Читать книгу Эннеады Плотина - Валерий Антонов - Страница 17

Περὶ τοῦ δυνάμει καὶ ἐνεργείαι.

Пределы бытия: материя как инаковость и необходимость в метафизике Плотина.

Рассуждение, представленное в пятом трактате шестой «Эннеады» Плотина, посвященном потенциальному и актуальному бытию, достигает своей кульминации и предельной парадоксальности в анализе материи (ὕλη). Этот анализ не является побочным, но служит необходимым завершением всей онтологической конструкции, выстраивая иерархию бытия от абсолютной актуальности Ума до абсолютной потенциальности материи. Вся логика трактата ведет к неизбежному выводу: подлинная реальность тождественна чистой энергии (ἐνέργεια), вечному акту, лишенному малейшей примеси возможности. Умопостигаемый космос – это сфера совершенной жизни, где всё пребывает в тотальной и самодостаточной осуществленности. Однако этот светлый полюс бытия требует своей противоположности – темного, негативного полюса, который делает возможным само становление и множественность чувственного мира. Этим полюсом и выступает материя, чей метафизический статус Плотин определяет с безжалостной последовательностью.

Материя – это всё в потенции. Но эта формулировка имеет и обратную сторону: быть всем в возможности значит не быть ничем в действительности. Все, что существует в возможности, всегда обладает некоторой актуальной основой. Медь актуально есть медь, даже будучи статуей в возможности. Материя же лишена какой-либо собственной формы (ἀνείδεον) и, следовательно, какой-либо актуальной природы. Её «бытие» – это чистая отнесенность к иному, вечное обещание (ἐπαγγελλόμενον) стать чем-то, которое никогда не исполняется для неё самой. Её сущность – в откладывании, в анабасисе к тому, чем она никогда не станет. Таким образом, она не просто не-сущее (μὴ ὄν), а «не-сущее в большей степени» (πλειόνως μὴ ὄν), ибо избегает не только природы истинно сущего, но и статуса даже ложных подобий, которые всё же суть образы логоса.

Здесь Плотин совершает решающий ход: он присваивает материи особый вид актуальности. Её актуальность – это актуальность лжи (ἐνεργείαι ψεῦδος), «истинной лжи», которая и есть подлинное не-бытие (ὄντως μὴ ὄν). Она не движется, не изменяется, но вечно пребывает выброшенной (ἐκριφεῖσα) и отделенной, будучи захваченной и оформленной то одним, то другим, оставаясь при этом совершенно непричастной их природе. Она – вечный пассивный свидетель, зеркало без амальгамы, отражающее всё, но не имеющее собственного изображения. Это позволяет разрешить парадокс: чтобы материя вечно выполняла свою функцию – быть субстратом становления, – она должна быть неразрушимой. Но её неразрушимость обеспечивается не прочностью, а абсолютной бедностью. Её сохраняют как материю именно тогда, когда отрицают за ней всякую актуальную сущность. Ввести в неё актуальность (ἐνέργειαν εἰσαγαγών) – значит уничтожить её как материю, ибо её причина и сущность – в чистой потенциальности. Следовательно, её «бытие» – это «бытие в возможности» как онтологический модус, отличный от небытия, но радикально противоположный актуальному бытию.

Современное звучание этой концепции многогранно. Во-первых, это прообраз любой философии, пытающейся помыслить условие возможности явлений как радикально отличное от самих явлений – будь то кантовская вещь в себе, понимаемая как негативный предел познания, или «реальное» Лакана как несимволизируемый остаток. Материя у Плотина – это необходимое инаковое, которое делает возможной дифференциацию и становление, само оставаясь недифференцированным и неизменным. Во-вторых, в её описании как «истинной лжи» угадывается критика любого наивного реализма: чувственный мир, покоящийся на материи, несет в самом своем основании принцип неистинности, миражности, будучи лишь отражением подлинных образцов. Наконец, в её вечной пассивности и непричастности видится этический мотив: душа, погружаясь в материю и отождествляясь с ней, обретает ложное бытие и подпадает под власть иллюзии; её освобождение – это обратное движение к чистой актуальности Ума, где нет ничего потенциального, а значит, ничего не завершенного или страдающего.

Таким образом, трактат Плотина выстраивает целостную онтологическую драму с двумя главными действующими лицами: Умом как актуальностью par excellence и материей как потенциальностью par excellence. Между ними разворачивается вся панорама космоса – от вечных идей до преходящих тел. И если Ум есть свет и жизнь, то материя – это не тьма как некая сущность, а само отсутствие света; не смерть, а отсутствие жизни. Её необходимость – это необходимость предела, без которого невозможна никакая форма, но который сам по себе есть лишь голое, актуальное ничто. В этом бескомпромиссном дуализме, смягчаемом лишь иерархией эманации, заключена вся сила и вся трагедия неоплатонического мировоззрения, где красота и порядок мира рождаются из вечного соседства с безобразной и неустранимой инаковостью.

1. О потенциальном и актуальном бытии.

В пятом трактате шестой «Эннеады» Плотин обращается к фундаментальной для всей античной и последующей философии дихотомии: различию между бытием в возможности (δυνάμει) и бытием в действительности (ἐνεργείαι). Однако он не просто воспроизводит аристотелевскую терминологию, а подвергает ее тонкому анализу, стремясь прояснить внутреннюю логику этих понятий и их применимость к различным уровням реальности, особенно к сфере умопостигаемого.

Первичный вопрос, который ставит Плотин, – это соотношение самого состояния «бытия в действительности» (ἐνεργείαι ὄν) и «действительности» или «энергии» (ἐνέργεια). Являются ли они тождественными? Его рассуждение подводит к выводу, что это не одно и то же. Сущее, пребывающее в актуальности, – это некое завершенное состояние, в то время как «энергия» скорее означает сам акт, процесс осуществления или внутреннюю деятельность, благодаря которой это состояние поддерживается. Это различение становится критически важным для понимания высших начал: Единое и Ум (Нус) существуют в абсолютной актуальности, но способ их бытия – это вечная, неизменная энергия, самотождественная деятельность мышления.

Далее Плотин тщательно исследует понятие «потенциального». Он отвергает возможность говорить о чистой, ни к чему не отнесенной потенции. Потенциальное бытие всегда есть бытие чего-то в возможности стать иным. Классический пример – медная глыба, которая есть статуя в возможности. Ключевой критерий, выделяемый философом, – это способность принять иную форму или стать иным, оставаясь при этом некоторым субстратом. Эта способность может реализоваться двояко: либо субстрат сохраняется, приобретая новое качество (медь становится статуей), либо он уничтожается, давая начало чему-то другому (вода, испаряясь, становится воздухом). Таким образом, потенциальное – это всегда нечто лежащее в основе (ὑποκείμενον), предназначенное природой к восприятию определенных страданий, образов, видов. Плотин замечает, что это стремление к изменению может быть направлено как к лучшему, так и к худшему, к собственной порче, что подчеркивает динамичный и неоднозначный характер материального мира.

Отсюда вытекает важнейший тезис о сфере умопостигаемого. Если в чувственном мире мы наблюдаем взаимопревращение потенциального и актуального, то в мире Ума, по Плотину, царит чистая актуальность. Ум есть вечная ἐνέργεια, полная и совершенная действительность, в которой нет места неосуществленной возможности. Если бы в умопостигаемом мире существовало нечто только в возможности, оно так навсегда и осталось бы потенциальным, никогда не переходя в акт, ибо в вечности нет временной последовательности «сперва – потом». Следовательно, Ум и все его идеи (эйдосы) существуют в состоянии непрерывного и самодостаточного энергийного свершения. Этот момент имеет глубокое современное звучание: он противопоставляет два модуса существования – временный, становящийся, всегда незавершенный (материальный космос) и вневременной, цельный и самореализованный (мир истинного бытия и мысли). В контексте современной философии сознания или космологии это может быть прочитано как различение между процессуальным, эволюционирующим бытием и бытием как тотальной и моментальной презентацией всех возможных содержаний.

Наконец, Плотин уточняет терминологию, связывая «потенциальное» (δυνάμει) прежде всего с состоянием по отношению к актуальности (ἐνεργείαι), а «силу» или «способность» (δύναμις) – с отношением к деятельности (ἐνέργεια). Это позволяет провести более четкую границу между пассивной возможностью-потенциалом субстрата и активной силой как началом действия или изменения. Итоговая картина, выстраиваемая Плотином, представляет собой иерархию: на низшем уровне – материя как чистая потенция (почти не-бытие), выше – чувственные вещи, смешанные из потенции и актуальности, и на вершине – чистый, лишенный всякой потенциальности Актуальный Ум, чья сущность и есть его вечная энергия-мышление. Эта онтологическая схема не только систематизирует аристотелевское наследие, но и радикализирует его, утверждая примат абсолютной актуальности над становлением как основу подлинной реальности.

2. О материи как чистой потенции.

Развивая анализ потенциального и актуального, Плотин обращается к наиболее проблемному случаю – материи (ὕλη). Вопрос формулируется радикально: является ли материя чем-то иным в актуальности, что лишь потенциально относится к формам, которые ее оформляют, или же она есть ничто в актуальности? Его рассуждение ведет к утверждению последнего: материя есть чистая потенция, лишенная какой-либо собственной актуальной определённости. Это не субстрат, обладающий актуальными свойствами, которые меняются, а абсолютная возможность принять любую форму, само лишённое формы начало.

Чтобы прояснить эту мысль, Плотин возвращается к примеру со статуей, но делает более тонкое различение. Когда говорят «медь есть статуя в возможности», а затем «статуя есть в действительности», возникает кажущееся противоречие. Медь как таковая не становится статуей в действительности. Скорее, из медного субстрата, который был в возможности, возникает нечто новое в действительности – составное целое (συναμφότερον), то есть оформленная статуя. Актуальность здесь принадлежит не меди, а форме, привнесенной в нее. В случаях коренного превращения (например, вода в пар) это еще очевиднее: прежний субстрат исчезает, и потенциальное оказывается совершенно иным, чем актуальное.

Однако Плотин намеренно сталкивает этот пример с другим типом перехода – приобретением нематериального качества, такого как знание. Человек, будучи грамотным в возможности, становится грамотным в действительности, и при этом сам субъект (например, Сократ) остается тождественным себе. Как это согласуется с тезисом, что потенциальное и актуальное – разное? Философ разрешает это, вводя различение по привходящему свойству (κατὰ συμβεβηκός). Незнающий человек не есть знающий в возможности поскольку он незнающий. Его невежество – привходящее состояние. Потенциальным знающим он является в силу своей души, которая по своей природе восприимчива к знанию. Таким образом, основанием потенции здесь служит не материальный субстрат, меняющий сущность, а внутренняя способность (ἐπιτηδειότης) сущности, которая может актуализироваться, не уничтожая субъекта.

Это приводит к важному уточнению онтологического статуса формы. Если потенциальное – это подлежащее (ὑποκείμενον), а актуальное – составное целое, то как назвать саму форму, пребывающую на меди? Плотин предлагает понимать ее как определенный вид энергии (ἐνέργεια), а именно как ту деятельность или актуальность, благодаря которой нечто существует в действительности, а не только в возможности. Это не энергия в абсолютном смысле (как вечная деятельность Ума), а «энергия вот этого» – конкретный акт оформления данного субстрата. Противопоставляется она не просто потенции, а особого рода силе (δύναμις), которая способна порождать эту энергию из себя. Иллюстрация – добродетель мужества (ἀνδρία) как укорененная сила (ἕξις) и конкретный мужественный поступок (ἀνδρίζεσθαι) как ее энергия. Форма, следовательно, есть актуализирующая энергия для материи, в то время как сила (способность) – это внутреннее начало такой актуализации в сущем, уже обладающем определенной природой.

Таким образом, анализ Плотина выстраивает иерархию отношений потенции и акта. На низшем уровне – материя как чистая, бескачественная потенция, принимающая энергию-форму извне. На уровне сложных тел актуально составное целое, а потенциально – их материальный субстрат. На уровне души и качеств потенция становится внутренней силой (δύναμις), которая может самостоятельно развертываться в соответствующую энергию-деятельность, не разрушая сущность носителя. Это различение имеет глубокое современное звучание, указывая на фундаментальную разницу между пассивной восприимчивостью внешнего материала и активной, имманентной потенциальностью развитых систем (как в человеке или живом организме), где возможность уже содержит в себе программу собственной актуализации. Материя же остается вечным, неистребимым принципом инертности и возможности инаковости в самом сердце мироздания.

3. Чистая актуальность умопостигаемого мира.

Конечной целью проведенного различения потенциального и актуального является разрешение ключевого для неоплатонизма вопроса: каков модус бытия в сфере умопостигаемого (τὰ νοητά)? Предыдущий анализ подводит к строгому выводу: в умопостигаемом мире не может быть места бытию в возможности (τὸ δυνάμει). Этот мир вечен (αἰών), а не временен (χρόνος), в нём нет материи как субстрата для изменений, ничто не «должно стать» тем, чем оно еще не является, ничто не переходит в иное состояние и не порождает другое, выходя из себя. Следовательно, там нет и потенциальности как таковой. Даже если бы кто-то, вслед за некоторыми толкователями Платона, допускал наличие некой «умопостигаемой материи», она не могла бы быть потенциальной в привычном смысле. Ведь в умопостигаемом всё есть форма и эйдос. То, что в другом контексте можно было бы считать «материей» (например, душа по отношению к Уму), на самом деле само есть эйдос, вечный и неотделимый от своей сущности. Его «двоичность» (например, мышление и мыслимое) есть единство одной природы, подобно тому как Аристотель называл эфирное тело бестелесным. Это не потенциальность, а нераздельная полнота.

Возникающее возражение рассматривается на примере души: разве душа не есть животное в возможности, когда его еще нет, но оно должно появиться? И разве музыкальные способности не существуют в человеке потенциально до обучения? Не означает ли это, что потенциальность проникает и в умопостигаемое? Ответ Плотина категоричен: нет. В таких случаях речь идет не о потенциальном бытии (δυνάμει), а о силе или способности (δύναμις). Душа – это активная сила для жизни и мышления, а не пассивный субстрат, ожидающий оформления. Её переход к деятельности – это не становление из небытия в бытие, а развертывание имманентно присущей ей энергии.

Итак, как же тогда существует актуальное в умопостигаемом? Не по аналогии с составной статуей, чья актуальность обусловлена наличием формы. Каждый эйдос в Уме есть актуальность постольку, поскольку он есть совершенная, завершенная и самотождественная форма. Ум (Νοῦς) не переходит от возможности мыслить к акту мышления, ибо для такого перехода потребовалась бы еще более первичная причина, уже пребывающая в акте. Напротив, Ум изначально и вечно содержит в себе всё своё содержание в состоянии полной осуществленности. Бытие в возможности всегда требует действия внешнего начала для своего перехода в акт. То же, что от самого себя и всегда пребывает в одном и том же совершенном состоянии, и есть истинная энергия (ἐνέργεια). Следовательно, все первичные сущности – чистая энергия. Они обладают всем, чем должны обладать, обладают этим от самих себя и вечно.

Таким образом, весь умопостигаемый космос есть мир тотальной актуальности и энергии. Он не просто «в действительности», он есть сама Действительность. Все его элементы – это одновременно и актуальные сущности (ἐνεργείαι), и энергии (ἐνέργειαι). Это жизнь в её наивысшем и наилучшем проявлении, непрерывное бодрствование и излияние бытия. Умопостигаемый мир – это место и сфера самой жизни (τόπος ζωῆς), изначальный источник и родник (πηγή), из которого проистекают истинная душа и сам разум. В этом утверждении звучит центральный метафизический пафос Плотина: подлинная реальность есть вечно длящийся, самодостаточный акт, лишенный всякой нехватки, становления и потенциальности, которые характеризуют наш изменчивый мир. Его современное звучание можно услышать в поисках абсолютных оснований, в идее сознания как чистой присутственности или в попытках помыслить реальность вне категорий времени и возможности, как вечное настоящее, где всё уже есть.

4. Апории материи: не-бытие как чистая потенция.

Проведя разграничение между потенциальным и актуальным, а также утвердив чистую актуальность умопостигаемого мира, Плотин обращается к наиболее парадоксальному пределу своего анализа – к материи (ὕλη). Все, что существует в возможности, имеет и некоторое актуальное бытие, на основе которого оно может быть отнесено к чему-то иному как к потенциальному. Но материя определяется как то, что есть «все вещи в возможности». Как же тогда можно сказать, что она есть что-то актуальное из сущих? Если она сама по себе не есть ни одна из актуальных вещей, которые возникают на её основе, то выходит, что она не есть сущее (οὐδ᾽ ὄν). Каким же образом не-сущее может быть актуально чем-то? Рассуждение приводит к радикальному заключению: материя не принадлежит к числу сущих.

Однако возникает возражение: быть может, она не есть ни одно из тех сущих, которые возникают на ней, но это не мешает ей быть чем-то иным? Нет, отвечает Плотин, ибо коль скоро не все сущие пребывают на материи (существуют и умопостигаемые, бестелесные сущности), то материя, будучи лишенной всех тех определений, которые суть сущие, сама оказывается не-сущим (μὴ ὄν). Она мыслится как нечто бесформенное (ἀνείδεον), а значит, не может быть эйдосом. Следовательно, её нельзя причислить и к умопостигаемым сущим. Таким образом, с обеих сторон – и со стороны чувственных форм, и со стороны умопостигаемых идей – материя есть не-сущее. Это делает её «не-сущим в большей степени» (πλειόνως μὴ ὄν), абсолютным лишением.

Далее Плотин доводит логику до предела. Материя не только избегает природы истинно сущего, но не может достичь даже статуса ложно именуемых сущих (как, например, образы или отражения), поскольку она не есть даже призрак логоса (ἴνδαλμα λόγου), каковыми являются чувственные вещи. В каком же модусе бытия её можно уловить? Если она не укладывается ни в один модус бытия, то какая актуальность (ἐνεργείαι) может ей соответствовать? Ответ подразумевается: никакая. Материя есть абсолютная потенциальность, лишенная какого-либо актуального определения, чистая возможность, граничащая с небытием. Её «бытие» – это бытие иноприсутствия, восприимчивость, лишенная собственной природы. В этом заключена её метафизическая трагедия и необходимость: будучи необходимым условием становления и множественности чувственного мира, она сама обречена на вечное отсутствие, на статус призрачного субстрата, который никогда не становится собой, ибо у него нет «себя». Это глубоко современная мысль, предвосхищающая понятия чистой различимости, абсолютного Другого или материального условия возможности, которое само никогда не является позитивным элементом системы. Материя у Плотина – это не субстанция, а радикальная инаковость, необходимое ничто, позволяющее быть всему иному.

5. Логика небытия: материя как актуальное ничто.

Если материя есть не-сущее, то каким образом мы вообще можем о ней говорить и утверждать, что она есть нечто среди сущих? Плотин отвечает: мы говорим о ней как о потенциальном (δυνάμει). Но означает ли это, что, будучи уже потенциально, она уже в каком-то смысле есть, поскольку «должна стать»? Нет, её бытие как таковое постоянно откладывается (ἀναβάλλεται) на то, чем она станет. Её удел – никогда не быть собой, а всегда быть возможностью другого. Следовательно, её бытие в возможности – это не бытие чего-то определённого, а бытие всем в возможности. Поскольку она ничто сама по себе, а есть лишь постольку, поскольку она материя, то у неё нет и актуального бытия. Если бы она когда-либо стала чем-то актуальным, то этим актуальным было бы именно это «что-то», а не материя как таковая. Она перестала бы быть всецело материей, уподобившись меди, которая, становясь статуей, сохраняет некоторую актуальную природу.

Таким образом, материя есть не-сущее (μὴ ὄν), но не в том относительном смысле, в каком не-сущим является, например, движение, которое всё же принадлежит сущему, проистекает из него и пребывает в нём. Материя же – словно выброшенная и полностью отторгнутая (ἐκριφεῖσα), абсолютно отделённая и неспособная изменить самое себя. Она остаётся тем, чем была изначально, – не-сущим, и так пребывает вечно. Она никогда не была актуально чем-либо, отрешившись ото всех сущих, и никогда не стала чем-либо. То, во что она желала облечься (формы), не смогло её окрасить или изменить. Она остаётся, будучи в возможности по отношению к последующему, в то время как актуальные сущие, которые на ней являлись, уже прекратились. Она является, будучи захваченной (καταληφθεῖσα) тем, что возникает после неё, и оказывается последней и низшей даже среди них. Захваченная с обеих сторон – и со стороны умопостигаемых образцов, и со стороны чувственных подобий, – она не становится актуально ни тем, ни другим. Ей оставлено быть лишь в возможности – слабым и смутным призраком (εἴδωλον), неспособным обрести форму.

Следовательно, её актуальность (ἐνεργείαι) – это актуальность призрака. А значит, её актуальность – это актуальность лжи (ψεῦδος). И эта ложь тождественна «истинной лжи», а это и есть подлинное не-сущее (ὄντως μὴ ὄν). Если она актуально есть не-сущее, то она – в большей степени не-сущее и, следовательно, поистине не-сущее. Таким образом, далеко от того, чтобы иметь актуальность какого-либо сущего, она по самой своей истине пребывает в не-сущем. Если ей должно быть, то ей должно быть актуально не-бытие, чтобы, отступив от истинного бытия, она обрела своё бытие в не-бытии. Ведь у ложно сущих, если отнять их ложь, отнимается та видимость сущности, которой они обладали. А у тех, чьё бытие и сущность – в возможности, введение актуальности уничтожает причину их существования, поскольку их бытие было именно в потенциальности.

Следовательно, если необходимо сохранить материю неразрушимой, нужно сохранить её именно как материю. А для этого, по-видимому, следует говорить, что она существует только в возможности, – дабы она была тем, что она есть. Иной вывод означал бы разрушение самой её природы. В этом заключена жесткая логика её метафизического статуса: её вечность и необходимость как принципа инаковости и восприимчивости гарантированы лишь её абсолютной бедностью, её актуальным ничто. Её бытие – это бытие-в-возможности, которое никогда не переходит в акт, ибо её акт есть чистая лишённость, «истинная ложь» чувственного мира. В современном прочтении это можно понять как утверждение о том, что условие возможности любого позитивного содержания (материя) само должно быть радикально пустым, лишённым всех позитивных определений, чтобы не влиять на то, что его заполняет. Это прообраз понятия чистого различия или абсолютной негативности, которая, не будучи ничем, делает возможным всё.