Читать книгу Эннеады Плотина - Валерий Антонов - Страница 19

трактат

. Περὶ τῆς δι᾽ ὅλων κράσεως.

Онтология смешения и природа телесности в седьмом трактате второй «Эннеады» Плотина.

В центре седьмого трактата лежит проблема, которая кажется сугубо физической: как возможно полное взаимопроникновение тел (δι’ ὅλων κρᾶσις)? Однако под пристальным взглядом Плотина этот вопрос раскрывается как тончайший инструмент для рассечения самых основ онтологии. Спор между сторонниками механического соположения частиц и адептами качественного смешения – это не просто спор античных физиков, но фундаментальный выбор между двумя способами мыслить реальность: как совокупность изолированных субстанций или как поле взаимопроникающих сил.

Апории, выдвигаемые противниками смешения, основаны на аксиомах здравого смысла, укорененных в представлении о пространстве как о вместилище непроницаемых объемов. Если два тела смешиваются, рассуждают они, то либо их объемы должны складываться, либо одно должно физически раздробить другое. Наблюдаемое же уменьшение объема смеси они объясняют ad hoc гипотезами вроде вытеснения воздуха. Их модель мира – это мир атомов, пустот и механических столкновений. Но Плотин видит слабость этой позиции не в эмпирических нестыковках, а в её онтологической бедности. Она ошибочно принимает количественную меру (объем) за сущностное свойство вещи, а качественное единство – за побочный эффект.

Ответ Плотина строится как восхождение от феноменологии к метафизике. Наблюдение за тем, как вода пропитывает шерсть, не разрывая её, указывает на возможность иного типа взаимодействия – не разрушительного, а трансформирующего. Ключевой ход мысли заключается в различении логики качеств и логики количеств. Качества (ποιότητες) при подлинном смешении ведут себя иначе, чем объёмы. Тепло и холод, соединяясь, не дают «суммы», но порождают новое, единое состояние – тепловатость, в котором исходные качества присутствуют не актуально, но потенциально, «приглушённо». Почему же с объёмом должно быть иначе? Плотин допускает революционную мысль: возможно, и протяжённость в смеси является не суммой, а новым, emergent-ным величием (ἄλλο μέγεθος), рождающимся из самого акта синтеза. Таким образом, смесь – это не механический агрегат, а новое бытие, чьи свойства несводимы к свойствам компонентов.

Однако этот ответ порождает более глубокий вопрос: если качества могут так взаимодействовать, то что же такое само тело, носитель этих качеств? Здесь анализ достигает своей кульминации в вопросе о телесности (σωματότης). Является ли тело простой суммой «материи плюс качества»? Нет, утверждает Плотин. Такая сумма была бы бесформенной грудой, а не целостным сущим. Телесность есть не результат, а принцип, форма (εἶδος), организующий логос (λόγος). Этот логос – не описательное понятие, а производящая, оформляющая сила (λόγος ποιῶν πρᾶγμα), которая, приходя в материю, конституирует тело как определённое, целостное нечто.

Это различение позволяет переформулировать проблему смешения на истинно онтологическом уровне. Вопрос «могут ли два тела занимать одно место?» теряет смысл, ибо «тела» как первичные данности не существуют. Есть материя – чистая потенциальность, пассивный субстрат (ὕλη), и есть активные, оформляющие её логосы. Проблема смешения становится тогда проблемой совместимости логосов: могут ли два forming-принципа совместно определить один и тот же участок материи, породив третий, сложный логос? Твёрдость или непроницаемость – это не абсолютные свойства материи, а модусы проявления конкретного логоса, способ утверждения им своей формы. Таким образом, возможность κρᾶσις зависит от внутренней диалогичности или синтетической способности самих логосов.

За этим имманентным логосом тела Плотин, делая характерный для него метафизический жест, усматривает логос трансцендентный – вечную идею в Уме (νοῦς). Имманентная форма есть лишь отблеск этой высшей, чистой умопостигаемой структуры. Таким образом, даже в самом низшем, материальном взаимодействии просвечивает игра высших принципов: смешение становится чувственным отражением интеллигибельного синтеза идей.

Современное звучание этой древней дискуссии поразительно. Во-первых, плотиновский холизм предвосхищает critique редукционизма в современной науке. Его настойчивое требование видеть в целом не сумму частей, а новое качество, находит прямое продолжение в теориях эмерджентности, системном мышлении и холистической биологии. Клетка – не просто мешок с молекулами, сознание – не просто набор нейронных импульсов; в каждом случае целое обладает свойствами, невыводимыми из свойств частей, что требует признания своего рода «имманентного логоса» системы.

Во-вторых, переосмысление материи как чистой потенциальности, определяемой исключительно формальными принципами, удивительно созвучно полевым концепциям в физике XX-XXI веков. Частицы в современной теории – это не твёрдые корпускулы, а возбуждения квантовых полей, чьи свойства (масса, заряд, спин) задаются законами симметрии и взаимодействий – то есть своего рода математическими «логосами». Пространственно-временная метрика сама может искривляться, что делает понятие фиксированного «объёма» относительным, а не абсолютным, что перекликается с идеей Плотина о возникновении «иного величия» в смеси.

В-третьих, и это, пожалуй, самое важное, трактат предлагает глубокую метафизическую основу для понимания взаимосвязи и взаимопроникновения во всех сферах бытия. В экологии, где виды и среды не просто сосуществуют, но ко-эволюционируют, образуя новые, целостные системы. В социальной философии, где культура и индивид взаимопроникают, порождая идентичность, не сводимую ни к биологии, ни к абстрактным нормам. В философии сознания, где ментальное и физическое не могут быть просто «сложены» в духе психофизического параллелизма, но требуют концепции интеграции, возможно, подобной плотиновскому синтезу логосов.

Таким образом, седьмой трактат Второй Эннеады – это не архаичный спор о смешении жидкостей. Это прорыв к онтологии отношений, где бытие понимается не как статичная субстанция, а как динамический процесс оформления, взаимодействия и синтеза. Плотин показывает, что подлинная реальность взаимодействия лежит не в плоскости столкновения объектов, а в плоскости диалога форм, взаимной трансформации смыслов. В этом – его непреходящее значение: проблема смешения становится парадигмой для мышления о единстве множественного, о творческом рождении нового и о той незримой силе логоса, что связывает воедино чувственный мир и делает его не хаосом частиц, а космосом – упорядоченным и прекрасным целым.

1. О полном взаимопроникновении тел.

Исследование проблемы смешения, понимаемого как взаимопроникновение целых тел, требует критического осмысления двух противоположных позиций, существовавших в античной физике. С одной стороны, стоят те, кто отрицает возможность полного взаимопроникновения (δι᾽ ὅλων κρᾶσις), объясняя видимое смешивание веществ, таких как вино и вода, простым соположением мельчайших частиц. С другой стороны, находятся сторонники реального взаимопроникновения, утверждающие, что при подлинном смешении любая, даже самая малая часть результата состоит из обоих исходных веществ, которые сохраняют свои качества, но объединены в новую, гомогенную сущность.

Критики полного взаимопроникновения выдвигают ряд логических и физических возражений, составляющих ядро апорий. Во-первых, если одно тело целиком проникает через другое, то, казалось бы, их общий объем должен оставаться равным сумме исходных объемов. Однако опыт показывает, что смесь зачастую занимает меньший объем. Сторонники теории соположения объясняют это выходом частиц воздуха или иными пустотами. Во-вторых, возникает вопрос о сохранении свойств тел: если все частицы реально пронизывают друг друга, не означает ли это их взаимного уничтожения? В-третьих, как малое количество одного вещества может, растянувшись, равномерно распределиться по всему большому объему другого, не утратив своей природы? Эти аргументы ставят под сомнение саму возможность взаимопроникновения без разрушительного разделения тел на части.

Сторонники полного смешения, напротив, отстаивают его реальность, опираясь на феноменологические наблюдения. Они указывают на такие явления, как просачивание пота или жидкости через тонкие, но сплошные ткани. Данные примеры демонстрируют, что проникновение может происходить без механического рассечения тела на части, то есть субстанция способна проходить сквозь другую, сохраняя целостность обеих. Ключевой ответ на возражение об объеме заключается в тонком переосмыслении природы смеси. В подлинном смешении, утверждают они, возникает не просто сумма двух количеств, но новое, единое качественное состояние. Подобно тому, как качества (например, тепло и холод) при смешении порождают новое, промежуточное качество (тепловатость), так и сами объемы могут образовывать не арифметическую сумму, но новое, единое протяжение. Это новое протяжение есть нечто иное, чем простое сложение двух отдельных величин; это иное величие, порожденное самим актом смешения. Таким образом, прирост или уменьшение объема в смеси не служит решающим аргументом против взаимопроникновения, ибо результат смешения есть целостная новая реальность, в которой первоначальные компоненты существуют не как отдельные механические части, а как полностью трансформированные, но не уничтоженные, потенции.

Внутренняя логика рассуждения Плотина, реконструируемая из этого текста, движется от апорий материалистической физики к утверждению идеалистического принципа качественного единства. Полемика против атомистической и стоической моделей смешения служит основой для более глубокого тезиса: истинная реальность смешения лежит не в механическом движении корпускул, а в сфере взаимодействия качеств и сил. Тела взаимодействуют не как инертные массы, занимающие место, а как носители определенных логосов и энергий, способных к полному взаимному оформлению в новом синтезе. Этот синтез обеспечивает сохранение сущностных начал смешиваемых тел на уровне их активных качеств, а не пассивной материальной субстрации. Таким образом, концепция δι᾽ ὅλων κρᾶσις становится у Плотина моделью для понимания любого взаимодействия в чувственном мире, которое всегда есть нечто большее, чем сумма частей, и указывает на способность форм (εἴδη) пронизывать материю, не уничтожаясь, но создавая новые единства.

Современное звучание этой дискуссии прослеживается в нескольких аспектах. Во-первых, это методологический спор между редукционизмом и холизмом. Критики смешения представляют редукционистский подход, стремящийся объяснить целое через поведение неизменных элементарных частиц. Плотин же защищает холистический взгляд, где целое (смесь) обладает emergent-свойствами, несводимыми к простому сложению свойств частей. Этот спор актуален в контексте современных дискуссий в философии сознания, биологии и системной теории. Во-вторых, спор о природе пространства и объема предвосхищает вопросы о неаддитивности свойств в квантовой механике или конденсированных средах, где состояние системы не является простой суперпозицией состояний ее компонентов. Наконец, идея полного взаимопроникновения без разрушения целостности находит отзвук в экологической мысли, подчеркивающей взаимосвязь и взаимопроникновение всех элементов экосистемы, где воздействие на одну часть трансформирует всю систему в целом, создавая новое качественное состояние. Таким образом, трактат Плотина выходит за рамки узкой физической проблемы, предлагая метафизическую модель для понимания единства, взаимодействия и творческого синтеза в изменчивом мире.

2. О парадоксе объема и природы качества.

Развивая исследование проблемы полного смешения, необходимо обратиться к анализу более фундаментального парадокса, связанного с изменением агрегатного состояния, например, превращения воды в воздух, где объем очевидно возрастает. Этот частный случай ставит под сомнение простые модели аддитивности и заставляет искать иные принципы понимания материальных взаимодействий. Прежде чем предлагать окончательное решение, следует критически рассмотреть наблюдаемые явления, такие как просачивание воды через шерсть или пергамент. Если вода проникает через всё волокно, не разрывая его, то каким образом это возможно? Логически, если материя одного тела (воды) присутствует в каждом участке другого тела (пергамента), то они должны каким-то образом совместно занимать одно и то же место. Однако традиционное мышление настаивает на том, что две материальные субстанции не могут одновременно занимать один и тот же объем. Один из выходов – предположить, что смешиваются не сами тела, а лишь их качества, в то время как материальные субстраты остаются раздельными. Но это приводит к абсурду: если качество воды присутствует повсюду в пергаменте, а его материя нигде, то что, собственно, является носителем этого качества? Где тогда само «водное» бытие? Возникает искушение объяснить набухание пергамента простым добавлением объема воды к его собственному объему. Но это означает, что объем воды не был поглощен, а механически присоединен, и тогда материи двух тел по-прежнему разделены, что противоречит идее их полного взаимопроникновения.

Более глубокий анализ указывает на необходимость различать логику качеств и логику количеств. Когда два качества, такие как тепло и холод, смешиваются, они не просто складываются, а порождают нечто третье, новое, в котором их первоначальные чистые формы затемняются, но не исчезают полностью. Их взаимодействие трансформирует их сущность. Однако с величиной, с объемом, дело обстоит иначе. Объем, будучи количественной мерой, при соединении с другим объемом, казалось бы, должен подчиняться арифметике. Но если смешение есть подлинное взаимопроникновение, то арифметическая модель неприменима. Возможно, подобно качествам, объемы также вступают в особого рода синтез, порождая не сумму, а новое, единое протяжение, специфичное для данной смеси. Этот синтез был бы проявлением того, как материя, оформляемая различными логосами, может давать иные количественные проявления.

Далее, критикуется ключевой аргумент противников смешения – утверждение, что тело, проходя через другое тело, неизбежно должно его рассекать, то есть разрушать. Это возражение основано на грубой механистической аналогии. Однако сами же критики признают, что качества (например, тепло) могут проникать через тело, не разрезая его, что объясняется их бестелесной природой. Но если признать, что и материя (ὕλη) в своей основе также есть нечто бестелесное, чистая потенция, а качества – это лишь формы, её оформляющие, то почему же тогда материя в сочетании с качествами не может проникать подобным образом? Препятствием, возможно, является не сама материя, а конкретный характер качеств, формирующих данное тело. Так, плотность или твердость – это не просто количественные скопления качеств, а особые виды качеств (наподобие «телесности»), которые определяют сопротивляемость проникновению. Таким образом, способность или неспособность к взаимопроникновению определяется не материей как таковой и не фактом обладания качествами вообще, а специфической природой наличных качеств. Материя же, будучи индифферентным субстратом, может смешиваться, но лишь постольку, поскольку она уже оформлена такими-то качествами. Более того, если само пространственное протяжение (μέγεθος) не является неотъемлемым свойством материи, а возникает как следствие её оформления определенным качеством, то в новом оформленном состоянии (смеси) может возникнуть и новое, иное протяжение.

Внутренняя логика рассуждения Плотина, реконструируемая здесь, ведет к радикальному пересмотру категорий телесного. Проблема смешения оказывается не проблемой механики корпускул, а проблемой онтологического статуса качеств и их отношения к материи. Материя представляется не как плотный, непроницаемый субстрат, а как пассивная, лишенная собственных определений возможность, которая полностью управляется привходящими формами-качествами. Поэтому вопрос о том, могут ли два тела занимать одно место, трансформируется в вопрос о том, могут ли два комплекса качеств (или, точнее, два оформляющих логоса) одновременно определять один и тот же участок материи. Ответ, намекаемый текстом, заключается в том, что это возможно, если результатом становится не их механическое сложение, а порождение нового, единого комплекса, где исходные качества пребывают не в чистом виде, а в состоянии взаимного ограничения и гармонизации. Это и есть подлинная κρᾶσις – творческий акт рождения новой качественной определенности из взаимопроникновения сущностных сил.

Современное звучание этой дискуссии поразительно актуально. Во-первых, это предвосхищение проблем философии науки о природе физических величин. Различение между аддитивными (как масса) и неаддитивными (как температура в термодинамическом смысле) величинами находит свой прообраз в противопоставлении механического сложения объемов и качественного синтеза. Во-вторых, рассуждение о бестелесности материи и определяющей роли качеств (форм) перекликается с полевой концепцией материи в современной физике, где частицы суть возбуждения фундаментальных полей, а их свойства (заряд, спин) являются определяющими, а не производными от некоего корпускулярного субстрата. Наконец, идея о том, что препятствием к проникновению является специфическое качество (например, «твердость»), а не материя как таковая, находит отражение в понимании химических связей и фазовых переходов, где изменение макроскопических свойств (проницаемости, объема) обусловлено перестройкой конфигурации взаимодействий (качеств) на микроуровне, а не простым механическим перемещением инертных тел. Таким образом, Плотин через апории смешения выводит мысль к необходимости холистической и динамической онтологии, где взаимодействие сущностей понимается как взаимная трансформация их определяющих принципов, а не как столкновение готовых, самодостаточных объектов.

3. О понятии телесности.

Переход к вопросу о сущности телесности (σωματότης) логически вытекает из предыдущего анализа, где качество плотности или твердости указывалось как возможное препятствие для смешения. Чтобы понять природу такого препятствия, необходимо определить, что именно конституирует тело как таковое. Таким образом, возникает центральный вопрос: является ли телесность просто совокупным результатом соединения всех качеств с материей, или же она представляет собой особую форму (εἶδος), определенный логос (λόγος), который, соединяясь с материей, и производит тело? Если принять первое, редукционистское объяснение, то телесность оказывается не более чем именем для комплекса свойств (тяжести, плотности, цвета и т.д.), наложенных на индифферентный субстрат. В этом случае тело есть не что иное, как материя плюс акциденции. Однако такой взгляд сталкивается с трудностью: он не объясняет единство и целостность тела, которая отлична от простой суммы частей. Груда кирпичей обладает теми же материальными и качественными составляющими, что и дом, но не является телом в том же интегрированном смысле.

Следовательно, более убедительной представляется вторая позиция, к которой склоняется мысль Плотина. Телесность есть именно логос, формирующий принцип. Этот логос не есть просто описательное определение (ὁρισμὸς δηλωτικὸς), но активная, производящая причина (λόγος ποιῶν πρᾶγμα). Он предсуществует своему воплощению как идеальная структура, содержащая в себе все те качества, которые должны проявиться в теле, но содержащая их не как актуальные свойства, а как некие смысловые модусы, потенции. Этот логос не включает в себя материю, но является формой относительно материи (περὶ ὕλην λόγος). Привходя в материю, он осуществляет, завершает (ἀποτελεῖν) тело, делая материю оформленным, конкретным сущим. Таким образом, тело как таковое есть сложная сущность (σύνθετον), состоящее из материи и внутрь привнесенного логоса. Сам же этот логос, взятый в чистом виде, есть форма без материи (εἶδος ὄν ἄνευ ὕλης), умопостигаемая структура, которую можно рассматривать отдельно, даже если в реальном теле она неотделима от своего материального воплощения.

Важное различие проводится далее между двумя статусами логоса. Один – имманентный логос, воплощенный в теле, неотделимый от него (ἀχώριστος), являющийся его организующим внутренним принципом. Другой – логос отделимый (χωριστὸς), существующий в Уме (ἐν νῶι) как вечная идея. Последний есть чистая мысль, и более того, сам является интеллигибельной сущностью, частью Ума. Исследование этой высшей, трансцендентной природы логоса выходит за рамки текущего физического рассуждения и относится к метафизике, но сам намек на это различение указывает на иерархическую онтологию: конкретное тело укоренено в имманентной форме, которая, в свою очередь, является отражением или эманацией вечной идеи в Уме.

Внутренняя логика этого отрывка служит ключом к разрешению апорий смешения. Если тело есть не материя с акциденциями, а материя, информированная определенным логосом, то проблема взаимодействия двух тел становится проблемой взаимодействия двух логосов в одной материи. Взаимопроникновение возможно не тогда, когда сталкиваются два куска материи, а когда два формирующих принципа способны совместно определить один и тот же субстрат, породив новый, сложный логос смеси. Качество «твердости», препятствующее проникновению, таким образом, не является просто одним из многих равноправных свойств; оно есть модус проявления конкретного логоса, его способ утверждать свою форму в материи, исключая другие. Следовательно, смешение зависит от совместимости или способности к синтезу самих логосов, а не от механических свойств их материальных носителей.

Современное звучание этого анализа телесности глубоко резонирует с рядом концепций. Во-первых, это прямая параллель с аристотелевской гилеморфизмом и его развитием в философии науки, где различаются структурная организация (форма) и субстрат. Во-вторых, идея имманентного организующего принципа предвосхищает понятие информации, генетического кода или организационного поля в биологии, которое не сводимо к химическому составу, но определяет форму и функцию организма. В-третьих, различение имманентного и трансцендентного логоса находит отклик в дискуссиях о статусе законов природы: являются ли они лишь описаниями наблюдаемых регулярностей (имманентный порядок) или отражают независимые, идеальные математические структуры (трансцендентный логос). Наконец, подход Плотина предлагает нередукционистскую онтологию для современных споров о природе сложных систем, где системные свойства (аналог телесности как целого) невыводимы из свойств элементов, но определяются организационным принципом, «эмерджентным логосом» системы. Таким образом, вопрос «что есть тело?» перестает быть вопросом физики в узком смысле и становится вопросом о природе порядка, формы и индивидуации в чувственном мире.