Читать книгу И вот дракон вышел - - Страница 15

Перед отъездом Георгий решил уладить все дела. Впервые за долгое время ему было легко на душе. Кто–то любил его. И он больше не боялся этого. Он представлял свою будущую жизнь – Еву с отросшей торчащей челкой, Андрея с рюкзаком и фотоаппаратом на груди, как они будут выходить на середину Волгу вместе с Никитичем и смотреть на закат, есть горячие блины Ксении Владимировны и как он наконец–то научится рыбачить.

Первым делом Георгий зашёл в отдел кадров в институте, чтобы забрать документы. Женщина преклонных лет недоверчиво протянула ему обходной лист, соскребая с зубов остатки обеда. Она, нехотя, поставила ему печать в листе и косо посмотрела на свою подругу за соседним столиком. Видимо, он прервал их разговор.

– И куда вы переводитесь? – спросила подруга с причёской пуделя.

– Пока не знаю, – ответил Георгий.

– Что нынче за молодежь пошла. Ничего они не знают. Всё в своих компьютерах сидят, – недовольно сказала женщина, посмотрев на подругу, и та понимающе кивнула, – Вот документы, распишитесь здесь.

– А мой Кеша совсем другой, – сказала подруга, – Он в их интернете даже не сидит.

– Твой Кеша – святой, – сказала женщина и снова посмотрела на Георгия: – Вам что–то её нужно? Можете идти.

На прощание Георгий послал дамам воздушный поцелуй и под смех вышел из кабинета. Он посмотрел на часы в телефоне – спектакль вот–вот должен был начаться, и он опрометью побежал вверх по Мясницкой улице в театр.

Небольшой зал был полностью забит людьми – предпремьерный показ, так называемый, прогон на зрителя. Ева снова одетая вся в чёрное нервно ходила между рядов, неловко приветствуя каких–то знакомых театралов. Пришёл даже её ученик Петя, он стоял возле своего ряда с большим букетом пионов, и некогда красный прыщик остался только розоватым рубцом на лбу мальчика, и он придавал ему какую–то особую красоту. Ученик мысленно признавался в любви своему репетитору и нервничал вместе с ним, несмотря на то что тот его даже не заметил.

Георгий сел на откидной стул по середине зала. Он смотрел на лица, окружавшие его, и испытывал такую приятную тоску по ним. Они нравились ему – скучающие, весёлые, заносчивые, наивные, старые, молодые. Рядом с ним сел Петя с букетом, который не помещался ему на колени. Георгий улыбнулся и ему.

Появился режиссёр, Марк Эмильевич, и гул затих. Он вышел на подмостки. Ева встала рядом со сценой, поправляя новые балетки, которые натирали ноги. Марк Эмильевич оглядел зал, держась за серёжку в ухе, и поклонился. Зрители аплодировали ему, он поднял руку, призывая к тишине.

– Добрый вечер, друзья. Сегодня у нас предпремьерный показ нашего спектакля «Бодхисаттва». И перед тем, как мы начнём, мне хотелось бы сказать пару слов о нашей работе. Мой прадед Хромоногов Иосиф Александрович был выходцем из небогатой семьи фармацевтов – жена, двое сыновей. Не знаю о чем он мечтал и даже боюсь представить, чтобы не соврать вам. В тридцать восьмом году его арестовали на глазах у его семьи и увезли на Лубянку. Им сказали – десять лет без права переписки. На самом деле, на через неделю после ареста его расстреляли. Для того времени это не было чем–то необычным. Многих арестовывали, ссылали в Сибирь, в Якутию, на Север или на Колыму. Почти в каждом доме насчитывалось несколько десятков бывших жильцов со схожей судьбой. Были и те, кто доносил на них за анекдот, зависти, необычного акцента или ссоры на коммунальной кухне из–за грязной посуды. И мы потомки тех, кого заключали под стражу, и тех, кто заключал. Думаете, что–то изменилось с тех времён и мы искупили грехи и стали чище? Не уверен. Думаете, что девяностые остались в прошлом и мы встали с колен, как любят говорить в телевизоре? Вы смеётесь. Видимо, тоже, как и я, не верите в это. Да, скажите вы, это правда, и что нам с этим делать? Жизнь и смерть моего прадеда не оправдывает и не делает меня лучше и благороднее потомков людей, которые его расстреляли. И то, что мой отец не был бандитом в девяностые не делает меня святым. Мы не выбираем в какой семье родиться и с какой национальностью. Это просто случай родиться евреем, русским или немцем. Мы обязаны говорить о трудном прошлом, вскрывать травмы нашего народа. Самое главное – не молчать. Боюсь, что придёт час и нам придётся сделать другой, свой выбор – подписываться на коллективных письмах или нет, выходить на митинг, голосовать, делать донос и т.д. Кто знает, какое будущее ждёт нас. И это будет ваш выбор – остаться Сиддхартхой или стать Буддой. Об этом наш спектакль. Я не хотел читать проповеди или нравственную речь, но как, видите, не удалось. Спасибо. Приятного просмотра.

Зал неуверенно хлопал в ладоши, как будто это было противозаконно, и перешёптывался. Погас свет. Громко заиграли барабаны. Георгий прирос к креслу и, как ребёнок, наблюдал за происходящим не сцене. Даже шуршащий букет Петра не мешал ему.

Главный персонаж в простой серой одежде, похожей на тюремную робу, сидел возле дерева и весело пел. В это время, подпевая герою, незаметно подкралась девушка с венком на голове и в такой же робе. Загудела труба и герои, словно актеры немого кино, стали что–то показывать друг другу. Георгий, ничего не понимая, продолжал следить за героями.

На сцену вышел нищий и первый заговорил. Тут же на их фоне загорелась черно–белая фотография с людьми в робах, которые копают котлован. Георгий пытался присмотреться к стёртым лицам и что–то внутри него хотело закричать в тот же момент, но он сдержал это желание, зажав руки в кулаки.

Потом вышел второй человек с покрытой седой головой и горбатой спиной, но уже в монашеской рясе серого цвета. Он поправил свою шапочку на голове и тоже заговорил. На фоне загорелась вторая фотография, которая уже была больше предыдущей и уже ложилась на лица главных героев. На ней были люди в бушлатах и ватниках, а сзади них красным высвечивались слова – «Труд – есть дело чести, дело славы, дело доблести и героизма». Красный прожектор медленно набирал свет на лице главного героя, оставляя девушку в черно–белой темноте.

На носилках вынесли третьего человека, и он уже ничего не говорил. Только его рука сползла, свисла над землей и появилась третья фотография – братская могила с неизвестными людьми. Застучал метроном и чей–то монотонный голос произнёс:

Этот воздух пусть будет свидетелем –

Дальнобойное сердце его –

И в землянках всеядный и деятельный –

Океан без окна, вещество.

Георгий почувствовал, как рёбра снова сжимаются и не дают ему вздохнуть. Он снова видел умирающего деда, его безжизненную руку и холодеющую постель. И о чём он только думал в тот момент?

Будут люди холодные, хилые

Убивать, голодать, холодать,

И в своей знаменитой могиле

Неизвестный положен солдат.

Невозможно. Невозможно! Георгий закрыл лицо руками, но перед глазами продолжали стоять фотографии покалеченных, убитых и крест деда с его настоящим именем – Валерьян Евгеньевич Яровой.

А сам он, Гоша, что, если бы он родился в другое время?

Хотелось бы считать себя хорошим человеком. Но он понимал, что только обстоятельства помогают ему оставаться человеком. И то – до поры. А с чего начинается расчеловечивание? С какого поступка? Смог бы я убить человека? – спросил наконец–то он про себя. Но, к ужасу своему, он побоялся ответить. Как же он надеялся, что судьба убережет его от этого.

С чего начинается банальное зло?

В кармане лежал Фенозепам. Можно было выпить подряд несколько таблеток и уснуть, чтобы больше не слышать и не видеть актёров и воспоминания. Он достал упаковку и сжал в руке.

Рядом с ним всхлипнул мальчик с огромным разваливающимся букетом. Мальчик закрыл лицо локтем, стараясь сдержать слезы. Задрожав, он сполз вниз по креслу и заплакал.

Георгий убрал таблетки и взял мальчика за плечо.