Читать книгу Сон-да-ветер. Дилогия - Александра Глазкина - Страница 12

Чернила из каракатицы, перья из хвоста первой невезучей птицы, страницы из травы, переплет из ткани. Бытовую волшбу я освоил уже давно. На нее требуется гораздо меньше сил, чем на погоду, легкое развлечение в часы затишья. Создать книгу из воздуха, будь он хоть трижды подчиненной мне стихией, конечно, не выходит. Но под рукой достаточно материалов, чтобы, получить желаемый результат. Сам не знаю, почему выходит именно книга. Когда я только попал сюда, то возмущался, что никто не удосужился запечатлеть в свитках знания о здешнем мироустройстве. Мне, как человеку информационного века, хотелось, чтобы нужные сведения тут же оказывались под рукой.

Сейчас у меня нет ни малейшего желания писать о том, что я знаю. Кому это нужно? Передавать полномочия я не собираюсь. Какой дурак добровольно откажется от власти, силы, долголетия и, главное, от эйфории пребывания в потоке? Вспоминая себя, тогдашнего, могу только радоваться, что мне хватило решимости шагнуть в пустоту, открыв, тем самым путь к постижению стихии.

Так о чем же я сейчас хочу написать? Вот он, добротный фолиант, неуместный среди остатков завтрака, лежит на столе, созданный моей магической волей. Мемуары «Как я стал ветром»? Неплохое название для бестселлера, вот только, боюсь, читателей не наберется. Кто из смертных осмелится постичь тайны Смотрителя? Одна вот решилась, и то…

При воспоминании о Рине у меня невольно сжимаются кулаки. Я уже смирился с ее гибелью, но вот с причинами этой гибели смириться не могу. Как нелепо, как глупо! Неуемное женское любопытство. Сейчас, год спустя, нежность воспоминаний все чаще сменяется гневом. Ей недостаточно было чувствовать мою человеческую любовь. Ей хотелось постичь мое стихийное воплощение. И, несмотря на запрет приближаться к белой башне, однажды она не выдержала и пришла посмотреть, как муж ее становится ветром…

Даже моей магической силы не хватило бы на то, чтобы исцелить смертную, сорвавшуюся с такой высоты. Зато я впервые увидел, вернее, ощутил, как радуется нежданной жертве изначальная стихия. Будто бесформенное чудовище, которое сначала нападает, а потом, довольно урча, отползает в сторону и затихает. После этого я стал быстрее распознавать сигналы и гораздо увереннее справляться с непослушными ветрами, значит, жертва и впрямь способствует наращиванию силы.

Я знаю, Бриз не жаловал Рину, и первое, что он сказал, я могу утешать себя тем, что, потеряв любимую, я нарастил силу, ведь все равно Сомния не даровала Рине дар видеть и толковать знамения. А зачем мне жена, которая не может служить проводницей в мир сновидений? Если бы мог, я бы тогда убил его за эти слова. Что мне дело до стихии, до неведомой богини и ее знамений! А сейчас, как бы ни хотелось в этом признаваться, я понимаю, что в чем-то Бриз прав.

С момента, как Рина ступила на остров, Бриз ретировался. Сначала я счел это деликатностью, потом понял, что это – тщательно сдерживаемая, непонятная для меня неприязнь. Но кому интересно мнение стихийного духа?! Как бы я ни подшучивал над ритуалом, стоило мне увидеть свою нареченную, я пропал. Она была такой красивой, такой желанной, такой трогательно покорной.

Ослепленный страстью, я долго закрывал глаза на очевидное. На то, что покорность испарилась ровно в тот миг, когда Рина поняла, что обрела власть над моим сердцем. Ей хотелось не любви, а власти над миром, хотелось стать не просто женой Смотрителя, а самой обернуться в стихию. Объясняла она это тем, что хочет постичь меня не только, как человека. Почувствовать нас как одно целое. Выпытывала. Подсматривала. За что и поплатилась.

Долгое время я списывал свое жуткое состояние на то, что стал невольной причиной смерти Рины. И только спустя долгое время смог признать, что больно было не от этого. А от понимания – она не любила меня. Привыкшая к власти и поклонению в своей жизни до острова, Рина и здесь стремилась к тому же, пусть даже это была власть над одним мной. А я, как слепой, выполнял все, что она хотела. Решился на обряд. Показал ей белую башню и розу ветров. Могу теперь утешать себя, что в подобную ситуацию попадали многие мужчины, ослепленные страстью, но сам-то от этого меньшим болваном я не стану!

Верчу перо, не понимая, что мне делать. Потом, в который раз, пробую превратить перо в шариковую ручку, но магическое нечто упорно отказывается воплощать предметы, неизвестные здешнему миру. С момента, как я обнаружил погодник на полке, не устаю задаваться вопросом, откуда же здесь подобный артефакт? Если это – не удачное воплощение барометра из моего мира, значит, где-то на материке и впрямь сохранились предметы из эпохи первой луны, когда еще не было смотрителей? Но зачем материализовать его здесь? Устав мучиться от загадок, решаю, что прежний Аир обладал своеобразным чувством юмора, и погодник – напоминание о том, что теперь вся власть над ветрами вершится по мановению руки. И возвращаюсь к дневнику.

Наверное, ведение записей – это иллюзия общения, по которому я истосковался. После смерти Рины Бриз предпочел обходить меня стороной, но вскоре стал намекать, а потом и вовсе говорить в открытую, что пора бы подать знак и пригласить новую нареченную. И в ответ получил такую трепку, что долго не мог восстановить энергию, чтобы вернуть себе человеческое обличье. С тех пор мы почти не видимся. Он молча появляется, смотрит, как заботливый родственник, навещающий душевнобольного и с грустью убеждающийся, что улучшения не наступает. И вновь исчезает.

Отшвыриваю прочь пустую книгу и переношусь на башню. В центре зала по первому взмаху руки появляется уже привычная картина мира, подвластного мне. Сегодня все спокойно, лишь над горами далекого княжества на северо-востоке собираются тучи. Ничего, эта гроза не опасна. Взмахиваю еще раз, и изображение меркнет. Земные компьютерные гении все локти бы искусали при виде таких способностей.

Я томлюсь от бездействия. Так, что готов сам вызвать смерч, чтобы его же потом и усмирить. Что ж, такого я, конечно, не сделаю, но дежурная тренировка не помешает. Перехожу в свое стихийное состояние, как обычно, теряя счет времени и наслаждаясь потоком, и несусь в сторону большой земли. Прибрежные селения пролетаю мимо, там все уже так знакомо, что никакого интереса во мне они не вызывают. Я видел, как молятся Сомнии гибкие юные красавицы, я слушал споры на сходе старейшин о дележке плодородной земли, которой так мало в этих местах. Я брел по воде вслед за влюбленными парочками, беззастенчиво слушая их признания. Я сидел у ритуальных костров и в лодках ныряльщиков, достающих жемчуг.

Сегодня я лечу дальше, за перевал, к границе, где заканчиваются мои владения, и вступает в силу Терра. Посылаю ей знак, так сказать, о тренировочном полете, и получаю ответ о позволении пересечь границу. То, что я когда-то постигал с трудом, сейчас происходит быстро и естественно.

Пограничье, как водится, место неспокойное и малоприятное. Но именно эти изломанные скалы, выжженная земля и безлюдье как нельзя кстати соответствуют сейчас моему настроению. Я перевоплощаюсь и иду по пустыне, жадно впитывая физические ощущения: жар земли, которая сейчас, в сумерках отдает его обратно моей стихии, колкость травы под ногами, стрекот цикад. Пусть для людей я – призрак, но природа щедро одаривает меня впечатлениями.

И, неожиданно для себя, набредаю на посиделки у костра. Сначала досадую на нарушенное уединение, а потом все же подхожу. Это караван торговцев, а я уже успел убедиться, что из их разговоров подчас можно узнать о самых последних событиях, произошедших среди людей. Невидимый, подсаживаюсь, и невольно сожалею о своей временной бесплотности, уж больно ароматно пахнет похлебка, весело булькающая в котелке над костром. Интересно, я ведь пил ключевую воду в срединных землях и срывал травинки в степи, смогу ли я отведать человеческой пищи. Рискнуть? Так, наверное, и рождаются байки о самодвижущихся предметах. Но, нет, не могу ухватить ложку, да и, рискнув прикоснуться к котелку, ожога не чувствую. Хитро устроено: все, что создано человеком, для меня здесь недоступно. Ну, и, ладно, придется довольствоваться разговорами!

– Собери еще хвороста, пока не стемнело, – командует один караванщик другому, – нечего здесь по ночам бродить! Места дикие, неспокойные.

Тот послушно поднимается и скрывается в ущелье, где среди скал виднеется скудная растительность. Уставшие после долгого перехода, люди ужинают и начинают сонно приваливаться к теплым бокам лошадей. Палаток они не ставят, видимо, привал будет недолгим. Сегодня им не до бесед и, разочарованный, я уже встаю, как вдруг из-за моей спины бесшумно выныривают из сумерек всадники. У них темные одежды и лица, закрытые платками, так, что видно только яростно сверкающие глаза. Дальше все случается, как в кино на ускоренной перемотке. Караванщики даже не успевают вытащить сабли из ножен, как их, одного за другим, убивают, безжалостно и молниеносно. Лишь льется на бесплодную землю темная кровь и, ослепительным потоком, льется из прорех в мешках жемчуг.

Через несколько минут все кончено. Я стою в оцепенении, когда из ущелья, с огромной охапкой хвороста в руках, появляется последний из караванщиков. Он тоже замирает, а потом, выронив хворост, бросается обратно, и грабители несутся вслед за ним, держа над головой обагренные кровью мечи. Понимая, что расстояние слишком велико, кто-то бросает копье, и над равниной слышится отчаянный крик раненого.

Не знаю, засчитывается ли это как вмешательство, но, на мгновение перевоплотившись, не думая о том, что могу кого-то зацепить, я лечу и сметаю вниз камни. Теперь между жертвой и преследователями воздвигнут надежный барьер, хотя я, похоже, испортил единственный нормальный путь между равниной и побережьем. Вернуться к каравану выше моих сил. Боюсь, что на этот раз не сдержусь и смету грабителей с лица земли! Поэтому перевоплощаюсь и спускаюсь к человеку. Оглушенный грохотом, он растянулся на земле, но, конечно, ни один, даже самый мелкий камушек его не задел. Как, к моему сожалению, не пострадали от камнепада и грабители, так безжалостно расправившиеся с невинными людьми.

Поднимайся! – говорю я ему, но он, конечно, меня не слышит.

Я вновь бессилен. Сможет ли он вернуться домой? Какая сила поведет его: любовь к девушке, оставленной на берегу? Долг, призывающий рассказать сородичам о страшной гибели близких? Жажда жизни? Я не смогу ему помочь, как не в силах я находиться дальше рядом, наблюдая за его жалкими попытками подняться.

После долгих раздумий удаляюсь на безопасное расстояние, и, став стихийным, проношусь над дорогой, которой шел караван. С корнем выворачиваю огромные валуны, заставлявшие путников идти в обход; засыпаю камнями провалы; сглаживаю крутые спуски. Я не могу помочь несчастному, но теперь путь домой стал таким, что его по силам одолеть даже отчаявшемуся и раненому.

Напоследок проношусь над побережьем, над густой россыпью ритуальных костров. А потом улетаю на остров и несколько дней с тревогой жду расплаты за своеволие. Но, видимо, мое вмешательство не противоречит устоям, потому что ничего не происходит. Я успокаиваюсь, но понимаю, что продолжать свои приключения человека-невидимки у меня нет ни малейшего желания. Слишком гнетущее впечатление произвела на меня сцена безжалостной расправы. Казалось бы, в моем прежнем мире я каждый день смотрел новости о терактах, авиакатастрофах, войнах. Но все это воспринималось отстраненно, как в кино. Массовые смерти – неизбежное зло нашего мира, но следующая за новостями реклама йогуртов и анонсы музыкальных шоу снижали градус восприимчивости к ужасам.

Здесь же я впервые оказался в эпицентре события. Я засыпаю и каждую ночь вижу, как хлещет кровь из перерезанного горла, слышу наполненные болью и отчаянием предсмертные стоны. Иногда вспоминаю того человека, что чудом избежал смерти и задаюсь вопросом, смог ли он вернуться? Дождались ли на берегу своего горевестника? Но на побережье больше не летаю.

Отец учил, что эффективно управлять людьми можно, лишь научившись вникать в их нужды: от самого важного клиента до простого уборщика. Но я решаю, что для меня проще – держать дистанцию, не видеть и не знать ничего о судьбах тех, кто молит меня о попутном ветре и благодатном дожде. На виртуальной карте, услужливо разворачивающейся в зале башни, нет домиков или фигурок, там лишь вихревые потоки и грозно налитые чернотой тучи. Вот этого и буду держаться!

И все же, не отдавая себе отчет, все чаще и чаще совершаю полеты вокруг острова, надеясь, что в окружении мощных вихрей, в стремительном полете найду успокоение. Тщетно! Я чувствую себя, как сорвавшийся с цепи пес, который сам не рад своей свободе, вот только осадить его некому. Однажды, возвращаясь к башне, едва не сметаю с площадки Бриза. Он морщится, как от боли, хоть это и невозможно.

– Какого черта ты тут делаешь? – кричу я, еще обуреваемый внутренним ветром.

– Чертей здесь нет, Мико. Я пришел к тебе, чтобы снова спросить. Можешь не верить, но я чувствую, как стихия волнуется. Ты теряешь контроль, Мико, с тех пор, как… как погибла Рина. Тебе нужно стабилизироваться, тебе нужна невеста.

– Опять? – сейчас я, должно быть, похож на грозное божество из детских книжек: карикатурно раздутая фигура и молнии из глаз.

Чего я меньше всего хочу сейчас, так это женской смиренности и любви. Не невеста мне нужна, а враг, противник, один из тех, чьи лица скрывались под платками, чтобы изрубить, растерзать, измучить! От гнева меня распирает так, что я увеличиваюсь в размерах, не переходя в стихию, но и не соблюдая границ физического тела. В таком состоянии со мной никто не рискнул бы связываться, но Бризу, похоже, наплевать. Он опускает голову:

– Ты можешь опять наказать меня, но я лишь хочу тебе помочь. Тебе, и всем нам, кто под твоей властью.

– Да как ты смеешь указывать мне!

Не сдерживаясь, запускаю в него вихрь. Он вдруг отскакивает, а ведь в прошлый раз смиренно принял наказание.

– Значит, бунт? – реву я.

Все, это предел! Плевать мне, что с ним будет, но он мне надоел! Продолжаю хлестать его силой, а он кружит над пропастью, уворачиваясь. И вот с моей руки срывается молния. Срывается и уносится в сторону побережья. Мы замираем, и Бриз с трудом выговаривает:

– Вот и свершилось!

После чего развоплощается, оставив меня в бессильной ярости. Так он специально спровоцировал меня на битву, чтобы обманом вырвать знамение? Меня обошел мой собственный элементаль! Срываясь, несусь вслед за молнией, понимая, что опоздал. На побережье, встревожено запрокидывая головы к небу, налитому свинцовой чернотой, уже наверняка выбегают люди, а на песке, оплывая, застывает хрустальный знак. Знак, что Смотритель требует новую жертву. Я не вижу этого, только чувствую далеко внизу живую пульсацию: растерянность, страх, неяркое мерцание душ.

Что случится, если я сейчас перевоплощусь? Вмешаюсь в человеческую жизнь, отменю знамение? И тут же понимаю всю беспомощность своих намерений. Я ничего не смог сделать в эпицентре кровавой бойни. Не смогу и впредь.

Возвращаюсь на башню и уж там вновь даю себе волю. Должно быть, страшно сейчас выглядит со стороны остров, окутанный свечением и бешено крутящимися вихрями. В какой-то момент чувствую, что стихия вырвется из-под моей власти и замедляю поток. Проваливаюсь на холодный пол зала, корчусь от боли. А потом долго лежу, ласкаемый холодным светом чужих лун. Абсурдный мир, где я успокаиваю бури, но не могу отказаться от ненужной мне человеческой жертвы!

Наверное, в такие моменты Смотрители и принимают решение призвать преемника и развоплотиться. Недавно я думал, что отказываться от власти смотрителя – удел дураков, сейчас жажду им стать. Но тут с ужасом понимаю, что не знаю, как это сделать. Просто захотеть? Отдать мысленный приказ? Визуализировать наш мир, чтобы оттуда вывалился какой-нибудь бедолага? Открыть небесную воронку за белой башней, которая поглощает избыток силы, чтобы сблизить этот мир с другими? Но врата между мирами подвластны лишь Сомнии, а со мной без посредницы она не заговорит. Бриз не рассказал условия смены власти, конечно, кто же ждет, что я сдамся через такой короткий срок?

Как развоплотиться, тоже не знаю. И спросить не у кого. Даже сквозь отчаяние, которое сейчас охватывает меня, пробивается здравый смысл, подсовывающий картинку: я спрашиваю у кого-нибудь из Смотрителей, как мне развоплотиться, и они с готовностью мне помогают, забирая себе власть над осиротевшей стихией. И все, начало нового апокалипсиса! Черт, я даже умереть в этом мире по своей воле не могу! Чертей тут нет, вспоминаю слова Бриза. Где же он, мой вечный трикстер? Осмелится ли он показаться мне на глаза после такого своеволия?

А там, на побережье, уже готовятся снять ожерелье с новой нареченной. Ну и что, что не выдержан привычный срок! Что без малого два года назад уже плыла лодка по лунной дороге. Я – в своем праве, и никто из смертных не осмелится проигнорировать знамение!

Нет, я не перенесу, если по моей вине еще раз погибнет человек. Не перенесу, если меня вновь обманут. Изменить уже ничего не могу, но в этот раз я не допущу ошибки. Какая бы девушка не появилась на берегу, я не подпущу ее близко! Пусть живет, как может! Тогда не жаль будет ни отпускать ее, ни, если уж я очерствею окончательно, сбрасывать в пропасть! Для любви в моей душе места больше не найдется. Приняв это решение, успокаиваюсь. В конце концов, ничего страшного не произошло. Закрываю глаза и засыпаю прямо на полу, растворяясь в лунном холоде. Сомния не явит мне подсказку, как выбраться из этого сумасшедшего мира, но сон – это всегда передышка.