Читать книгу Сон-да-ветер. Дилогия - Александра Глазкина - Страница 21

Я почти не удивляюсь, когда утром, выйдя на крыльцо, вновь вижу Бриза, а не Мико. На этот раз он зовет меня на пляж, и я соглашаюсь. Мне не хочется вновь заводить разговоры о Мико, но и сидеть в одиночестве невыносимо. Совенок забавный, но все, что он может – ухать и трясти крыльями, а я хочу хоть с кем-то поговорить. Бриз избегает сложных тем, не вспоминает вчерашнее, просто развлекает меня забавными историями о том, как наблюдал за игрой дельфинов или как птицы соревновались за добычу, оказавшуюся обманкой.

Я невольно вспоминаю Габи, наши вечные подшучивания друг над другом и его забавные рассказы о том, что случалось в пути. Вспоминаю и мрачнею. И Бриз мгновенно улавливает перемену моего настроения.

– Я что-то не то сказал?

– Нет, просто… вспомнила дом…

– Конечно, сложно привыкнуть к переменам, но, кто знает, что готовит нам судьба. Возможно, именно здесь, на острове, тебя ждет большое счастье…

Это он меня так ненавязчиво к Мико подталкивает? Но в светлых, почти прозрачных глазах моего спутника – искреннее сочувствие, и я неожиданно решаюсь. И все, что так долго копилось в душе, наконец, обретает свободу. Я рассказываю о том, как страдал отец, как хотел перемен, как отдал меня в храм. Рассказываю о знамении и о том, что жрица запретила мне говорить о нем, и караван погиб. Делюсь своими подозрениями о смерти Габи и о том, как на меня пал жребий стать нареченной. О том, как ушла по лунной дороге мама, а я собиралась бежать в срединные земли.

Так, незаметно, я освобождаюсь. И все это время Бриз, сидящий рядом, молчит и только легким касанием гладит мою руку, успокаивающе. Мы знакомы всего второй день, а у меня ощущение, будто он мне давний друг. Верный, готовый поддержать и утешить. Когда я умолкаю, он поднимает глаза:

– Вот оно значит, как… Для столь юного возраста тебе слишком многое пришлось пережить. Мне жаль твоих родителей, Нира, и жаль, что тебе пришлось столкнуться с обманом и разочарованием.

– Как думаешь, Сомния и впрямь испытывала меня?

– Нет, не думаю. Люди, стоящие у власти, нетерпимы к инакомыслию. Как я понимаю, жрица не желала признать, что может ошибиться в своем знамении, а ты окажешься права. Мудрец на ее месте поостерегся бы, перенес отправку каравана на другой день, но в ней победило тщеславие. Может, она видела в тебе угрозу? Ведь если Сомния послала тебе истинное видение, и об этом бы узнали люди, тебя могли выбрать на ее место.

– Я и не думала об этом!

– Ты – нет, но она… Жажда власти затмевает разум. Чем больше возможностей открываются перед тобой, тем больше соблазнов и тем сильнее страх все это потерять…

Странно как-то он это говорит. Неужели… неужели он сейчас о Мико? Но Бриз тут же спохватывается и качает головой так, что легкие светлые волосы взлетают:

– Уверен, жрице не сойдет это с рук. Если она теряет способность читать знамения, рано или поздно люди это поймут.

– Да, но отца уже не вернешь… и Габи… и маму…

– Подожди! – Бриз исчезает так стремительно, что я не успеваю заметить, в какую сторону он направился. Это что – особенность здешних обитателей? Кстати, все забываю его спросить о других. Через мгновение он опять рядом и протягивает мне горсть красивых переливчатых камней. Неужели он думает, что украшения отвлекут меня от грустных воспоминаний?! Но Бриз говорит:

– Знаешь, в одной далекой стране есть обычай: когда человек уходит, вместо того, чтобы скорбеть о нем, близкие вспоминают все самое веселое и нежное, что было связано с ним. На каждое воспоминание кидают в воду камешек, и отпуская, и закрепляя связь, ведь Акве обладает способностью хранить память веков.

– А наших умерших сжигают на ритуальном костре, а прах развеивают по ветру, чтобы его унес Аир.

– Я знаю, всех сжигают, только прощальные обряды различаются. Но суть ведь не в том, как именно прощаться, суть – в самом прощании. Ты всегда будешь помнить о них, но ритуал позволит освободиться.

Я подставляю руку, Бриз пересыпает в нее камешки и усаживается рядом.

– Когда я была маленькой, отец учил меня ездить верхом. Непривычное занятие для девочки, растущей на побережье. Мне нравилось смотреть на всадников, я хотела научиться, вот только боялась упасть и подолгу отказывалась взбираться на лошадь. И тогда отец, прямо посреди двора встал на четвереньки, набросил себе на шею уздечку и сказал, что ж, тогда давай начнем с маленькой лошадки. Я забралась ему на спину, и он катал меня на себе…

Я улыбаюсь, и Бриз улыбается тоже. Первый камешек, переливчато-зеленый, летит в глубину. А я верчу в руках новый, светло-желтый с золотистыми прожилками. Вспоминаю.

– Он очень любил мастерить всякие поделки. Не игрушки, хотя их тоже, а полезные всякие штуки. Например, придумал, как можно легко доставать воду из глубокого колодца: не вытягивать ведро, а накручивать цепь на бревно с помощью ручки… Я не знаю, как объяснить это правильно. Но сработало, и вскоре такие приспособления разместили на каждой улице. Старейшины отметили отца, выдали нам зерна вне очереди. Но куда больше, чем награда, его порадовало признание, ведь люди благодарили его. Отец не был тщеславным, он лишь всегда стремился помогать другим.

– Он был очень хорошим человеком, – тихо говорит Бриз, – это чувствуется…

– Когда они с мамой ходили на праздник, отец всегда вытаскивал ее танцевать в круг. Мама смущалась, говорила, что они уже не юные влюбленные, чтобы предаваться забавам, но отец смеялся, целовал ее, не обращая внимания на неодобрительные взгляды, и твердил, что для него она – всегда юная! Украшал ее волосы цветочными гирляндами и кружил в танце.

Так, один за другим, камни исчезают в воде, а душа моя и впрямь светлеет. Бриз оказался прав! Потом он подносит мне новую горсть, и я вспоминаю Габи: как мы прыгали с крыш, как собирали на берегу ракушки, как строили песочные замки…

Я вдруг понимаю, что судьба даровала мне утешение: я не видела погребального костра, и при жестокой расправе над обоими не присутствовала. Так кто же мешает мне верить, что они спаслись! Может, отец сейчас добрался до срединных земель? Может, Габи просто приводили в храм на допрос, а для жертвы выбрали черного щенка, о появлении которого я просто не знаю? Не напомни мне Бриз о похоронах, я бы не придумала для себя спасительную идею: цепляться за то, что произошло чудо, и мне не о чем скорбеть! Мне не дана власть изменить прошлое, но зато я могу выбирать, во что верить!

Так проходит день, и солнце медленно укатывается за горизонт, разбрасывая на водной глади огненные блики. Про маму мне тоже есть, что вспомнить, но камни я не бросаю. Она ведь жива, а ритуал касается памяти умерших, пусть даже я запоздало решила, что они выжили. Но все же мне хочется сделать что-то, что позволит отпустить воспоминания о ней.

– Жаль, что сейчас тихо, – говорю я Бризу, стягивая с волос прозрачную, невесомую ленту. – Пустить бы сейчас ее по ветру!

Бриз решительно встает и говорит:

– А вот это желание я могу исполнить!

Я не успеваю понять, что происходит, а он бледнеет, истончается прямо на глазах, сияет радужно и закручивается спиралью. В тот же миг поднимается ветер, выхватывает у меня из рук ленту, и она, плавно, как изящная птица улетает по воздуху прочь, в закат. Я вскакиваю, завороженная, а Бриз уже вновь рядом:

– Я хотел еще вчера признаться тебе, но боялся, что ты вновь оттолкнешь меня.

– Ты – такой же, как Мико?!

– Ну, не такой же, конечно. Мико – человек, которому суждено стать ветром. А я – ветер, иногда позволяющий себе быть человеком.

– Бриз? Как ветер? Ты и есть бриз?

– Да. Я не обманывал тебя. Просто не сказал сразу.

Наверное, мне нужно рассердиться, но почему-то не хочется. Я ожидала чего-то подобного, ведь никогда и никто не говорил о том, что на острове Смотрителя живут люди. И, пожалуй, его признание объясняет то, что рядом с Бризом мне так спокойно. В нем не чувствуется плотского зова, исходящего от Мико.

– И много вас здесь, таких?

– Здесь – только я, потому что я – прибрежный. Остальные свободно летают по свету, собираясь в белой башне, когда их созывает Мико.

– Это по его воле ты проводишь со мной время?