодостаточности небесной природы и отсутствии внешних угроз.

Рассмотрев сущностную природу небесного света, Плотин завершает свою аргументацию, показывая, почему такая природа исключает саму возможность упадка или разрушения. Свет, пребывающий в чистейшем месте вселенной, не имеет никакой внутренней склонности устремляться вниз. Более того, в тех высотах нет ничего, что могло бы его толкнуть или принудить к нисходящему движению. Здесь вводится важнейший онтологический принцип: всякое тело, соединённое с душой, является иной, высшей реальностью по сравнению с одиноким, неодушевлённым телом. Небесные тела суть не просто физические объекты, но одушевлённые существа, и потому их природа радикально отлична.

Какой вред может причинить такому телу соседняя среда, будь то тончайший воздух или иной огонь? Воздух там разрежен до предела и не способен на механическое воздействие. Огонь же, даже если представить его рядом, несовместим для взаимодействия; он пройдёт мимо с великой стремительностью, не задев, и к тому же он слабее здешнего, низового пламени. Единственное возможное действие огня – нагревание. Но то, что должно нагреваться, изначально не должно быть тёплым само по себе. Небесные же тела, состоящие из чистого света, уже пребывают в состоянии совершенной тепловой гармонии. Более того, разрушение от огня предполагает предварительный нагрев и противоестественное изменение нагреваемого. Для небесного тела, чья природа тождественна свету и теплу, такой процесс немыслим.

Следовательно, миру в его высших частях не требуется никакое иное тело для поддержания своего пребывания, как не нужно оно и для его природного вращательного движения. Прямолинейное движение для него не является природным; природно ему либо покоиться (в смысле неизменности сущности), либо вращаться по совершенному кругу. Всё иное было бы насилием. Из этого вытекает окончательный ответ на вопрос о питании: небесное не нуждается в нём. Судить о нём по аналогии с земным – фундаментальная ошибка, ибо его держит не та же душа, не то место, не те причины.

На земле питание необходимо для поддержания текучих и неустойчивых смесей, а изменение тел происходит от борьбы элементов под управлением иной, низшей природы. Эта природа, в силу своей слабости, не может удержать земные существа в бытии, но лишь подражает высшему образцу в становлении, в бесконечном цикле рождений и гибелей. Напротив, небесное управляется душой чистой и могущественной, способной навечно запечатлеть форму в просветлённой материи. Тот факт, что не всё в космосе одинаково, подобно умопостигаемому миру абсолютного тождества, уже был установлен: иерархия есть необходимое следствие эманации. Но именно эта иерархия гарантирует, что высшие звенья цепи бытия, будучи ближе к Первопричине, обладают совершенством, самодостаточностью и вечностью, недоступными для низших, подражательных форм существования. Таким образом, вечность небесного космоса есть прямое следствие его метафизического статуса, чистоты его составляющих и абсолютной власти одушевляющей его Души.