Читать книгу Сон-да-ветер. Дилогия - Александра Глазкина - Страница 13

Сегодня ночью я, впервые в жизни, сотворила дримеру. Четырехкрылую. Сижу и любуюсь на ее переливы. Я знаю, что обязана ее отпустить, как знаю и то, что мне не дано прочитать собственный сон. Первая луна уже ушла за горизонт, вторая – бледная, уставшая от ночного бдения, но след ее света еще серебрится по воде. По нему я и пускаю дримеру, долго смотрю, как струясь и переливаясь, она плывет на восток. Что кроется там, за дрожащей радужной оболочкой? И что происходит с нашими снами? Достаются ли они, согласно верованиям, Аиру, чтобы он знал обо всем, чем живут подвластные ему смертные? Или дримеры растворяются в лунном свете, возвращаясь в царство сновидений, откуда явились?

Наверное, сказывается то, что я спала на берегу, все тело затекло, а мысли движутся вяло. Сквозь пелену забытья постепенно проступают события вчерашнего дня, но у меня нет сил на то, чтобы вновь плакать. На смену отчаянию пришла апатия, знаю, так бывает после сильных потрясений, но сейчас это даже лучше, ведь до побега мне предстоит продержаться еще один день. Я сижу, бездумно наблюдая, как на смену Лунам взбирается ввысь Солнце, а небо окрашивается то золотистым, то лазоревым, и резво выбегают маленькие кудрявые облака. Стихия всегда завораживает, даже когда знаешь, что скоро в ее честь начнется ритуал.

Ритуал! Вспомнив о нем, вскакиваю на ноги. Ох, Жрица рассердится, ведь я должна быть среди провожающих! Бегу к храму из всех сил. К счастью, песен не слышно, хотя жребий уже брошен. Кому же из бедных моих подружек выпала великая честь отправиться на Остров? Чем ближе подхожу, тем сильнее колотится сердце. Что-то неправильно! Обряд еще не начали?

Увидев меня, люди расступаются. И растерянность на их лицах сменяется облегчением. Неужели из-за моего отсутствия Жрице пришлось задержать ритуал? Но я же все равно стою в самом конце и не делаю ничего важного, только лепестки разбрасываю! Жрица стоит на ступенях, держа в руках чашу. Значит, жребий все-таки брошен? Но почему рядом с ней нет облаченной в белое невесты? Когда я подхожу, она, не говоря ни слова, протягивает мне чашу, и тогда все становится понятным. Никого нет, потому что на жемчужине, лежащей в чаше – руна с моим именем. Эту жемчужину я сняла с ожерелья и положила в чашу храма, когда поступила в услужение, признавая, что отныне судьба моя вверена Сомнии. И пока я пытаюсь осознать случившееся, Жрица выступает вперед, и в глазах плещется торжество.

– Слушайте и внимайте, люди! Впервые Сомния отрекается от своей жрицы во имя Смотрителя, потому что Нира презрела свой долг. Накануне отправки каравана ей было дано знамение о том, что поход будет неудачным, и люди погибнут. Остальным же богиня явила светлое знамение. Это было испытание, чтобы вновь обретенная служительница храма рискнула пойти против всех и озвучила волю богини. Но Нира малодушно промолчала, и караван погиб! Сомния разгневана за то, что умерли невинные люди и за то, что ее жрица не прошла испытание. Поэтому выбор пал на тебя, Нира. Тебе оказана великая честь – стать нареченной Смотрителя!

Растерянность на лицах людей сменяется яростью. В едином порыве они обступают меня, и я кожей чувствую, что они готовы броситься с кулаками. Но жрица властным велением руки останавливает их, и они отступают, как и вчера. Только страх перед гневом Смотрителя и уважение к знамениям Сомнии заставляет их остановиться. Впрочем, расплата для виновной все равно настанет: я отправлюсь на остров и, тем самым, уберегу их от потери дочерей. Жрица торжествует, ведь теперь люди успокоятся, смиренно примут толкование бедствия, постигшего их накануне.

Так же веду себя сейчас и я. Смиренно даю набросить на волосы покрывало, белого цвета воздушной стихии. Смиренно опускаюсь на колени перед застывшей на песке хрустальной звездой знамения. Смиренно слушаю ритуальные песнопения. Смиренно выпиваю поднесенное мне зелье. Я настолько ошеломлена случившимся, что лишаюсь дара речи. Такое вероломство! И такое бессилие!

Слова возвращаются ко мне лишь тогда, когда обнаруживаю, что сижу в лодке, уже скользящей по лунному пути. Как же я забыла, что напиток, который нареченной дают выпить, содержит сон-траву, лишающую воли и вгоняющую человека в транс! Я не помню, как сняла ожерелья и усаживалась в лодку. Поспешно нащупываю на шее отцовский амулет. Его не забрали! Вот он, рядом с нитью, на которой вновь нанизана моя именная жемчужина, знак того, что отныне моя судьба принадлежит Аиру. Не знаю, оплошность ли это, или жрица решила, что такие мелочи не стоят внимания, когда главная угроза миновала. А, может, она просто не решилась в присутствии свидетелей открыто снять чужое, незнакомое ей украшение. Как жестоко! И как предусмотрительно, ведь смиренность одурманенной девушки позволит избежать плача и проклятий!

Сейчас действие сонного напитка заканчивается. Смирение сменяет гордость, затем приходит страх, а после – гнев. Я ведь и впрямь промолчала о знамении? А что, если это и впрямь было испытание Сомнии, а я его не выдержала? Из-за меня погиб отец! И Габи, теперь я уверена в этом! И еще десяток людей, которых я знала с детства, чьи жены угощали меня лакомством, а с их дочерьми я играла! Если бы в ту ночь я доверилась не только отцу и осмелилась рассказать старейшинам! Нет, думать об этом невыносимо, да ничего уже и не исправить! Поэтому, спасаясь от тяжести прошлого, я начинаю размышлять о будущем.

Что ждет меня на острове? Почему никому вообще не приходил в голову вопрос: что Смотритель делает со своими нареченными, если ему постоянно отправляют новых? Убивает их? Но разве Смотритель способен на это? Разве не ему вверена власть над стихиями, чтобы не было человеческих смертей? Или он пресыщается быстро и требует новую жену? Только сейчас я понимаю отца. Наши ритуалы нелепы. Мы слепо следуем им, даже не пытаясь понять, как все устроено! Или есть те, кто знает, вот только никогда не поведает. Понимаю отца и в другом. Лишиться памяти – страшно, пусть даже это память нескольких часов, а не полжизни, как у него.

Я ничего уже не смогу сделать! Мне не под силу развернуть лодку, плавно следующую по лунной дороге. А вздумай я броситься в воду, Акве бережно вернет меня, ведь ей не нужны чужие жертвы! Отныне я лишена даже права завершить свою жизнь, попросив стихию о смерти.

Лодка, никем не управляемая, послушно скользит по волнам прямо на восток. И на рассвете, когда бледнеет лунный свет на воде, я доплываю к острову. На горизонте появляется величественная гряда скал и ослепительно белая башня среди них, меня накрывает волна отчаяния и паники. И в этот миг я чувствую, как будто меня гладят по волосам и плечам ласковые руки. Морской бриз, несущий лодку к острову, словно укутывает в объятия, утешая. Наверное, я просто схожу с ума, раз такое мерещится. И чем ближе берег, тем страшнее становится. А вдруг Смотрителю доступны мои кощунственные мысли, и он меня покарает? Даже если просто возьмет в жены, страшно. Я ни с кем не собирала жемчуг, и при мысли, что отдамся совершенно незнакомому мужчине, мне делается жутко.

А он уже виден на берегу. Не знаю, чего я ждала, но не бородатого и лохматого дикаря, сидящего прямо на песке. Я не осмеливаюсь его разглядывать, успеваю лишь мельком заметить просторный светлый балахон и переливчатый амулет на шее. От него веет холодом и мощью, какой я не чувствовала даже перед алтарем Сомнии, и я поспешно отвожу глаза. Под взмахом его руки лодка послушно врезается в песок, и я едва не падаю, цепляясь ритуальным одеянием за борт. Цепенею от ужаса, нарушить торжественность момента своей неуклюжестью! Но Аир, кажется, не обращает никакого внимания на мои попытки выбраться на берег, а когда я, наконец, опускаюсь перед ним на колени, морщится брезгливо.

– Ни к чему это, встань!

Я послушно поднимаюсь. Он сгребает в охапку дары. Я вспоминаю, с каким благоговением мы их раскладывали, и злюсь на него за эту небрежность. До чего нелепо – думать о смятых тканях в момент, когда решается моя судьба! Смотритель уже уходит по тропинке, бросив:

– Иди за мной.

По тропинке иду, глядя под ноги. Мне страшно поднять глаза. И потом, все знают, жена не должна смотреть мужу в спину. Или он не соблюдает традиции?

– Это мой дом. Наш дом, – поправляется он. – Все, что нужно, найдешь здесь, на женской половине. От тебя требуется одно – не путайся под ногами! Когда будет нужно, я тебя позову.

Бросает дары на стол, даже не посмотрев. Оборачивается в дверях.

– Как тебя зовут?

– Нира.

Вздрагивает, и в сверлящем меня взгляде столько неприязни, что я едва сдерживаю дрожь. Чем ему так неприятен звук моего имени?

– Добро пожаловать, Нира, – после долгого молчания бросает он.

И уходит в свои покои, хлопая дверью. Я остаюсь одна.